Солнце встает из-за моря: огромное, красное, жаркое. Безоблачное небо, волны тихо набегают на песчаный берег, и повсюду такая упоительная безмятежность, какая только бывает наутро после буйства стихий. Словно улика пролетевшего шторма, на рифах у входа в песчаную бухту торчит остов разбитого корабля. Обе мачты сломаны, паруса изорваны в клочья, ни признака жизни на борту. Унылый обломок кораблекрушения, печальное зрелище! Впрочем, не стоит судить поспешно. На берег повыше линии прибоя вытащен довольно вместительный плот, на котором потерпевшие кораблекрушение наверняка не только сами спаслись, но и перевезли немалую долю пожитков.

А вот и сами они, крепко спят прямо на песке, где их, видимо, сморила усталость. Или не только усталость, судя по отсутствию одежды и нескромному сплетению тел. У одного из них волосы черные, как ночь, у другого – рыжие, как огонь.

Первым просыпается черноволосый и смуглый. Потягивается, отодвинувшись слегка, чтобы не разбудить рыжего, зевает во весь рот, садится, небрежно перекинув за спину роскошную черную гриву. Встает, обводит глазами окрестности и неторопливо шествует к воде, чтобы живописно справить нужду прямо в море, которое ночью так яростно пыталось их утопить. Умываться смуглый не собирается, только чисто символически сбрызгивает лицо водой, лишь бы глаза продрать. Натягивает штаны, все еще влажные после ночной высадки, прикладывается к фляжке с пресной водой, вешает лук на плечо и отправляется на разведку.

Когда Кинтаро вернулся, Альва все еще спал, но уже не так крепко, как раньше. Было ясно, что при хорошем стимуле он не замедлит проснуться. Кинтаро склонился над ним, жадно оглядывая обнаженного кавалера: его растрепанные рыжие волосы, отливающие золотом при свете разгорающегося дня, его стройную спину, красивые ягодицы, и колено, удобно согнутое, будто приглашая... Ах, как хотелось наброситься на него, с урчанием вцепиться зубами в загривок и поиметь, чтобы искры летели! Но Кинтаро давно уже научился подавлять подобные инстинкты, когда они неуместны. Увы, сейчас был именно тот случай. Жаль, что нет времени толком прийти в себя и осмотреться (читай, потрахаться вволю). Но с другой стороны, на этом пустынном берегу на несколько миль вокруг нет ни пресной воды, ни дичи, ни людей. Не плутать же тут самим в одиночку.

Он хотел по привычке лизнуть Альву в ухо, но вовремя вспомнил, что рыжий настоятельно просил не играть с ним в собачку. Про кошачьи повадки вроде бы речи не было, и Кинтаро принялся фыркать Альве в лицо, тыкаться носом и щекотать волосами. Рыжий завозился, протестующе что-то пробурчал, попытался накрыться несуществующим одеялом – и наконец открыл свои невозможные зеленые глаза, которые сводили Кинтаро с ума на протяжении двадцати лет, прошедших с их первой встречи. И будут сводить еще лет сто (столько он намеревался прожить по самым скромным прикидкам).

– Я бы тебя иначе разбудил, – сказал похотливо Кинтаро, – да некогда. Вдоль берега рыщут ребята, здорово похожие на пиратов. Будут здесь через полчаса-час. Прятаться бесполезно, они увидят нашего "Леопарда" и будут искать выживших. Хорошо, мы ночью успели все ценное прикопать. Черт, жалко, что ты колдануть не можешь.

Это была главная проблема, с которой они столкнулись, преодолев Пояс бурь. Как только за кормой остались исполинские валы, бросавшие "Леопард", как скорлупку, как только разошлась завеса ливня, ветра и пенных брызг, тут же вся магия перестала действовать. В мгновение ока развалились матросы-големы, и треснувшая главная мачта, на которую Альва наложил заклинание, окончательно сломалась. Рухнув, она пробила крышу каюты, засыпала все обломками, сбила на пол клетку с птицей-вестником. Как и следовало ожидать, клетка открылась, птица выпорхнула, покружилась над кораблем, а потом, словно решившись, ринулась в шторм, в сторону далекого Трианесса, где жил ее адресат. Альва ругался, как извозчик. "Почему не выведут птицу, которая не улетает без письма? Почему я, тупица эдакий, не взял хотя бы двух птиц? Почему чертова магия иссякла?" – вопил он, пиная горку глины, оставшейся от голема за штурвалом. Зато теперь стало понятно, почему маги, прорвавшиеся через Пояс бурь, не смогли вернуться назад через портал.

Их несло по морю без руля и ветрил все дальше на юго-восток, пока они с грехом пополам не починили многострадальную мачту. Вдвоем управляться с кораблем было нелегко, но вполне возможно. Месяц плавания прошел в скуке и праздности, пока не налетел шторм. Он был уже не такой ужасный, как в Поясе бурь, но все равно упорный, наглый и длительный. Сначала Альва и Кинтаро боролись с волнами и держали курс, но потом плюнули и отдали корабль во власть бури. Кинтаро привязал себя к малой мачте и упорно вглядывался в горизонт. Наконец его кошачьи глаза различили во тьме длинную полосу земли. Потребовалось все мореходное искусство Альвы, чтобы направить корабль к подходящей бухточке. Однако войти в нее он не сумел. Пришлось посадить корабль на рифы и спустить на воду приготовленный плот. Шлюпка, увы, была потеряна еще в Поясе бурь.

