Гроза чужих морей

Так вот, для таких локальных операций против заведомо слабейшего противника "Мурманск" со своей ствольной артиллерией и приличным бронированием, вполне способным, как оказалось, уверенно защищать корабль от огня той мелочи, которой располагала нигерийская пародия на флот, оказался совсем неплох. Другое дело, что он был способен работать только в составе эскадры — его ПВО было представлено только тридцатимиллиметровыми шестиствольными универсалками, больше предназначенными для работы по надводным кораблям, чем по самолетам, да имеющимися на корабле ПЗРК. Разумеется, этого было абсолютно недостаточно для противодействия авиации даже такого слабого противника, как зарвавшиеся и возомнившие о себе невесть что негры. Ну да когда тебя прикрывают эсминцы, а с неба барражируют истребители с авианосца, это недостатком не является. Вот такой интересный корабль достался под командование Плотникову.

Сам бравый каперанг, правда, сильно подозревал, что на "Мурманске" проверяется не столько концепция современного артиллерийского корабля, сколько концепция корабля-арсенала с высокой степенью автоматизации. Что-то подобное, правда, в ракетном исполнении, пытались родить в конце двадцатого века американцы, но не срослось — и дорого слишком было, и военно-политическая ситуация тогда резко поменялась. А вот русские как минимум один подобный корабль построили — экипаж "Мурманска" составлял всего шестьдесят четыре человека, причем все были офицерами. Такой состав экипажа, кстати, уже продемонстрировал кое-какие недостатки, потому что даже для того, чтобы содержать корабль в порядке, требуется значительно больше народу. В это число не входили два пилота универсального военно-транспортного вертолета Ка-64, ангар которого, прикрытый стомиллиметровой гетерогенной броней, располагался нестандартно, довольно близко к центру корабля, перед кормовой башней. Ну и еще непонятно зачем на корабле располагались два десятка морских пехотинцев, хотя на них, как минимум, можно было свалить часть рутинной работы. Морпехи, кстати, не жаловались — понимали, что к чему. Зато автономность корабля была великолепной — компактный ядерный реактор последнего поколения, заключенный в сверхпрочную бронекапсулу, был рассчитан не менее чем на двадцать лет непрерывной работы без замены топливных стержней, что давало кораблю поистине неограниченный запас хода.

Результаты испытаний признали удовлетворительными, правда, с некоторыми оговорками, после чего корабль загнали в док, где поменяли ему стволы орудий, хотя, по идее, они могли расстрелять без особых проблем еще пару боекомплектов, а так же провели модернизацию, в первую очередь коснувшуюся электронной начинки. Плотников только головой покрутил — это надо же, корабль еще только-только в строй вошел, а его уже модернизируют, причем, что называется, на коленке. Впрочем, техника новая, экспериментальная, и не такие казусы возможны.

Пока суд да дело, Плотников отправился на пару дней домой, во Владик, благо корабль и без него в это время мог обойтись. Ну а там... В общем, лучше бы не ездил, Очень неприятно, приехав домой без предупреждения, обнаружить в прихожей сапоги сорок пятого размера, но, как оказалось, еще неприятнее, если просто на столе будет записка "прощай, ухожу, и т.д., и т.п." Зарегистрированы они не были, так что любимая женщина просто собрала вещи и исчезла из его жизни. С одной стороны, понять ее можно, зачем нужен мужчина, который почти никогда не бывает дома? А с другой, нехорошо как-то получилось. Оставалось только закрыть дверь вдруг ставшей пустой квартиры и вернуться на корабль, где еще неделю загружать себя работой так, чтобы не оставалось времени на ненужные мысли. И, как финал, не успел "Мурманск" отшвартоваться у причальной стенки, а Плотникова уже вызвали в штаб и, вручив пакет, который положено было вскрыть не ранее определенного срока, направили... в Чемульпо. Сто тридцать лет сражению крейсера "Варяг" с японской эскадрой, морской парад, посвященный этому событию, и его корабль должен был представлять Тихоокеанский флот, а заодно и всю Россию. Очень вовремя, конечно, Плотников прямо-таки плясал от нетерпения, желая в этом мероприятии поучаствовать. Всем шоу, толпа зрителей, а ему, соответственно, тяжелейшая работа.

