Пещера Кибакиба

Дня через два освоилась я на этом траулере. Они делят сутки на двадцать пять часов, а не на двадцать четыре и на пять вахт по пять часов. Поэтому получается, что каждый день вахты сдвигаются. И если сегодня ты стоишь с нуля до пяти, то завтра будешь с пяти до десяти. Времени свободного конечно, в таком режиме мало остаётся, но я всё-таки сумела выучить местные буквы и стала составлять себе словарик тех слов, которые для меня были внове. Из принципа по-местному, чтобы если кто заглянет, понял что это такое.

На третий день вдруг меня после вахты ловит Фариутене и спрашивает:

— У тебя что, во время того кораблекрушения любимый утонул?

— С чего ты взяла? — удивляюсь я.

— Ну к тебе уже все наши парни подкатывали, а ты никого так и не удостоила своей благосклонностью. Как-то странно это для двадцатилетней девицы, нанявшейся в матросы.

— Ну, — признаюсь я, — вообще-то парни тут ничего, симпатичные. Но если я вдруг забеременею от кого из них, что я дальше делать буду? Я тут никто и звать меня никак.

— Так, — говорит судовой врач. — Похоже, у тебя здесь серьёзное белое пятно в памяти. Что ты знаешь о предохранении от беременности?

Я рассказываю, с трудом подбирая слова про презервативы, оральную контрацепцию и тому подобные сведения из нашего мира.

— О, великая Хаумеа! — восклицает Фариутене, тащит меня в свою каюту-лазарет и начинает ликбез. Я понимаю что несмотря на архаичный вид этого деревянного пароходика, в медицине королевство Аалинуи, пожалуй, наш мир обгоняет.

Попутно она мне объясняет, как устроены семьи рыбаков в Аалинуи. Хотя здесь и используются достаточно надёжные паровые траулеры и сейнеры, океан есть океан. Те кто в него уходят, не всегда возвращаются. Поэтому рыбаки селятся большими общинами, не меньше пяти экипажей в каждой. В экипаже обычно десять-двенадцать мужчин и две-три женщины. Это могут быть либо женщины, которым такой образ жизни нравится, как она сама или Теамингале. Это обычно специалисты — штурмана, механики, судовые врачи, либо только-только созревшие девушки, которые идут в море затем, чтобы на рыбной банке встретиться с рыбацким кораблём другой общины и перебраться туда. Потому что рожать детей от мужчин той общины, в которой выросла, это инцест. Когда корабль уходит в море, устраивается прощальное празднество, халилуоа, и там никто не следит кто кого любил. Большая часть рыбацких детей зачинается именно на таких халилуоа. Поэтому все дети считаются детьми всей общины. И независимо от того, вернулся данный конкретный рыбак с моря или нет, его детей, его беременную женщину, будет содержать вся община.

После этого ликбеза она поставила мне какую-то внутриматочную штучку, и я оказалась совершенно свободной в плане секса, точно так же как и сама Фариутене и Теамингале. К немалой радости Понопо, Лепале и Минго. Это были молодые ребята, лет по восемнадцати. И со мной им как-то было проще чем с двумя другими женщинами в экипаже, которые им чуть ли не в матери годились.

Нельзя сказать, чтобы мы втроём поделили двенадцать мужчин экипажа, промискуитет у рыбаков — дело святое, но как-то складывались определённые предпочтения.

Оказалось что Лепале собирается по возвращении из плавания сдавать экзамены за среднюю школу. Так у него было только начальное образование, это в Аалинуи три класса. А он хотел учиться на механика, а это требовало семилетки.

Более-менее освоившись с чтением я стала таскать у него учебники и пытаться соотнести свои знания по математике, физике и химии с местной терминологией.

Глава IV Тамаранг

Примерно через три недели после моего зачисления в экипаж траулера, мы отстаивались в бухте Локантаси на острове Мугаба[4]. Пришёл сильный шторм и нам приходилось укрываться от него в защищённой бухте.

Шла вторая половина вечерней вахты, с 20 до 25 часов. По небу летели низкие тучи, моросил мелкий дождь, сквозь который было видно как гнут порывы ветра темнеющие на берегу деревья. Но вода вокруг корабля была относительно спокойной, мысы обрамляющие бухту, защищали нас от волн, тем более что мы стояли около наветренного берега.

Вдруг какой-то странный звук заставил меня насторожиться. Я взобралась на крышу рубки, и включила стоящий там прожектор, направив его в сторону, откуда послышался этот звук. В недрах корабля взвыла паровая машина, крутившая генератор.

Через пару минут на палубу выскочил капитан:

— Вьева, что случилось?

— Не знаю, — пожала плечами я, ожидая выволочки. — Наверное почудилось.

И в этот момент в луче блеснул тёмный крылатый силуэт.

