Локтем задела железную дверь и бешено закрутила замок, слыша, как приближается хозяин квартиры. Если он опять меня поймает — убьет. Что ж за замки-то такие?
Поймал. С разбегу прижав меня лицом к стене. Больно.
— Слышь, Шурик, ты оборзел совсем? Куда намылился?
— Пустите, пожалуйста. Я больше так не буду.
— Да что ты? — заржал этот ублюдок. — Неужели пойдешь работать?
— Зачем я вам? Можно, я уйду? — как можно жалобнее заканючила я. — У меня братик маленький...
Волей-неволей приходится учиться играть. Иногда запугивать, иногда давить на жалость — в зависимости от конкретной ситуации и конкретного человека. Все наши это умеют. Приходится. Попрошайки обычно овладевают искусством первым, такие, как я — вторым. Но блин, чаще всего мы все вместе, поэтому и запугивать проще. А я сейчас одна. И урода этого запугать не получится.
Удар по ребрам выбил из меня воздух и все мысли. Больно же, черт.
— Прекрати брехать! — с отвращением процедил мужик. — Противно аж. Нюни распустил, как девка.
— Не надо бить, — взмолилась я, сжимаясь перед новым ударом.
На сей раз досталось голове. Шапка съехала, а потом и вовсе сползла вниз.
— Таких, как ты, с утра до ночи пи
* * *
ть надо. Стой спокойно!
— Не надо, пожалуйста! Отпусти! Я больше не буду. Ааааа! — я громко заорала, когда мужчина позади меня переместился и придавил мое тело под другим углом. Ребра пронзила острая колющая боль, настолько неожиданная, что сдержаться оказалось невозможно. Хотя я не неженка. — Больно!
— Ты чего орешь? Я тебя пальцем не тронул!
Но он все-таки слегка отстранился, тем не менее, продолжая меня крепко удерживать.
— Зачем я вам? Отпустите. Мне очень надо. Правда.
— Ты мне документы испортил, крысеныш мелкий, — мужик снова разозлился, вспомнил о причиненном ущербе. — Ты хоть знаешь, сколько я работал, придурок?
— Я не специально, — прохныкала я, зашмыгав носом. — Я не хотела портить!
Он как-то замер, рука, державшая меня за шкирку, дрогнула, расслабилась, но тут же сжалась снова. Мужик меня повернул и приподнял, так что наши лица находились на одном уровне.
— Ты что, девка, что ли? — ошарашенно выдохнул он и оглядел меня с головы до ног.
Согласна, не похожа. Так даже проще, если честно. Брат придумал, давным-давно. А вкупе с именем и при минимальной осторожности и привычке поддерживать легенду о том, что я мальчик, было проще пареной репы. Тем более, я еще мелкая совсем и выгляжу в лучшем случае лет на десять-двенадцать.
Мужик продолжал по-прежнему меня разглядывать. И даже завис, рассматривая мою бритую черепушку. Что он там увидеть хочет? Ну нет волос, нету. Сбрила. Так, во-первых, проще быть "пацаном", во-вторых — удобнее расчесываться. Шутка, да? Зачем расчесывать лысину? Вот и я о том же.
— Девка, — кивком подтвердила я и пошевелила шеей, освобождая место для дыхания. Этот послушно разжал кулак, выпуская ворот, но отходить не спешил. — Че уставился?
Я как-то сразу подхватила выпавшую из его рук эстафету. Пока он озадачен, я в выигрыше.
— Ничего. Просто смотрю. Как зовут?
— Я же сказала. Саша!
— Все-таки Саша.
— Слушай, отпусти меня, а? — снова взмолилась я, но на этот раз более развязно и по-свойски. — Я не хотела документы портить. Как чувствовала, что кейс этот надо оставить.
— Что еще взяла? — вопросительно приподнял он бровь.
— Барсетку, — неохотно призналась я, вытягивая из-за пазухи этот предмет, и впихнула его замеревшему мужику. — Забери. Только можно я пойду? Не сдавай меня никуда. Я не хочу к ментам.
Только сейчас я его рассмотрела. Ну я попала. Мало всего прочего, он еще и чурка. Чечен, что ли? Даг? Я незаметно прищурилась, разглядывая резкий разлет бровей и тонкий хищный нос. Вроде даже с горбинкой. Черт, как он меня сразу не прибил?
