Подарок

С детства я искренне считала, что мир вертится исключительно вокруг меня. Солнце встает и садиться по моему высочайшему соизволению. Единственный, любимый и долгожданный ребенок в семье — прямое следствие развития у оного обостренного чувства эгоизма. Двадцать три года я сидела у папы и мамы на шее в прямом смысле этого слова. Все мои прихоти выполнялись, любые желания реализовывались. Я могла закатить истерику с воплями на весь магазин только потому, что у купленной десятой по счету куклы за эту неделю недостаточно длинные волосы. Когда я увидела у подружки пианино, я загорелась стать великой музыкантшей. Музыкального терпения хватило мне на целые полгода, а купленное пианино долго мне потом мозолило глаза и портило интерьер в комнате. После лучшим применением моих великих талантов стало рисование — меня отдали в художественную школу. Хореография, верховая езда, вышивание гладью, искусство дизайна. Везде я промурыжилась по полгода, так ни на чем и не остановившись. У меня это называлось — поиск себя. Воспитывали меня родители в основном добрым словом, увещеваниями и собственным примером. По-моему, ремень иногда принес бы больше пользы. Папа был деканом в Институте искусств и художественного образования, мама работала там же преподавателем изобразительного искусства, поэтому ругательств и рукоприкладства в доме не позволялось, но у меня иногда от их вежливости сводило зубы.

Девочка я была бойкая, острая на язык и креативная на поступки. Ни во что серьезное я не влипла по дурости только из-за своей удачливости и наличия мозгов. Но нервы я потрепала родителям знатно. Вся моя бравада кончилась в один момент — мама в сорок лет родила сестренку. Мне к тому времени стукнуло 20. Сказать, что я разозлилась — ничего не сказать. Истерики родителям, уход жить в общежитие при институте, другие образцово-показательные выступления. Как же, я — и вдруг на вторых ролях! К моему чудовищному эгоизму приплюсуйте ослиное упрямство и будет полный комплект. Мой мир поколебался и впервые я задумалась о том, что я — не центр вселенной. Вообще-то центр, но исключительно для себя, а для других — увы. Сейчас я благодарю Бога, что родители решились на второго ребенка. что теперь у них есть Машка, так как меня уже с ними нет.

Мой демарш против несправедливости в семье ничего не дал — я смирилась с существованием сестренки и даже полюбила это маленькое исчадие ада дубль два.

Школу я закончила с золотой медалью, институт с красным дипломом. Чего у меня было не отнять — учиться я любила всегда. Каждая новая книга, каждый новый открытый учебник и новый предмет погружали в таинственный мир неизведанного и притягательного. Это не мешало мне каждый семестр встречаться с новым парнем, отрываться с подружками на дискотеках, регулярно влюбляться и так же регулярно расставаться.

Замуж я вышла на пятом курсе за однокурсника. Все подруги выходили, и я 'за компанию'. Казалось, даже была та самая 'большая любовь'... Саша был умен, воспитан, говорил красивые комплименты, дарил подарки и носил меня на руках, что моему себялюбивому существу было ну очень приятно. Правда, поносил-поносил и перестал где-то на третьем году семейной жизни, но это уже другая история. Дальше пошла обычная рутина.

За семь лет брака я приобрела огромный опыт копания в интернете в поисках изысканных кулинарных шедевров, красивых интерьеров, духовного самосовершенствования — как не надоесть мужу и всегда быть желанной в постели. Я научилась отлично готовить, наконец закончила курсы кройки и шитья (так как жена должна уметь и иголку в руках держать, не только поварешку) накладывать потрясный макияж, вкалывала на тренажерах, совершенствуя фигуру, ходила по салонам красоты и вообще делала все, чтобы быть достойной... Шла по проторенному тысячами женщин пути среднестатистической жены. Брак — это прежде всего тяжелый труд, трудиться из нас никто не желал и закономерно через семь лет я обнаружила, что не одна у мужа. Наверное, это было логичным выводом из той рутины и однообразия, которые поглотили нашу семью, но, если честно, была рада, что появился повод разбежаться. Детей у нас не было — как-то не сложилось, уважения и понимания тоже, я думала и не могла вспомнить, когда мы последний раз были вместе, просто разговаривали, целовались, гуляли. Помада на рубашках, вечерние совещания, поздние смс — все слилось в единый клубок ошибок и вранья. В общем и целом, девушка я решительная и ровно на свое тридцатилетие, через месяц после окончательного разговора с Сашей по душам, оказалась свободна от брачных уз. И тут началось самое интересное. Вдруг только после развода я начала понимать, что жизнь в одиночестве бессмысленна и пуста, цели в ней я не вижу и что делать — не представляю. Отыгрывать назад было поздно, да и как-то не эстетично. Родителей напрягать со своей депрессией в 30 лет бессовестно, особенно помня, что я им устраивала в переходном возрасте. Осталась я один на один со своими проблемами и разбираться пришлось с ними самой.