— Ну кто же так гидроплану воду даёт! — взревел кэп, и в два прыжка поднявшись на мостик направил прожектор так, чтобы он давал на волнах бухты светящуюся дорожку.

Через несколько минут к нашему борту была пришвартована летающая лодка, и с неё по штормтрапу поднялся жилистый мужчина лет сорока. Он стащил с головы шлем с очками-консервами и спросил:

— Кто у вас догадался включить прожектор?

— Женевьева. — кэп указал на меня.

— Прекраснейшая, я твой вечный должник! — воскликнул лётчик, заключая меня в объятья. — Я не видел куда лететь, где тут вообще остров, где вода, и если бы не твой прожектор, скорее всего познакомился бы сегодня с Милу[5]. Если тебе что-то понадобится от авиаторов Аалинуи, можешь смело говорить, что ты та девушка, которая подсветила полосу Тамарангу на Мугабе.

Слово «авиатор» мне, естественно, было неизвестно. Я по контексту догадалась что значит это слово, образованное от корней «птица» и «человек». Продрогшего пилота уволокли в кубрик, а кэп вне очереди поставил на вахту Минго вместо меня, чтобы дать мне возможность принимать Тамаранга как хозяйка гостя. «Ты его спасла, ты с ним и нянчись», — ехидно шепнул он мне.

— Этот корабль в этом рейсе просто постоянно кого-то спасает, — сказала я ему, когда жадное поглощение пищи сменилось светской застольной беседой, переходящей во флирт. — то меня, дикарку не имеющую никакого представления об обычаях Аалинуи, то тебя, летающий по небу.

— Для дикарки ты слишком ловко управляешься с прожектором, — заметил он.

— Ну и что? Мало ли как я управляюсь с парусом, прожектором или секстантом. Я не знаю вещей, которые в Аалинуи знает любая девчонка, научившаяся ходить, не держась за мамину юбку. Например, меня очень удивили рассказы о том, как устроена жизнь в рыбацких общинах. А как с этим у лётчиков? Ведь тоже работа опасная?

— Да примерно так же. Только нас мало. Когда я говорил обо всех авиаторах Аалинуи, я именно это и имел в виду. Мы все одна большая пуналоа[6], размазанная по десятку островов.

На каждого лётчика приходится в общей сложности по три-четыре нелетающих человека. Техники, диспетчеры, наблюдатели за погодой.

— А женщина может стать лётчиком?

— Да легко! Женщин среди лётчиков пожалуй будет больше, чем среди штурманов и судовых механиков. А ты попала на корабль где служит Теамингале.

— А ты с ней знаком?

— Конечно. В этом океане все, кто прокладывает курс, друг с другом знакомы. А Теа — это такой экзотический цветок, который нельзя не запомнить.

— А возьмёшь меня в ученицы? Хочу научиться летать.

Про себя я подумала, что Тамаранг вот летел один. Здесь почти все самолёты маленькие, от двух до пяти пассажиров. Поэтому в экипаже редко больше одного человека. Следовательно, заведи я себе гидросамолёт, я смогу никому не признаваясь посещать остров Фвок и возвращаться в свой мир. А тут такая оказия, член явно элитной корпорации, и обязан мне жизнью.

— Я с удовольствием выполню твоё желание. Но есть правила. У ученика пилота должен быть аттестат за семилетку.

— То есть, если я сдам экзамены, то могу приходить к тебе и ты меня возьмёшь?

— Если ты после возвращения из плавания не передумаешь, сдашь экзамены и пройдёшь медкомиссию, я за тобой сам прилечу. Пиши телеграмму, всем аэропортам, циркулярно для Тамаранга, и как только мой путь проляжет мимо твоего острова, я к тебе заверну.

Глава V. Тараото

Через две недели после знакомства с Тамарангом, наш траулер вернулся в Тараото. Этот городок выглядел совершенно не так, как то селение, которое стоит на его месте в нашем мире. Здесь стояли пятиэтажные дома, почти как в предместьях Парижа. С учётом климата, правда, они были полностью опоясаны рядами балконов, увитых вьющимися растениями.

Таких домов в городе было от силы два десятка, а все остальные здания представляли собой цеха судостроительного завода и всякие склады.

Один из таких домов полностью занимала рыбацкая община, к которой принадлежал наш траулер. Меня пристроили в комнату, в которой обитали три девицы лет шестнадцати — восемнадцати. Это были свежие пополнения вроде меня, недавно привезённые из других общин. Их несколько удивили мои жизненные планы. Сами они собирались оставаться на берегу, занимаясь рыбными садками и ракушечными фермами, а года через полтора-два когда более-менее поймут, кто из местных мужчин чего стоит, завести по ребёнку.