Как-то сразу я пожалела о том, что рассказала ему, что я девушка. Конечно, на девушку я похожа мало, да и вообще, но кто знает, что у этого урода — к тому же чурки — в башке творится? Может, он маньяк какой-то?
Когда он весело хмыкнул, я почти смутилась. У меня что, на лбу все написано? Не должно вроде.
— Ты бы помылась, что ли, — он демонстративно сморщил нос, как будто это что-то объясняло. — С тобой рядом стоять почти невозможно.
— Давай я уйду, — с готовностью предложила я.
— У тебя правда брат маленький?
— Ну, нет.
— Ты из детдома?
— Нет.
— Ты вообще из Москвы? — отчаявшись, задал он последний вопрос. Едва ли не с надеждой.
Я покачала головой.
— Нет. Я только приехала сюда.
— Первый раз? — понимающе кивнул чурка.
О машине? Да нет, не первый. Сегодня не повезло.
— Нет. Но в Москве — да.
— Ясно. Заходи.
— Зачем?
Я ему не верила. Ни капли. Чуть не убил две минуты назад, а теперь стал внезапно шелковым? Ха-ха. Два раза. И вообще, мне здесь было неуютно. И мужик не внушал доверия. Надо, надо валить.
— Насиловать буду, — когда я шутки не оценила, чечен тяжко вздохнул и разъяснил: — Поешь хоть. Потом пойдешь. Ты когда в последний раз ела?
— Два дня назад.
Вообще-то три, но если бы не он, я бы давно уже поела. И может быть, даже с ребятами Барса.
— Я и смотрю, что ты с ног валишься. Поешь и уйдешь.
Блин, а у него ведь каша. Наверное, горячая. Я ему, конечно, не доверяю. Да и вообще, я до сих пор живу и здравствую именно потому, что не доверяю никому...Но каша...И я смогу уйти. Потом. Что с Барсом делать, не знаю, но Москва большая, и я что-нибудь придумаю.
— Ты меня точно ментам не сдашь? — на всякий случай я решила прояснить все моменты.
— Не сдам.
— И никаких детдомом. Я поем и пойду, да?
— Если захочешь, — кивнул чурка и посторонился, выпуская меня из пространства между дверями, куда я оказалась зажата. — Пойдешь, куда глаза глядят.
— Ладно, — как будто сделав великое одолжение, согласилась. — Неси кашу.
— Разувайся.
А пять минут назад он собирался кормить меня как собаку.
— Можно?
— Да. На кухне поешь.
Я пожала плечами и скинула грязные, дырявые ботинки, оставив куртку. Только расстегнула ее.
Мужик пристально осмотрел мою одежду, грязные носки, потом оглянулся на свои ковры.
— Принеси сюда лучше, — все-таки решила сжалиться я. В конце концов, я ему что-то там испортила, а он меня хочет покормить. Я же человек, в конце концов. А ковры — вещь дорогая. — И ложку.
— Давай так, Саша, — я видела, что он старается без надобности не вдыхать. — Ты помоешься, а потом сама поешь на кухне.
— И че, я помоюсь, а потом напялю грязную одежду? Смысл?
— Я тебе дам одежду, — заверил мужик. — Найду что-нибудь.
Опасность. У меня тревожная кнопка интуиции заходилась визгом. Типа того, с каким едут по городу пожарные машины. Не нравится мне все это. Что-то тут нечисто. Уже тогда, стоя в коридоре и нерешительно переминаясь с ноги на ногу, я краем сознания понимала, что из всего этого выйдет что-то нехорошее. Что-то такое, к чему я не привыкла. Мне это активно не нравилось, но ребра болели, щека ныла, дырявые, прохудившиеся носки отвратительно чавкали и хотелось есть. Возможно, поешь я утром, сейчас бы ушла. Но я не поела, поэтому осталась. Кивнула и осталась, не представляя себе, во что в конечном итоге это выльется.
Мужик только и ждал моего окончательного согласия. Он открыл дверь в ванную, сам включил мне воду, поставил на бортик шампунь, выудил откуда-то с полки новую мочалку, щетку и мыло, вручил их мне и вышел.