Вспоминая, я удивлялась, что большинство событий мне сейчас представляются как размыто и поверхностно. Эмоции не терзали душу, даже воспоминания о родителях были хоть и с примесью тоски, но не болезненной и непереносимой. Все-таки нахождение в том распределительном центре забрало у меня часть воспоминаний вместе с чувствительностью и эмоциональной окраской. А ведь они правы: я нейтральная, я ни разу в жизни не сделала действительно хорошего бескорыстного поступка. Нет, я никого не убила, не воровала, не лгала (ну если так, по мелочи), не предавала, не изменяла мужу, я плыла по течению всю жизнь; ни злых, ни добрых поступков в моем активе нет. Когда Светка попросила пару дней посидеть с ее больной матерью, у нее был завал на работе — я отказалась (не люблю болезни и больных людей), с сестрой я сидела только по слезной просьбе родителей, а не по велению сердца. На работе сторонилась близких отношений, не нужны мне душещипательные дружеские посиделки и копания в эмоциях — я была сама по себе. Просьбы подруг игнорировала, ссылаясь на занятость на работе, после первой же серьезной проблемы в семейной жизни — сбежала от трудностей, самым простым выходом казался развод.

Кстати, после него и начался самый тяжелый период в жизни — денег не хватало, работать я за время супружества отвыкла, а вот тратить — наоборот. Пришлось снимать квартиру (не поеду же я к родителям под крыло — не солидно, и гордость не позволяла в тридцать-то лет), на еду денег уже не оставалось, про элитную косметику и фитнесс клубы пришлось забыть. Зато после этого годичного периода 'бедности' я научилась бережному отношению к заработанному. И потом, уже когда денег стало больше, я как хомячок прятала по углам заначки и копила в банке на черные дни. Сейчас я понимаю, что эти трудности заставляли меняться, подстраиваться под обстоятельства, закаляли характер, по капле выплавляли из меня эгоизм и себялюбие. Подруги помогали, как могли — водили на эзотерические лекции, подсовывали психологическую литературу, пытались знакомить с одинокими мужчинами... На мужчин смотреть не могла, зато остальное, думаю, сделало свое дело. Работу я нашла отличную. Такого трудоголика, как я после развода, надо было еще поискать. По 12 часов в сутки каждый день, чтобы не возвращаться домой в съемную квартиру — легко! Выйти поработать на выходные — с радостью! На праздники посидеть с отчетом — конечно! Не удивительно, что начальство меня берегло и ценило. И, наконец, через год с небольшим, я очнулась, прислушалась к себе и обрадовалась — от депрессии ничего не осталось, боли больше нет, и время действительно лучший лекарь. На работе ко мне подкатывал уже несколько месяцев замдиректора... Тоже в разводе, симпатичный примерно 30-летний мужчина. Пора было заняться личной жизнью... Пару свиданий в кафе, один поход в театр... на том, к сожалению мой новый роман и прекратился... Девчонки подарили путевку...