Итак, высадились они в целом благополучно, но отсюда путешествие только начиналось. И без магических способностей, без знания языка, географии и политической обстановки успех оного представлялся сомнительным. Не могут же они назвать первому встречному имя Руатты и ждать, что их сразу же отведут куда надо!

– А ты точно не можешь перекинуться? – спросил Альва чисто для поддержания разговора.

– Ну не знаю, может, в полнолуние получится, – нехотя отозвался Кинтаро.

Зверь был внутри, он его ощущал, и привычки никуда не делись, и выносливость оборотня, и сила, и зоркие глаза, и раны все так же быстро заживали. Но вызвать его не получалось. Неприятный сюрприз. Столько времени ушло, чтобы обуздать зверя, сделать его безотказным оружием, и на тебе! Кинтаро, конечно, привык больше полагаться на клинок, чем на когти и зубы, но всегда приятно иметь страховку на случай серьезной передряги.

Потирая бока, Альва поднялся с песчаного ложа, которое на деле было вовсе не таким мягким, каким казалось, и стал одеваться. Ему не хотелось встречать гостей с голой задницей. Слава богу, хоть приставаний можно не опасаться: легенды, по крайней мере, утверждали, будто в Иршаване мужская любовь крайне непопулярна. Разве что за женщину примут, с них станется. Он подумал и не стал застегивать рубашку.

– Сколько их там, человек двадцать? – уточнил он у Кинтаро, торопливо жуя сухарь с вяленым мясом. – Мы, конечно, можем как-нибудь исхитриться и всех убить. Оставим одного, дорогу показывать. Но что-то не хочется рисковать. Честно говоря, не ожидал, что даже амулеты сдохнут. Только колечко Дэм не погасло, но светится еле-еле, и толку от него...

– Тут, похоже, полуостров, не остров. Места дикие, не видать ни дорог, ни жилья. Если уж люди встретились, лучше к ним пристать. Я умею жестами объясняться, приходилось в степи. Только ржать не вздумай.

Альва хихикнул. Воображение у него было богатое.

– Хоть противно, однако придется сдаться на милость пиратов, – подытожил он. – Скорее всего, нас куда-нибудь продадут. Тут рабство вполне себе процветает. И я даже знаю, куда, потому что мы с тобой редкостные красавчики. Главное, не проговориться, сколько нам лет.

Теперь засмеялся Кинтаро:

– Что-то ты не очень беспокоишься, сладкий!

– Ну так не Дикая же степь, пленников не насилуют. Главное, прикинуться покорными и беззащитными...

– Вот так? – Кинтаро высунул язык, выкатил глаза и так успешно изобразил пускающего слюни кретина, что Альва зарыдал от смеха и ткнул его кулаком в живот.

– Перестань, а то тебя никто не купит. И не смеши меня, думать мешаешь. Последние минуты истекают, пока можно составить план! Значит, пробуем добиться, чтобы нас отвезли в Ланкмар, к чародею Руатте. По идее, все его должны знать. Другое дело, что обсмеют нас, как пить дать, и не поверят... Нам бы к магу какому-нибудь попасть, вот что. Сразу и проблема с языком снимется. А с магами в Ланкмаре, увы, плоховато. Вот в Арриане...

– Не очень-то мне хочется в Арриан, скажу тебе честно. Одной магички вот так было! – Кинтаро провел ребром ладони по горлу. – А их там много, и обычаи степные, и мужиков в рабстве держат... бр-р-р!

– Боюсь, выбора у нас нет. Динэ видел во сне, будто мы попали к воительнице Александре. Так и так попадем к ней, просто будет шанс выбраться. Без Динэ она не откажется от услуги чародею Руатте.

– Хорошо, что куколки с нами нет, – сказал Кинтаро тихо, будто через силу. – Я бы не выдержал, если бы его потащили продавать на базар, – и отвернулся.

– А меня, значит, можно? – деланно возмутился Альва, стараясь отвлечь его и себя от грустных мыслей.

– Ха, да за тебя там все покупатели передерутся... Китабаяши тазар! Поверить не могу, что мы сидим и спокойно обсуждаем, как нас будут продавать на невольничьем рынке!

– Да, жалко, что магия не действует. Я собирался красиво бросить якорь в крупном порту и заявить, что я посланник великого северного короля. То есть, с поправкой, восточного. Установить тесные дипломатические отношения, знаешь ли... Может, у них есть пара симпатичных королев или, там, принцев...

...Альва был в бешенстве. За прошедшие годы его сексуальная жизнь отличалась интенсивностью и разнообразием, и он как-то незаметно привык удовлетворять желание когда угодно, сколько угодно и с кем угодно. Разумеется, самых желанных кандидатов было всего двое, но время от времени случались и другие приключения. С таким похотливым любовником, как Кинтаро, и таким безотказным, как Итильдин, у кавалера Ахайре даже повода не было заскучать по сексу, и с возрастом он даже позабыл, что бывает такое пламенное вожделение, которое сжигало его сейчас. Голова кружилась, колени дрожали, в паху бушевал пожар, и неутолимый голод плоти доходил до невозможных пределов, мешая внятно размышлять. Он метался по комнате, лишь изредка поглядывая в зарешеченное окошко, встречался глазами с таким же тоскливым взором Кинтаро напротив и тут же, не в силах смотреть, отводил глаза. Жестокий хозяин не просто накачал их афродизиаками и развел по разным комнатам, но с дьявольским коварством позволил видеть друг друга. Но только по шею, и то сверху. Альва изнемогал в этой псевдо-разлуке и томился желанием хоть увидеть, хоть краем глаза нагое смуглое тело Кинтаро, в которое был влюблен, как мальчишка, все эти годы. Неизвестно, впрочем, облегчило бы это страдания или усугубило. Их ведь напрочь лишили роскоши самоудовлетворения, хитро прикрутив руки к ошейникам. Все для того, чтобы на вечернем представлении они набрасывались друг на друга, как голодные звери, не обращая ни малейшего внимания на публику.