Вот только этого и не хватало для полного счастья, и так в расстроенных чувствах, а тут еще иди к черту на рога, а там еще и улыбайся вежливо всем подряд. Не отвертишься — ни от задания, потому что приказы не обсуждают, ни от улыбок, потому как этикет, и ронять честь Российского флота офицеру невместно.

Однако смириться можно с чем угодно, даже с этим, и любое, даже самое неприятное задание выполнить с блеском. Только вот были неприятные моменты, каждый сам по себе мало что значащий, а вот вместе складывающиеся в очень неприятную картинку. Пакет, который надо вскрыть в определенное время... Ну, кто знает, что там, может, адмиральскую племянницу на борт принять надо и в спортивный лагерь с шиком доставить. Но вот очень не вяжутся со всем этим спецбоеприпасы, в строжайшем секрете доставленные на борт крейсера, дополнительная сотня снарядов на орудие, которые были складированы, где только можно, а также члены экипажа. Нет, Плотников ничего против них не имел, все нормальные ребята, настоящие профессионалы. Он, если уж на то пошло, с ними уже в бой ходил, и кто как себя ведет под огнем, тоже видел. Только вот, имея полный доступ к их личным делам, Плотников установил одну интересную закономерность. Все члены экипажа, за исключением его самого, были моложе тридцати, все неженаты и все с судьбой, похожей на его собственную. То есть, родных нет, искать, случись что, никто не будет. Это что же получается? Задание для смертников? Не хочется думать, но очень уж на то похоже, а отцы-командиры, случись нужда, не задумываясь пожертвуют не то что экспериментальным крейсером и неполной сотней человек экипажа, но и вообще кем угодно. Словом, неприятная ситуация.

Неудивительно, что человек, на которого свалилось столько всего и сразу, был мрачен, устал, и больше всего ему хотелось, чтобы кончилось подвешенное состояние, и наступила хоть какая-то ясность. Однако все же он заставил себя поспать и, когда они входили в порт, был, как и подобает офицеру Российского флота, одет с иголочки, гладко выбрит и на сто шагов благоухал дорогим одеколоном. Словом, образец офицера. Учитывая же, что и росту в нем было чуть меньше двух метров при соответствующем телосложении, то его можно было хоть сейчас на плакат помещать. Хоть на агитку, призывающую мальчишек на флот, хоть на тех, что печатаются на страх агрессору. Классический русский медведь, добродушный и страшный одновременно, слегка отполированный цивилизацией, но всегда готовый порвать того, кто рискнет хоть чем-нибудь зацепить его страну.

Этот образ был оценен не только им самим. Многочисленные журналисты, толпой хлынувшие на палубу русского корабля, моментально начали виться вокруг столь фотогеничного типажа. Плотников не возражал, сейчас это тоже было частью его работы и, нравится она или нет, ее надо было сделать достойно.

Одно хорошо. Два дня, которые оставались до парада, прошли незаметно, и "Мурманск", стоящий на том же месте, где когда-то стоял легендарный "Варяг", оказался звездой этого шоу. Со своими орудиями (башни один раз, по просьбе все тех же журналистов, даже развернули) он казался выходцем совсем из другой эпохи. Не такой совершенный, зато брутальный и немного устрашающий, как старый воин среди молодежи. Кстати, доля правды в этом имелась. Среди находящихся здесь французских, английских, американских, японских и, разумеется, корейских кораблей "Мурманск" был единственным, который успел повоевать, хотя и был спущен на воду позже всех.