— Подожди пока. Я сейчас тебе одежду принесу.
Я терпеливо застыла, осматривая ванную. Глянула на себя в зеркало и почти ужаснулась. В царапины на щеке забилась грязь, под глазом наливался синяк, да и вообще...
Кстати, а шампунь мне зачем? Нет, у меня есть микроскопический ежик волос — отрос, видать. Но что там мыть? Ладно, пусть будет, мне то какая разница? Его шампунь.
Чурка вернулся, дал мне черные спортивный штаны с полосками по бокам, свитер и носки. Невозмутимо, как будто такие как я у него каждый день тусят, приказал грязную одежду сложить у двери и вышел, оставив меня одну.
— Не вопрос, — легко кивнула я.
У него тут такая ванная чистая, что грязная я и моя одежда смотрелись на ее фоне еще грязнее. Пол, выложенный плиткой, пачкать не будем, без вопросов.
Я открыла еще один кран, с красной пимпочкой который, и попробовала воду. Тепло и удовольствие от горячей воды прошлось по мне волной, заставив размякнуть. Едва ноги не подкосились. Одно плохо — все раны и ссадины на теле нещадно заныли.
Сдерживая охи и ахи от боли, я забралась в ванну, быстро ополоснулась — три раза, чтобы брезгливый чурка даже не нашел, к чему придраться, — помыла свои короткие волосинки шампунем и почистила зубы. Такой чистой я не была уже лет пять.
Закусив губу, я вылезла из ванны, встала на коврик и взглянула на себя в зеркало. Печаль. Причем я не о костях своих, выпирающих под разными углами, говорю, а о синяках, украшавших меня, как новогоднюю елку — шары. Спина, ребра, руки, ноги — упала я, прямо скажем, удачно. Да еще и этот добавил. Ощупала себя — вроде переломов нету. Ходить могу, кости целы — значит, уйду отсюда. Большего мне пока не требуется.
Его одежда была мне безбожно, до ужаса велика. В штаны — три, а то и четыре меня влезет. Штанины пришлось подворачивать почти вполовину, чтобы при ходьбе на них не наступать, края свитера свисали до колен, рукава тоже, да и вообще, у этого свитера был слишком широкий ворот, и мне казалось, пошевели я руками — он спадет с меня тяжелой грудой. Шерстяные носки грели и удерживали тепло, но тоже оказались не по размеру. Но меня это не шибко-то и волновало. Было тепло, сухо и чисто — это главное.
Я неуверенно открыла дверь. Одежды моей нигде не было видно. На кухне горел свет, свистел чайник и тикали часы. Я, не сворачивая, направилась туда.
— Где моя одежда?
— Выкинул.
Когда успел?
— Куда?
— В мусорку. Ешь.
Передо мной на стол поставили белую тарелку в цветочек, до краев наполненную овсянкой, от которой поднимался густой пар. Рядом мужик положил ложку.
— Это мне?
Он кивнул и отвернулся, чтобы выключить чайник. Хозяйственный чурка.
— Да. Сейчас чай будет готов. Ты с сахаром?
— Угу, — прошамкала я с набитым ртом. Он не успел даже развернуться ко мне, а я уже во всю уплетала вязкую горячую овсянку. — С вувя.
— ???
Сглотнула и более внятно произнесла:
— С двумя. Если есть.
Тот никак не прокомментировал мое высказывание, также как и жадную манеру есть. А даже если бы и прокомментировал, я все равно отключилась от реальности. За минуту тарелка была вычищена до блеска. Чурка оперативно подложил мне добавки и вытащил хлебницу.
Я настолько жадно орудовала ложкой, что от слишком интенсивных движений огромный свитер съехал вниз, приоткрыв вид на выпирающие ключицы, покрытые синяками. Как оказалось, мужик все это время с непонятным выражением за мной наблюдал.
— Что это? — ему пришлось дважды повторить свой вопрос, чтобы я его, наконец, услышала.
— Это? — кости как кости. Или он синяки никогда не видел? — Синяк.
— Это я?
— Это синяк.
Он не выглядел человеком, с которым можно шутить и над которым можно поржать. Меня иногда заносило, согласна. Вот и сейчас я, разморенная и сытая, чуток подзабыла о том, что полчаса назад этот тип меня чуть не прибил. И все еще может сдать куда-нибудь.