Если б Альва был способен ясно соображать, он бы винил себя и сокрушался, что допустил ошибку, позволив пиратам захватить их обоих в плен. Должен был быть другой способ, менее унизительный и более... пристойный. Не то чтобы он не отдавал себе отчета, чем придется заниматься в плену. Нравы аррианок были очевидны, а он немало повидал в жизни властных доминирующих женщин. Но к такому он точно не был готов!

Сначала все шло по плану. Когда пираты обнаружили их на берегу, Альва убедительно прикинулся аристократом, впавшим в забытье от удара по голове. Он даже украсил голову окровавленной тряпкой для пущей убедительности. Кинтаро разыграл немого слугу с такой артистичностью, какой кавалер Ахайре прежде в степняке не подозревал. Тот закатил целое представление, жестами и рисунками на песке рассказав, что они плыли на корабле, и тут налетела буря, главная мачта сломалась, и вся команда сбежала на лодках, бросив их на борту и прихватив все ценное. Пираты – точнее, согдийские морские охотники, как их тут называли, что, конечно, было намного более политкорректно – обошлись с ними настолько любезно, что Альва засомневался в их основном ремесле. Действительно, их не бросили в трюм, а отвели приличную каюту, одну из двух или трех на всем корабле – похоже, капитанскую. Кормили сносно, не домогались с расспросами (что, впрочем, было бы затруднительно, потому что Альва усиленно изображал бред и горячку, а Кинтаро – немоту и легкую тупость), не связывали, не запирали, не принуждали к работе, не отобрали у Альвы кольцо и серьги – словом, только что пылинки не сдували. И даже в кандалы заковали со всей возможной любезностью, когда на горизонте показался порт.

Охотников за живым и неживым товаром не впечатлило то, что пленники ни слова не понимают и между собой говорят на каком-то неизвестном языке. Также их не впечатлили особые отношения между пленниками. Капитан как-то заглянул в неподходящий момент, выругался по-своему и захлопнул дверь, явно не имея склонности к подобного рода зрелищам, уж не говоря про занятия. Но ничего предпринимать не стал, и у Альвы сложилось впечатление, что их продажная цена только возросла. Когда капитан торговался с перекупщиком прямо в присутствии обоих пленников, филологических способностей Альвы хватило, чтобы расслышать склоняемый на все лады Арриан, различить хвалебные нотки в голосе их первого владельца и распознать непристойный жест, который тот употребил, описывая, что они парочка, а не абы кто.

На лице степняка было такое кислое выражение, что свернулось бы молоко, да и благородный кавалер был далеко не в восторге. Что и говорить, исчезновение магических способностей здорово осложняло жизнь. Оставалось надеяться на встречу с какой-нибудь чародейкой-воительницей из Арриана. Но, как выяснилось, до этого было еще далеко.

В полном соответствии с традицией эротических романов, где красивый герой попадает в рабство, их кормили сладостями, мыли, растирали, умащали благовониями, расчесывали волосы, накладывали макияж, одевали в шелка и даже чесали пятки. Тогда их еще не разлучали и позволяли проводить свободное время как угодно. Хозяин – немолодой мужчина, умудрявшийся сочетать в своем облике степенность и пронырливость, – попытался с ними поговорить, перебрав несколько известных ему языков. Иногда Альве мерещились знакомые слова: не то иллюзия, не то подтверждение теории одного ученого языковеда, преподававшего в Королевской академии, который считал, что все языки происходят от единого изначального. Впрочем, его коллега и соперник считал, что языки возникают в разных условиях, а сходство между ними обусловлено универсальными характеристиками человеческого разума. Альва торжественно пообещал себе, что если дело выгорит, он постарается выучить парочку языков Иршавана и по возвращении домой наваять ученый трактат по сравнительной лингвистике.

Когда он называл имена "Александра" и "Руатта", хозяин явно его понимал и принимался повторять их на все лады, болтая о чем-то своем. Но донести до него свою мысль или понять, что тот имеет в виду, не представлялось возможным. Альва смирился и стал ждать аукциона, или как их там намерены продавать. Было ясно, что хозяин купил их не для себя. Половая принадлежность и род занятий будущих покупателей тоже секретом не были. Мужчина не может купить подобную парочку без того, чтобы сразу же не прослыть понятно кем. Так что оставались только дамы. И понятно, что не из самой цивилизованной страны.

Альва не ошибся ни в одном из своих предположений. Через неделю их обоих нарядили в легкомысленные штанишки и туники, больше открывающие, чем скрывающие, и вывели на помост в битком набитом зале. Видимо, хозяин всю неделю зазывал покупателей на особые торги, готовясь предъявить им сенсацию.

На скамейках было несколько мужчин и юношей, но они явно не собирались принимать участие в торгах, а просто сопровождали хозяек. На ком-то из них одежды было еще меньше, чем на Альве с Кинтаро, а на ком-то он, содрогнувшись, углядел ошейник и цепь. Будущее показалось ему еще менее радужным. Особенно когда он рассмотрел аррианок.