Кстати, эта его брутальность кое в чем выходила боком. Если конкретно, то с точки зрения малозаметности для радаров "Мурманск" уступал им всем. Хотя, с другой стороны, если он все же был кораблем, которому положено гонять туземцев, это не играло большой роли. Тем не менее, Плотникову это не очень нравилось — неприятно чувствовать себя мишенью.

Вообще, он не понимал, зачем нужен этот парад. Да, кто бы сомневался, то сражение было образцом русского героизма, но, к сожалению, и только. Плотников был циником в значительно большей степени, чем большинство офицеров, не имеющих такого, как у него, жизненного опыта. Романтике, увы, способствует более счастливое детство, чем то, которое выпало на долю этого неглупого и перспективного офицера, и потому, с рациональной точки зрения каперанга, это эпическое сражение было всего лишь эпизодом, причем эпизодом крайне спорным. По сути, если отвлечься от эмоций, Руднев, командир "Варяга", выполнил то, что принято называть программой-минимум. Не спустил флаг перед лицом обладающего подавляющим перевесом врага, вступил в бой, исчерпал средства к сопротивлению и затопил корабль, чтобы он не достался японцам. При этом, учитывая невысокое качество установленных на "Варяге" орудий, они, ведя огонь на предельную дистанцию, зачастую причиняли вреда себе больше, чем японские снаряды. Без особого эффекта расстреляв боезапас и не причинив противнику серьезных повреждений, "Варяг" отступил и был, вдобавок, затоплен так, что японцы смогли его поднять. Лучше бы уж подорвали, хотя, конечно, никто не думал тогда, что война будет с треском проиграна, и русские наверняка планировали в скором времени вернуться в эти места и поднять крейсер сами. Кто же мог тогда предположить, что их будет преследовать фатальное невезение, помноженное на такую же фатальную расслабленность от многолетнего почивания на лаврах? Результат оказался закономерным — первоклассная морская держава превратилась в посмешище и, по сути, это стало для нее началом конца. Но это в целом, а если применительно к тому бою, то, хотя он и изучен, кажется, вдоль и поперек, дискуссии о нем не утихают уже больше ста лет. Вообще, спорным оставался даже вопрос, попадали русские снаряды в японцев, или нет. Японцы, кстати, утверждали, что нет, однако Плотникову в это не очень верилось — все-таки из более чем тысячи снарядов хоть какое-то количество просто по теории вероятности должно было попасть в цель. Да и по косвенным данным вроде спешно устроенного японцами в этих местах кладбища, потери у них имелись и, возможно, довольно серьезные. Вот только это, увы, было сейчас абсолютно непринципиально.

Так что командир "Мурманска" оставался стойко убежден в том, что не нужды никакие парады. Прийти с визитом, отдать дань памяти, венки по воде пустить — это обязательно, нельзя забывать своих предков и их мужество, однако устраивать парад в честь проигранного сражения — это, знаете ли, попахивает маразмом. Тем не менее, приказ оставался приказом, а значит, согласно плану, ровно через сто тридцать лет после "Варяга", минута в минуту, атомный крейсер "Мурманск" снялся с якоря и пошел тем же курсом, которым когда-то выходили на безнадежный бой русские корабли. Японцы, заняв те же позиции, которые до того занимали корабли их предков, уже были на месте.

Чемульпо. 27 января 1904 года.