— Я упала, — кратко ответила я и, закончив с кашей, отставила тарелку в сторону. Много есть нельзя сейчас. Взяла хлеб и горячую кружку с чаем. Вдохнула терпкий аромат и с непривычки чихнула. Пахло травами. — Просто упала. И все.
— Лицо как?
— Заживет.
Он недовольно поджал губы, вытащил откуда-то пузырек с зеленкой и поставил передо мной.
— Поешь когда, намажешь. Ясно?
— Слышь, эээ...как тебя называть?
— Марат.
Марат стало быть. Понятное дело, что не Вася или Ваня. Из него Ваня, как из меня медведь. Марат.
— Короче, Марат, спасибо за еду. И за воду тоже. Но этого не надо. Я щас быстренько поем и свалю отсюда, лады? На лице все заживет, не первый раз.
Мужик поморщился непонятно от чего. Кстати, что только заметила. Он теперь пытался со мной даже говорить вежливо, не так как в самом начале. Да ладно, я не гордая. И так, и так его понимаю. А чай у него вкусный. Что тут за травы такие, интересно?
— Или ты мажешь эти царапины, или я звоню ментам.
Вот тебе и добрый дяденька.
— А что-нибудь другое тебе не намазать? Какого хрена тебе от меня надо? Ты думал, я щас перед тобой стелиться начну?!
— Вспомни, с кем говоришь. Мне ничего не стоит сделать один звонок, и на тебя столько навесят, что на нарах тебе не один год гнить. Не зарывайся, Саша. И жаргон свой оставь, поняла меня?
Вот же падла! Точно какой-нибудь маньяк. И как от него свалить? Чистая я чистая, но далеко не убегу.
— Попробуй только рыпнуться, — ласково улыбнулся чурка. Черт, он что, ясновидящий? — Дальше кухни все равно не убежишь. И тогда ты точно просто так не отделаешься.
Я кисло осмотрелась по сторонам. Черт, он прав. Еще и посадил меня так, что если убегать, то только через него. А этот поймает — лось какой сидит. У него рука больше моей талии.
— Че ты хочешь? — на время признала свое поражение. Пусть думает, что я смирилась. Мне не жалко, а ему приятно. Только я все равно сбегу. Позже. — Ну. Говори.
— Для начала ты намажешь себе лицо, — когда я закатила глаза, Марат зловеще добавил: — Иначе это сделаю я, и тогда станет только хуже.
Ладно, ты выглядишь убедительным, Марат. И умеешь убеждать. Намазать, так намазать. Наверное, мое сходство с елкой усилится. Разноцветные шары на коже уже есть, сейчас буду рисовать веточки.
— Еще че-нибудь?
— Будешь делать то, что я говорю.
— А задницу тебе не полизать?
Марат громко заскрипел зубами и захрустел кулаками. Кулаки у него внушительные. Уж я то знала. Бьют метко и больно, именно туда, куда надо. В смысле, для него надо. И вообще, этот Марат...странный он. Псих.
— Ты будешь делать, что я сказал. Если надо, будешь лизать.
— С чего вдруг?
— Ты от меня зависишь, Саша, — издевательски улыбнулся уголком губ. Демонстративно размял кулаки. У него были большие, смуглые руки, покрытые тонкими черными волосками. Такими руками только морды разбивать в кровь. — Я могу сделать с тобой, что угодно.
Без тебя знаю. Но если бы хотел убить, то не стал бы переводить на меня кашу. Вкусную, между прочим.
— А оно тебе надо?
— Пока не решил, — лаконично ответил Марат и хлопнул по коленям. — Ну что, идешь мазать или мне сделать это самому? Выбирай, не стесняйся.
Я молча взяла спички, вату с зеленкой и прошла к висевшему в той комнате, через которую я проходила, овальному зеркалу. Все это время Марат маячил у меня за спиной, действуя на нервы.
Нет, зеленка меня волновала в последнюю очередь. Причем тут она? Главный вопрос — чего нужно этому Марату? Он так изменил свое отношение ко мне, когда узнал, что я девчонка. Ну и что, собственно? А может, он какой-нибудь сутенер? Правда, на меня разве что извращенец позарится.