Без всякого сомнения, принадлежали они к той же расе, что и обитатели Дикой степи. Альве никогда не доводилось видеть близко степных женщин, если не считать юную принцессу Филавандрис, при взгляде на которую не оставалось ни малейших сомнений в отцовстве Кинтаро. Но аррианки походили на виденных им степняков, как сестры-близнецы. Те же смоляные косы (разве что с виду почище и заплетены аккуратней), темные глаза, высокие скулы, та же смуглая кожа и мускулистые тела. Он тщетно искал взглядом женщину, подходившую под описание Александры: синие глаза, каштановые волосы, светлая кожа. Или ее не было в зале, или она предпочла не снимать шлем, как поступали многие. Умопомрачительно, сколько железа с легкостью таскали на себе аррианки. Это было одеждой, предметом гордости и хвастовства, в отличие от степняков Пандеи, обнажавшихся в битву почти совершенно. Повинуясь извечному женскому инстинкту, аррианские дамы состязались друг с другом в пышности щитов и доспехов, затейливости татуировок, количестве клинков – так же, как на королевском приеме трианесские дамы состязались в изяществе туалетов и количестве бриллиантов.

"История Ашурран-воительницы" оживала на глазах. Он видел медвежьи шкуры и ожерелья из медвежьих зубов, видел лисьи хвосты на шлемах, барсовы шкуры на плечах, маски из кожи змеи на лицах, головные уборы из орлиных перьев – и дивился, как могла все это описать принцесса Изаррис, не выезжавшая дальше границ Криды. Должно быть, сама Ашурран являлась ей во сне, или она раскопала неизвестные прежде документы эпохи, или сила вдохновения такова, что ничто перед ней пространство и время.

Каждое племя отличалось своей одеждой и вооружением, так же как племена Дикой степи, и даже в тесном зале они смешивались нехотя, предпочитая сбиваться ближе друг к другу. Хоть все они были при оружии, однако вели себя относительно мирно, клинков не обнажали и больше обращали внимания не помост, чем друг на друга. Когда вывели Альву с Кинтаро, аррианки одобрительно зашумели, и кое-кто даже засвистел. Альва, не стесняясь, разглядывал воительниц и даже успел пару раз подмигнуть, пока его заставляли ходить по помосту и замирать в разных позах. Кинтаро был мрачнее тучи и только кидал косые взгляды из-под насупленных бровей. Альва забыл его просветить, что подобный вид только подчеркивает его мужественную красоту и заставляет трепетать сердца зрительниц.

А дальше хозяин подтолкнул пленников друг к другу и почмокал губами – дескать, целуйтесь. Вздохнув, Альва подумал: "Чего только ни сделаешь ради своей миссии!" Он обвил руками шею Кинтаро и поцеловал его в губы, почти что целомудренно, если вспомнить, как им случалось присосаться друг к другу в порыве страсти. В зале повисло молчание, но кавалер уже расшалился и решил оскорбить воительниц еще более непристойным зрелищем. Продолжая целоваться, он запрыгнул Кинтаро на талию, и степняк зарычал, хватая его за задницу – и не успели они еще прервать поцелуй, как зал взорвался шумом, свистом и криками. Аррианки неистовствовали. Одни предлагали цену, перекрикивая друг друга, другие кидали монеты прямо на помост, как на представлении бродячих артистов, а кое-кто даже визжал и подпрыгивал, ну совершенно по-женски. Кавардак был такой, что хозяин поспешил отменить торги и припрятал лакомые кусочки обратно в закрома. Видно, сам не ожидал подобного фурора.

Альву и Кинтаро заперли в отдельных комнатах, разделенных коридором, с издевательскими окошечками на дверях, накачали возбуждающими снадобьями и после ночи мучений вывели в зал поменьше, где было всего десятка два скамеек для самых дорогих гостей. Увидев кровать, Альва застонал. Зрительницы завыли и завизжали. Кинтаро с дикими глазами швырнул кавалера на кровать и навалился сверху. Кавалеру даже в голову не пришло сопротивляться.

Так продолжалось уже дней десять. Альва подозревал, что хозяин успел наварить целое состояние и обеспечил до конца жизни не только себя и детей, но и внуков с правнуками. Устраивать представление было явно выгоднее, чем продать пленников и выпустить из рук такой верный источник дохода. Нельзя сказать, что рабство было обременительным или противным, но благородный кавалер Ахайре не нанимался трахаться на людях, пусть даже со своим любимым степняком!

Положение казалось безвыходным. А потом, как в романе, появился избавитель. Точнее, избавительница – долгожданная Александра Богоравная. Но встреча с ней Альву отнюдь не порадовала. Он еще дня три потом вздрагивал от резких движений и потирал щеку. Впрочем, если по порядку, то дело было так.