Контр-адмирал Уриу, с удобством расположившийся на мостике своего флагманского крейсера "Нанива", ожидал появлении я русских одновременно с интересом, нетерпением и легким волнением. Впрочем, эти чувства никак не проявлялись на внешне бесстрастном лице истинного самурая, к тому же, страха или хоть чего-то, похожего на него, Уриу не испытывал. Не потому даже, что бояться недостойно самурая, а потому, что бояться, по его мнению, было некого. Один русский крейсер, достоинства которого, в первую очередь скорость и огневая мощь, а также недостатки в виде слабого бронирования и полностью отсутствовавшей защиты большей части орудий, были хорошо известны, вряд ли мог представлять хотя бы незначительную угрозу японской эскадре. Шесть крейсеров, один из которых, "Асама", был едва ли не лучшим в мире броненосным крейсером, могли огнем своей артиллерии превратить отчаянного русского в мусор на воде. Правда, из всех находившихся здесь японских кораблей "Асама" оставался единственным, который был индивидуально сильнее "Варяга", но в данном случае это не меняло абсолютно ничего. Проходя мимо броненосного крейсера, крайне уязвимый русский корабль получит такие повреждения, что остальные корабли эскадры Уриу его попросту раздавят. А ведь были еще миноносцы, оставленные в качестве последней линии обороны на случай, если русские сумеют каким-то чудом прорваться мимо основных сил. Восемь миноносцев забросают торпедами и противника посерьезнее, чем избитый снарядами крейсер с выбитой артиллерией. На этом фоне оставленное с транспортами в качестве охраны авизо и вовсе выглядело паранойей — кого бояться? В общем, страха уверенный в собственных силах Уриу не испытывал ни малейшего, а вот все остальные чувства присутствовали в полной мере.

Ничего удивительного в этом, кстати, не было. Первый бой с кораблями европейской державы в истории Японии, да и вообще первый бой в этой войне. Ночная атака Порт-Артура не в счет, там все же была ночная атака миноносцев по стоящим без прикрытия и не готовым к бою кораблям противника, к тому же проведенная ДО объявления войны. В общем, если вдуматься, мало чести. Сейчас, при таком соотношении сил, ее тоже немного, но все же открытый бой остается открытым боем, а в том, что соотношение сил нельзя назвать даже приблизительно равным, русские были виноваты сами. В конце-концов, никто не заставлял их загонять первоклассный крейсер стационером в ту ловушку, в которую превратился этот корейский порт, едва началась война.

Оставался, правда, шанс на то, что русские сдадутся. Европейцы вообще умеют проигрывать и, в отличие от потомков Аматерасу, не видят ничего дурного в том, чтобы спустить флаг перед лицом заведомо более сильного противника. Хотя, конечно, не факт, все же русские — не совсем европейцы, да и Руднев, по слухам, храбрый офицер. Однако, если они все же предпочтут сдаться, это будет великолепно! Мало кто может начать войну с чистой и бескровной победы, к тому же русские корабли, даже устаревшая канонерка, не говоря уже о первоклассном крейсере, неплохи и наверняка смогут занять достойное место в составе японского флота. Да и порт японцам нужен был функционирующий, а ведь Уриу до последнего опасался, что русские решат драться прямо на рейде, когда все прошедшие мимо цели японские снаряды обрушатся именно на город и порт, разнеся вдребезги инфраструктуру, которую потом придется долго и мучительно восстанавливать.

Однако русские вышли из порта, сдаваться они, по словам кишащих в Чемульпо, как кишечная палочка в местных колодцах, агентов (а не верить им оснований не было) настроены не были, и теперь предстоял бой фактически в полигонных для японцев условиях. Уриу приходилось бывать в России, и он видел нелепую забаву, когда посаженного на цепь медведя травят собаками. Могучий зверь, лишенный подвижности, и не имея возможности ни полноценно атаковать, ни бежать, рано или поздно оказывался повержен многочисленными слабыми, но быстрыми противниками. А ведь один на один мишка легко догнал бы и разорвал любую из собак. Здесь была прямая аналогия — узость проливов и плетущаяся в кильватере тринадцатиузловым ходом канонерка были цепью, надежно удерживающей русского медведя и не дающей ему дать врагу бой в выгодных для себя условиях открытого моря. Тем не менее, русские не боялись, что вызывало уважение и некоторое раздражение. Все же война, если противник готов умереть, но не сдаться, грозила стать для Страны Восходящего Солнца серьезным испытанием. Конечно, сталь мечей надо закаливать в горниле сражений, вот только всегда есть риск иззубрить свое оружие, а ведь, как ни крути, гибель многих солдат ослабит Японию.