Как я оказалась на том самолете... действительно случайно. До окончания путевки оставалось пару дней, когда по скайпу со мной связался мой шеф. Лидок сломала ногу, у Семена Ивановича тёща попала в больницу, остался один учитель математики на весь лицей — и это я. Только я могла спасти нашу знаменитую школу от позора. Я сама была не против улететь пораньше. Отдыхать одной — скучное занятие... В аэропорту свободных мест на ближайшие рейсы в Москву не было, и я попыталась найти обходной маршрут. Только сейчас я понимаю, что сотни 'нет', сказанные мне в тот вечер персоналом аэропорта, всеми этими менеджерами, кассирами, администраторами должны были меня остановить, дать поразмыслить, успокоиться и подождать. Но нет... В этот раз мое упрямство зашкаливало. Я нашла-таки рейс, чисто случайно, подслушав разговор в туалете, девушка сказала, что сдала билет, так как отравилась и ее рвет уже несколько часов, а до вылета 30 минут. Правда, рейс был не прямой, до Анкары. Но там, я знаю, летают до Москвы гораздо чаще, и я улечу без проблем. Я запомнила рейс и понеслась к кассе. Естественно, никто билет мне продавать не собирался, уже началась посадка, но не на ту нарвались. За десять минут я успела устроить грандиозный скандал, получить билет и сеть в самолет. Даже погордилась собой чуток...Слегка удивилась, что на борту не заметила ни единого ребенка вот пожалуй и все..

* * *

Пока я вспоминала, за окном опустилась ночь. Спать уже не хотелось совершенно, любопытство толкало к свершениям. Для начала я хотела увидеть как я выгляжу. Я во общем то была не против любого облика, главное, чтоб не сморщенной старухи или инвалида.

Значит, нужно поискать зеркало. Едва я поднялась с постели, Эмма встрепенулась. 'Деточка, ты проснулась? Радость-то какая, милая, у тебя ничего не болит?'.... Словесный поток излияний о моем здоровье можно было только прервать радикальным методом.

'Няня (надеюсь правильно назвала), подведи-ка меня к зеркалу, мама сказала, что я плохо выгляжу', — захныкала я. Зеркал оказалось в комнате много, даже слишком. Комната представляла собой скромненький такой будуар гламурной блондинки этак 5 на 5 метров. Два огромных окна, монументальная кровать с пологом, преобладающий цвет — белый и розовый, везде разбросаны подушки, на полу пушистый белый ковер, вышитые цветочные узоры на стенах, обтянутых бледно-розовым шелком и зеркала, много зеркал — по паре штук на каждой стене, еще и расставлены по будуарным столикам. Я сползла с кровати, чуть не грохнулась, запутавшись в длинном подоле ночной рубашки, подошла к ближайшему. 'Твою мать!' Думаю, Эмма не поняла, что это было за ругательство, поняла только, что я в шоке, поэтому тут же стала причитать: 'Ничего, Эльви, милая, завтра ты станешь как прежде, мы еще раз позовем доктора, он подправит царапинки, что остались, поспишь, отдохнешь, примешь ванну... и прочее прочее...' — я уже ее не слушала, я смотрела на девушку в розовой ночной рубашке, отражающуюся в зеркале и тихо млела. На меня из зеркала смотрела кукла Барби в полный рост, этакий золотоволосый ангелочек. Такие же, как у маман, прекрасные длинные волосы, изящный носик, тоненькие, кокетливо изогнутые брови, пушистые густые ресницы, большие голубые глаза на фарфоровом личике. Только детская припухлость щек и губ отличает от более зрелой и совершенной красоты матери. Изящная фигурка молодой девушки, только-только вошедшей в женскую пору. Я подняла руку, девушка в зеркале сделала тоже самое. В общем, если бы я знала, что это зеркало, подумала, что я смотрю на нарисованную картинку, потому как по мне, слишком она была нереальна и воздушна. На вид лет 17-18. Может, меньше, но из глаз девушки на меня смотрела опытная, умудренная жизнью женщина. И это слегка прибавляло годков. Еще один минус, отметила я — актерский талант отсутствует напрочь, проверено путем многочисленных театральных капустников в школе и институте. Нужно срочно научиться прятать взгляд, слишком он уж взрослый. Пока я говорила мало, смотрела в глаза другим и того меньше, и всё сквозь полуопущенные веки. Но что будет дальше? Смотреть в пол лет десять? Да и где она увидела царапинки? По мне, хоть сейчас на подиум... Трудно будет с такой внешностью заставить относиться к себе серьезно. А что, в принципе, это мне даже на руку — пусть все видят рафинированную наивную куколку, так что мои будущие промахи и неудачи (в виду отсутствия знаний в этом мире) спишем на блондинистую глупость.