На очередном представлении, после очередного акта мужской любви Альва вдруг заметил, что в зале стало тихо. Он, постанывая, выполз из-под своего ненасытного варвара, вознамерившегося пойти на второй заход, и с удивлением увидел, что зрительницы смотрят отнюдь не на них, а на женщину в дверях. На женщину в алом плаще и в шлеме с драконом. Как сказали бы старинные легенды, кавалер Ахайре никогда ее не видел, но сразу узнал. Волос под шлемом было не видно, да и цвета глаз в полутемной зале было не различить. Но никому больше не кланялись аррианки, и никто больше не носил доспехов из легендарной красной стали. Ни к кому больше не подбегал, униженно согнувшись, хозяин. Судя по всему, она только что приехала, прослышав о представлении – сапоги и край плаща были в грязи. И успела увидеть достаточно, потому что с места в карьер принялась торговаться с хозяином. Ну, это Альва так подумал, что торговаться, потому что они спорили, тыкая пальцами в сторону пленников, хозяин оправдывался, Александра наступала, злилась, грозила, а потом и вовсе потянула из ножен меч. Даже Кинтаро забыл о своих намерениях, заглядевшись. Наконец соглашение было достигнуто, порядочный мешок с веселым звяканьем перекочевал из рук мрачной одноглазой спутницы в загребущие лапы хозяина, а великая воительница взяла на себя труд осмотреть свое приобретение.

Дальше воспоминания кавалера Ахайре путались. Вроде бы он стыдливо потянул на себя покрывало, вставая навстречу, и не поднимал глаз, пока рука в красной перчатке не взяла его за подбородок. А потом воительница отступила на шаг, меняясь в лице, и дальше все покрыл мрак. Угасающее сознание еще уловило крики, шум борьбы и знакомое рычание, прежде чем отказал слух. И больше он не слышал и не чувствовал ничего, пока вдруг не очнулся в полутьме шатра, в круге из слабо светящихся незнакомых символов.

Он был все так же обнажен, руки то ли скованы, то ли связаны за спиной – так онемели, что не разберешь. По голым коленям и нежной коже между бедер гулял недружелюбный сквозняк, но самое неприятное было то, что вся левая сторона лица горела и ныла. Судя по всему, воительница приложила его даже не кулаком, а тяжелой наручью, закрывающей руку от запястья до локтя.

Альва поморщился. Наверняка рассечена кожа – скулу саднит и стягивает, верно, от засохшей крови. После давних-предавних приключений в Джинджарате кавалер Ахайре очень трепетно относился к своему лицу и даже от малейшей царапины впадал в меланхолию. На этот раз хоть левая щека пострадала, все какое-то разнообразие. Это что, ритуал ухаживания в Арриане? Дьявольское пламя, даже суровая Ашурран не лупила почем зря красивых юношей! Ехидный внутренний голос, впрочем, не преминул возразить: "Так то юношей, приятель!"

Он попробовал переменить положение и не смог – какие-то невидимые путы держали его, не позволяя сдвинуться ни на полпальца. Даже головой не пошевелишь: можно только скосить глаза вниз и насладиться видом собственных голых коленей. Альва немного потрепыхался, но без всякого результата. Если не считать, что он привлек внимание и удостоился лицезреть свою пленительницу.

Александра была уже без доспехов, плаща и шлема, в простой степной одежде: штаны, безрукавка, босые ноги. Она щелкнула пальцами, не глядя произнесла: "Оррм!" – и два светильника загорелись. Близость магии огня горячей волной отозвалась в Альве. Он и понятия не имел, что так по ней соскучился! Обидно было видеть, как другой человек с легкостью призывает огненную стихию, самому кавалеру недоступную. Он облизал пересохшие губы, не зная, что сказать. Не так представлял он себе встречу с воительницей, совсем не так...

– Антар ва руатта найтар ариддаран? – спросила она, усмехаясь торжествующе. Глаза ее блестели. Синие, кажется, или темно-серые. И волосы не черные и не рыжие, а темно-каштановые, заплетенные в четыре косы. Выглядела она очень довольной, и тон был такой... Что-то вроде: "Наконец ты и попался!" Стоп, как это она сказала?

– Руатта? – с удивлением повторил Альва. – Вы что, приняли меня за чародея Руатту?

Она рассмеялась и разразилась длинной фразой на своем рычаще-лающем языке, полном раскатистых "ррр". Ей, похоже, и в голову не приходило, что пленник не понимает ни слова. Альва снова скосил глаза вниз, приглядываясь к символам на полу. Они не были нарисованы, просто светились сами по себе, как любой магический круг или полог. Похоже на самый обыкновенный круг силы, который удерживает демонов, бесов, оборотней – и чародеев. Теперь в происходящем появился некоторый смысл, хотя скула не стала меньше болеть от осознания, что зубодробильный удар на самом деле предназначался блудному папочке кавалера Ахайре.

– Я не Руатта, сударыня, – проговорил он внятно и четко. – Меня зовут Альва Ахайре. Вы понимаете меня? Я не Руатта.

Она продолжала глумиться, но Альва упрямо твердил одни и те же слова, и наконец она догадалась прибегнуть к магии. Снова движение пальцев, короткое заклинание, и она спросила нетерпеливо:

– Ну что еще? Что это за незнакомый язык? Хватит прикидываться!

– Слава Единому! – с чувством выдохнул Альва. – Уверяю вас, вы ошиблись, сударыня. Я не Руатта.

– Ну а кто же ты тогда, человек с лицом Руатты? Да и не только лицом, – она окинула его откровенным взглядом. – Ты, конечно, умудрился мастерски запечатать свою магическую силу, но я все равно ее чувствую. Глупые отговорки, чародей.

– Хотите верьте, хотите нет, но меня зовут Альва Ахайре. Наложите на меня заклятие правды, и я повторю то же самое.

– Ну да, а чародей Руатта – твой злобный брат-близнец. История, достойная театральных подмостков!

Но Альва уже был уверен в себе.

– Сударыня, я уверен, вы прекрасно знаете способ, с помощью которого чародей Руатта может производить на свет своих двойников. Таких же красивых и рыжих, как он. Простой, естественный способ, без всякой магии. Нужна только женщина. – Он чарующе улыбнулся. Александра задумалась – и вдруг улыбнулась ему в ответ, весьма благосклонно.

– Хмм, ты его сын, допустим. И даже если я скажу, что чародеи бесплодны, ты ответишь, что он зачал тебя до того, как стал чародеем. И магические способности – впрочем, слабые весьма – передал тебе по наследству.

– Я не так много знаю про чародея Руатту. Но сами подумайте: неужели он не смог бы отразить ваш удар? И позволил бы так легко захватить его в плен?

– И уж точно не стал бы трахаться с мужиком на потеху толпе, – добавила она, и Альва почувствовал, что неудержимо краснеет.

– Папочка так и не смог привить мне свои суровые моральные устои.

– Так он знает о тебе? Вот это может быть интересно.

Александра прошлась туда-сюда, не отрывая взгляда от пленника. Черты ее лица смягчились, и в глазах засветилось откровенное любопытство. Она получила новую фигуру в игре и теперь прикидывала, что с ней делать.

– Сударыня, – нерешительно начал Альва. – А... тот человек, что был со мной... мой возлюбленный. С ним, надеюсь... – и к его собственному изумлению, его сладкоречивый язык ему отказал, не в силах озвучить страх за Кинтаро, которого он лет десять уже не испытывал.

– А, этот. Как ты смог превратить его в пантеру, если был без сознания? Придумал бы что получше. Мы, аррианки, диких кошек укрощаем еще быстрее, чем людей.

– Что с ним? – Альва вскрикнул. – Ради всего святого, скажите!

– Вот теперь я верю, что ты не Руатта. Он бы только молча нос задирал, знаю его. Да жив твой любовник! Стану я убивать красивого парня, за которого плачено звонкой монетой! Заклятье твое долго не продержалось, он обратно человеком стал. Вырубили и ошейник надели. Я его Эрменгарде отдала, позабавиться, но велела поберечь. А ты, зайчик, иди-ка сюда. Будешь себя хорошо вести, позволю вам увидеться.

Путы, сковывающие Альву, пропали. Александра извлекла из воздуха широкий серебряный ошейник, разукрашенный сложным узором, и защелкнула на шее пленника. Потянула его к себе. Альва застонал, с трудом разгибая затекшие руки и ноги. Аррианка разложила его на постели и принялась разминать, отпаивать вином и залечивать ссадины на лице. То ли сработала знаменитая магия аррианок, то ли собственная развратная натура Альвы взяла свое, но через несколько мгновений они уже целовались. Кавалеру Ахайре давно не приходилось бывать в постели с властной женщиной, и он не без удовольствия позволил себя изнасиловать. Желая показать себя во всей красе и как следует подлизаться, он пустил в дело умелый язык, но аррианка его поразила. Минуты не прошло, как она отпихнула его небрежно, будто кошку скидывала с колен, поднялась и принялась одеваться.

– Сударыня, вы мной недовольны? – спросил он хмуро, уязвленный до глубины души.

Александра усмехнулась.

– Своих денег ты стоишь, зайчик рыженький. Я даже думаю, что ты лучше в постели, чем твой ледяной папаша. Выгодное приобретение, воистину. Только некогда мне с тобой разлеживаться. Нынче же гонца пошлю к Руатте. Если ты правда его сын, можно так развернуться!

Ощущение у кавалера Ахайре было такое, будто его пребольно щелкнули в нос. Еще ни одна женщина, да и не только женщина, с такой легкостью не покидала его постель. Он постарался утешиться, напомнив себе, что Александра слеплена из того же теста, что воительница Ашурран, и мужчины для нее – не больше чем минутное развлечение перед боем.

Он робко напомнил про встречу с Кинтаро. Робко попросил одежду. Она кинула ему легкую тунику – без рукавов, не прикрывающую колени.

– А белье?

– А белья тебе не полагается, зайчик, – она хищно улыбнулась, и Альва наконец понял упорство Итильдина, не желающего попасть к ней в руки, и в очередной раз порадовался, что нежного эльфа здесь нет. Точнее, он хотел бы, чтобы его Динэ был рядом, и тоска по нему постоянно маячила где-то в глубине сознания, но все же он был доволен, что избавил от горьких переживаний хотя бы одного из своих возлюбленных. Желание делить опасности с любимым проходит вместе с молодостью. В зрелости человек стремится взять их на себя.

Глядя, как в шатер вводят Кинтаро – голого, со скованными руками, одурманенного каким-то заклятьем и в таком же серебряном ошейнике – кавалер Ахайре ощутил острый и мучительный, как мигрень, приступ вины. На Кинтаро не было ни синяков, ни царапин – могли, конечно, затянуться, когда он перекинулся, но засохшей крови тоже не было, и даже коса не растрепалась. А значит, скрутили его с помощью магии, что было по непостижимой степной логике вдвое унизительней, чем поражение от меча. И насколько Альва представлял себе нравы аррианок (а можно было не представлять, а взять нравы Дикой степи с поправкой на половую принадлежность), плечистая одноглазая дама, тащившая Кинтаро за цепь, только что попользовалась им в свое удовольствие. Наверное, и это вождь сочтет вдвойне позорным: что его взяла силой женщина, а не мужчина.

Альва мысленно пнул себя, обзывая недоумком, неудачником и самовлюбленным эгоистом. Помогло: кавалер собрался, и в мозгу его начал вырисовываться план.