Пока я медитировала перед зеркалом, в комнату тихо просочилась служанка с ужином на подносе, после нее на пару минут забежали мальчишки, чтобы страшным шепотом поведать, что, оказывается, я-то на самом деле умерла. Я лежала мокрая, холодная и не дышала, и сердце не билось — они слушали. А если бы все-таки не очнулась, то завоевала бы титул пятой по счету девицы с разбитым сердцем, которая сгинула в этом пруду. 'Прудик-то пользуется не хилым спросом', подумала я. Братья, а их звали Диомирис и Эттаниель, рассказав жуткие новости, спешно ретировались. Как оказалось им строго-настрого запретили даже приближаться к моим покоям.

-Эмма, я не помню, что мне подарили на день рождения в прошлый раз родители? — начала потихоньку прощупывать почву на предмет восстановления картины воспоминаний некой Эльвиолы.

-Как же милая, Зару тебе подарили, кобылку твою, в конюшне стоит, я конечно говорила льере Виолетте, что для девушки в 16 лет, лучшим подарком был бы бал в ее честь, но к тому времени к тебе уже посватались несколько достойных бергов, и твой отец сказал, что незачем тратить кучу золота на представление тебя ко двору, если у тебя и так отбоя от женихов нет. Так что в твое 17-летие, в день святой Мирты, ты уже будешь невестой. Ой, дорогая, прости меня, напомнила тебе о женихе, дура старая.

Я слабо отмахнулась и сипло пропищала: 'Чего уж теперь, нянюшка, придется только смириться со своей горькой судьбой как послушной дочери, все равно ничего не изменить уже'. Значит, девчонке в зеркале 16. Я попыталась представить себя в глубоком детстве, вспомнить любимую куклу Аллочку — ревность и зависть всех моих подружек в 7 лет, и о чудо — взгляд девушки потеплел и стал немного рассеяно-наивным. Вот оно, спасение, пусть не на долго, но хоть что-то.

Я твердо приняла решение не говорить о своей амнезии. Может, обойдется. Как я поняла, никому в замке, кроме няни, до меня дела нет. Ко мне не пристанут с душещипательными разговорами родители, и друзей, похоже, не наблюдается. Так что потихоньку вытяну всю информацию, необходимую для нормального существования в этом мире и сама.

-Расскажи как мне еще раз, что ты знаешь о моем женихе, — пора выдвигать тяжелую артиллерию... Завтра все-таки помолвка и, может, мы с женихом хорошо знаем друг друга, а и не в курсе.

-Зачем ты бередишь рану, Эльви, деточка, ты же его ненавидишь и боишься.

Я скривилась: 'Да, Эмма, но может со временем привыкну, ведь вся жизнь впереди, мама и папа никогда бы не позволили мне выйти замуж по любви', — грустно вздохнула я.

По словам Эммы, мой жених, а звали его Ленар де Мирас приносил в жертву девственниц и ел младенцев то ли на завтрак, то ли на ужин, она запамятовала. Страшнее и ужаснее человека не было во всем королевстве. Происхождения он был самого жалкого — то ли бастард мелкого берга, то ли вообще простолюдин, что являлось самым тяжким, по мнению Эммы, из всех его многочисленных грехов. Уродлив до безобразия, еще и шрам на все лицо. Единственным его положительным моментов во всем этом кошмаре являлись несметные богатства, которые Ленар награбил во время последней войны, убивая невинных и грабя обездоленных. На войне он сделал блестящую карьеру, начав ее солдатом, а закончил уже в чине генерала. И ту войну, кстати, мы выиграли во многом благодаря жестокости и военному искусству моего женишка. Титул Ленар купил после, на ворованные деньги, но это его не спасло, на него все равно смотрели как на плебея. Почему этого убийцу и негодяя так приблизил к себе наш король, Эмма точно не знает, может, поставляет во дворец невинных девиц для участия в дворцовых оргиях.