Кинтаро пришел в себя в объятиях кавалера и вдруг дернулся – но, узнав Альву, расслабился, шумно вздохнув.

– Это не бабы, это черти какие-то! – сказал он в сердцах. – Даже зверем я пару минут продержался, и только! А уж что потом было, я тебе вообще не расскажу, даже по пьяной лавочке!

Альва, не сдержавшись, тихонько фыркнул. Приятно видеть, что некоторые вещи остаются неизменными – например, чувство юмора и присутствие духа его любимого варвара.

– Прости, что я втянул тебя в это, – сказал он, быстро целуя Кинтаро в уголок рта.

– Пфф, фигня вопрос, пока задница в целости.

Александра покосилась на них, усмехаясь, и вернулась к разговору с дамой, которая, надо полагать, и прозывалась Эрменгардой. Альва опять не понимал ни единого слова, но язык был все тот же. Выходит, Александра наложила заклятье понимания не на него, а на себя. Умно, ничего не скажешь.

Обеих воительниц совершенно не смущали зрители. "Ну да, – с горечью подумал Альва, – мы для них нечто среднее между слугой и домашним животным!" Упомянутая Эрменгарда была, похоже, не просто советницей или подругой, а кем-то более близким. Только посмотреть, как нежно она откинула прядь волос с лица своей повелительницы. Кажется, в Арриане считалось, что истинная любовь возможна только между женщинами. Интересно, понравилось бы здесь Лэйтис?

– У тебя есть какой-нибудь предмет или знак, который твой предполагаемый отец сразу узнает? – поинтересовалась Александра, вспомнив наконец о его существовании.

– Боюсь, что нет, – ответил сокрушенно Альва. – В последний раз мы виделись, когда мне было двенадцать. И я крайне сомневаюсь, что он поверит, будто я в Арриане. Он ведь, знаете ли, чародей. Мое имя и сам факт моего существования можно просто выудить у кого-нибудь из памяти.

– Ты ведь не хочешь сказать, что ты для меня бесполезен, зайчик? – глаза ее сузились в легком намеке на угрозу.

– О нет. Напротив, я очень надеюсь, что отец мной дорожит. Но я знаю только одного человека, который сможет убедительно доказать, что я его сын. Кроме меня, самого, конечно. Вот он, – и кивком головы указал на Кинтаро.

Степняк невольно ему подыграл. Он подскочил и заорал:

– Ну уж дудки! Я без тебя никуда... – и осекся, хватаясь руками за горло, будто его душила невидимая рука.

Александра холодно сказала, разжимая пальцы:

– Никогда не смей повышать голос в моем присутствии, раб. И если я прикажу тебе отправляться в преисподнюю, ты туда отправишься в ту же секунду!

Кинтаро побагровел, но смолчал. Он знал, когда не стоит затевать схватку.

Повинуясь вопросительному взгляду воительницы, Альва продолжил:

– Мы вместе уже очень давно. Только он сможет рассказать обо мне чародею Руатте, назвать все места, имена и подробности... ну, которые вспомнит, конечно.

В сердце его загорелась надежда. Было заметно, что она не отвергла с ходу его предложение, а приняла во внимание. Хотя сказала с напускным возмущением:

– Думаешь, я на это куплюсь и выпущу из рук роскошного самца, которого даже еще не попробовала?

– Со всем уважением, сударыня, сдается мне, что попробовать чародея Руатту вы хотите гораздо больше, – сболтнул Альва и невольно зажмурился, ожидая получить еще один зубодробильный удар по лицу.

Но она его не ударила. Открыв глаза, Альва увидел, что она смотрит на него, наклонив голову, очень внимательно.

– А с чего ты взял, что я хочу чародея Руатту?

– Ну, если он выглядит, как я, то я сам бы его трахнул, – и Альва чарующе улыбнулся. В женских сердцах он читать умел, как никто.

– Вообще-то он выглядит моложе и красивей, – сказала жестокосердная воительница, и Альва надулся, снова уязвленный до глубины души. Ей-богу, от диких степняков он видел больше почета и уважения! – Даже и не знаю, какую цену я смогу за тебя запросить. Интересно, ценит ли он тебя достаточно, чтобы обменять твою жизнь на свою?

Кавалер Ахайре задумался. Теперь, когда у него самого был сын, он лучше понимал своего отца и его противоречивые чувства. Что бы он сделал, будь Таэсса в плену? Его серьезный, молчаливый, разумный Таэсса, такой беспомощный во всем, что касалось взаимоотношений с людьми? Да все бы сделал, наизнанку вывернулся, а спас. Но кто такой чародей Руатта? Альва совсем его не знал. Он слышал, чародеи легко забывают свои былые привязанности, родных, любимых и близких – еще до того, как переживут их.

– Я не знаю, – честно ответил он. Солгать аррианке было бы плохой идеей. – Но я знаю точно, что мне бы не хотелось покупать свою жизнь за такую цену. Я пришел сюда за своим отцом, чтобы забрать его домой. Должен же он увидеть своего, эм-мн, свою родину. – Альва не нашел в себе сил произнести слово "внук". Он все еще как-то не привык, что его отец стал дедушкой.

Глаза ее загорелись:

– Мир за пределами Иршавана? Ты хочешь вернуть его туда, откуда он пришел? Тоже неплохо, но вариант "чародей Руатта на коленях и в ошейнике" мне нравится больше.

Альва догадался, что она имеет в виду такой вот ошейник, призванный начисто блокировать магическую энергию. Он невольно поморщился и потер шею. Ему-то что, блокировать нечего. Но для действующего чародея должно быть крайне неприятно.

– Сударыня, почему бы вам не обсудить это непосредственно с ним? – сказал он почтительно, но с легкой ноткой раздражения. – Вы что, такого слова не знаете – "переговоры"? Даю гарантию, что, услышав мое имя, чародей Руатта примчится сюда на крыльях ветра. Буквально. И я совершенно уверен, что вы достаточно грозный противник, чтобы разговаривать с ним на равных.

– Лесть тебе к лицу, зайчик, – Александра фыркнула, но лицо ее казалось довольным. – Уговорил, чертяка языкастый. Я отправлю к нему твоего жеребчика. Конечно, – она перевела взгляд на Кинтаро, – если жеребчик будет себя хорошо вести.

Кинтаро открыл было рот, но тут же захлопнул, аж зубы лязгнули, потому что локоть Альвы чувствительно впился ему под ребра. Подобным намекам заткнуться степняк привык повиноваться автоматически, потому что ослушаться было себе дороже: рыжий потом пафосно дулся и мог не давать сутками, так что приходилось засылать к нему парламентером эльфа. В сущности, Кинтаро нечего было возразить против альвиного плана – кроме того, что ему решительно не хочется оставлять рыжего в лапах чокнутых баб, да еще с перспективой привести в эти же лапы его чародея-папашу. С другой стороны, если чародей-папаша так крут, как рассказывают, то заручиться его помощью будет нелишне. Так что Кинтаро мысленно отцензурил пару первых пришедших на ум фраз и сказал:

– Вообще-то дамочки млеют, когда я веду себя плохо. Позволите поразвлечься, прежде чем отправите в логово этого вашего чародея?

И, не дожидаясь ответа, завалил Альву на застеленное шкурами ложе, задирая его короткую тунику.

Александра громко помянула Небесную Мать в неприличном контексте и не отрывала от них глаз в ближайшие полчаса, хотя Эрменгарда всячески пыталась ее отвлечь руками, губами и языком.

В подобных занятиях пролетела пара недель. Это было, несомненно, лучше, чем на сцене у купца, потому что зрительниц всего две, а не сотня. Но эти две зрительницы не стеснялись присоединиться в любой момент, когда бы у них ни возникло подобное желание. Сонливость, усталость, проблемы с потенцией у "игрушек" лечились просто – заклинаниями. Альва совершенно изнемог, и в душе его родилось новое уважение к отцу, который, если не врут легенды, укротил саму воительницу Ашурран. Кое-что, однако, он рассчитал верно. Его представление о характере степных воительниц не подвело. Однообразие им быстро надоедало, и постельным забавам они всегда готовы были предпочесть "стяг и седло". Так что к концу второй недели воительница Александра почти утратила интерес к своим пленникам и обратилась мыслями к грядущей войне с Ланкмаром и к тому, как бы убрать со сцены непреодолимое препятствие в лице чародея Руатты.

Итак, однажды утром Кинтаро выдали одежду поприличнее, чем у Альвы, сняли ошейник и даже снабдили неплохим мечом. Альва сам затянул на нем пояс с ножнами, как дама сердца, отправляющая рыцаря в поход.

– Слушай внимательно, жеребчик. Сейчас я перенесу тебя на морской берег ввиду острова Кумано, где стоит замок Руатты. В скалах там спрятана лодка, за пару часов догребешь. Сегодня полнолуние, твои способности будут на максимуме, и резист к магии тоже. Ты постараешься убить чародея Руатту или взять его в плен и доставить ко мне. Но, разумеется, проиграешь. Тогда переходи к плану Б: передай ему, что я жду его на святой земле в Миррали. Пришла пора нам снова встретиться лицом к лицу. Пусть приходит без оружия, без магических артефактов, и тогда мы обсудим дальнейшую судьбу его славного рыженького отпрыска. – Она вдруг ухмыльнулась, и у Альвы появилось нехорошее предчувствие. Не иначе задумала какую-то пакость... – Чтоб жизнь медом не казалась, я немного усложню тебе задачу. Наложу печать. Ты забудешь и свое задание, и любовника, пока чародей Руатта не сломает печать.

– Нет! Это нечестно! – крикнул Альва, пытаясь закрыть от нее Кинтаро. Но Эрменгарда сдавила его руку, как тисками, и оттащила в сторону.

Александра начертила в воздухе пылающий знак и произнесла заклинание. Глаза Кинтаро стали стеклянными, он застыл, как изваяние.

– Не слишком ли жестоко я поступила? – состроив притворно-сокрушенную мину, воительница взялась за подбородок и обошла его кругом. – В общем, чтобы сломать печать, чародею Руатте придется у тебя отсосать. Наверное, это как-то слишком. Но зато потом я смогу вытащить эти воспоминания у тебя из головы и насладиться картиной, как надутый чародей Руатта берет в рот. Пожалуй, я даже слегка усложню задачу. Вторая печать: ему придется тебя трахнуть. По доброму согласию и без всякой магии. Интересно, как ему удастся тебя уговорить? Понятное дело, ты бы его отымел и не поморщился, а вот наоборот...

Альва застонал и закрыл лицо руками. Ничего не скажешь, его отец мастерски умел заводить и друзей, и врагов. Впервые в жизни кавалер Ахайре задумался, не слишком ли щедро природа отмерила сексуальной привлекательности их роду. Интересно, почему суровый Рудра Руатта никогда не рассказывал ему про покойного дедушку?