Аттестат за семилетку, правда, был у всех троих. И они с удовольствием помогли мне проверить свои знания. А ещё с большим удовольствием они помогали Лепале. А тут как раз пришло время сдавать экзамены за семилетку тем, кто, в отличие от нас, регулярно ходил в школу, и мы к ним присоединились.

В общем через месяц я уже держала в руках вожделенный аттестат и медсправку. А ещё у меня был паспорт на имя Женевьевы те Роа. Оказывается, выписки из судового журнала траулера о подбирании меня на берегу вполне достаточно для выдачи такого документа. Мне измерили длину разных частей тела, по-моему, у нас это называется бертильонаж, проверили по каким-то картотекам, что мои размеры не совпадают с таковыми у какой-нибудь разыскиваемой преступницы, посмотрели в местный аналог Бархатной книги, что я не пытаюсь приписать себя к какой-то из аристократических фамилий, и без проблем оформили меня как подданную короля Теаланилоа.

Траулер к тому времени ушёл в море опять, оставив на берегу нас с Лепале сдавать экзамены, и взяв вместо нас двух девчонок, которые хотели найти себе другой дом.

Экзамены занимали у меня не так уж много времени, поэтому параллельно я осваивала работу на устричных фермах. Я вообще всегда увлекалась фридайвингом, и могла оставаться под водой минуты три с половиной, но в Тараото меня быстренько прокачали до пяти минут.

Моё подводное ружьё вызвало немалый интерес у моих новых подруг-коллег. Как выяснилось, здесь такого не знали, и дайверы били рыбу обычной острогой. Что не всегда могло спасти подводные плантации от шустрых любителей поживиться моллюсками, проникавших через заградительные сети.

И пока я готовилась к экзамену по местной литературе, это был один из самых сложных для меня экзаменов — ведь ничего из положенного по местной программе, я раньше читать не могла, девчонки уволокли моё ружьё на судостроительный и вскоре принесли оттуда целую партию.

Неожиданно у меня появились деньги. В рыбацкой общине мы жили в основном из общего котла. Экипажи траулеров держали в руках деньги только при заходе в чужие порты, где капитан им выдавал соответствующие командировочные. А для того, чтобы купить что-то в личное пользование дома, нужно было просить денег у казначейши общины. Мне этого делать не хотелось. Хотя я честно отработала месяц матросом, да и сейчас продолжала работать примерно половину положенного взрослой женщине рабочего времени. На оплату экзаменов, естественно не постеснялась взять.

Но оказалось что, если завод хочет приобрести у меня привилегию на изготовление подводных ружей с резинками, община претендует только на половину суммы, и то получила её в виде пары десятков ружей. А мне была выдана вторая половина в виде увесистого мешочка золотых и серебряных монет.

Я тут же пошла и купила себе фотоаппарат и кое-какие принадлежности к нему. В Аалинуи производят вполне приличную фототехнику. А в то, что мне удастся дотащить до нашего мира снимки, сделанные моим смартфоном, мне не верилось. Да и светить его на каждом углу не стоило, уж больно чуждый у него дизайн. А рыбачка-фотолюбитель это нормально.

Эх, если бы мне удалось внедрить здесь ещё и ласты, я бы стала миллионершей. Но, увы, ласты в Аалинуи уже были известны, как и плавательные маски с возможностью поддува воздухом через нос. А клапан от акваланга я с собой не захватила.

Глава VI Авиатрисса

Тамаранг действительно прилетел за мной на третий день после того, как я отправила телеграмму. Вернее, радиограмму. Как-то получилось так что здесь не было подводных телеграфных кабелей. Беспроволочный телеграф давно их вытеснил.

Не говоря ни слова он крепко прижал меня к себе и поцеловал. Я почувствовала что дорога ему, и он тоже мне дорог. Как это сочетается с местными групповыми браками, я не задумывалась. Видимо против человеческой природы не попрёшь, и женщина всегда будет выделять из толпы конкретного мужчину, а мужчина — женщину.

Он посадил меня в правое кресло своего гидросамолёта. В салоне сидения были сняты и стояли какие-то ящики с грузом.

— Летим прямо в Ауки, — сказал он.

Географию я уже сдала, и поэтому знала что Ауки это столица, резиденция короля и всяких общегосударственных учреждений. Как оказалось, гильдия авиаторов относится к таким учреждениям. И хотя её отделения разбросаны по всем островам, штаб-квартира находится в Ауки. И Тамаранг жил в Ауки.

Пока мы летели, я внимательно рассматривала пилотскую кабину. В нашем мире у меня была любительская лицензия пилота. Но я читала историю ранней авиации и помнила какие были проблемы с переучиванием с машины на машину до тех пор, пока американцы в сороковых не придумали стандартизовать органы управления.

Но оказалось, что прав был Протагор. Человек — мера всех вещей. И в Аалинуи, стране, где техника развивалась совсем своим путём, в итоге пришли к тем же функциям штурвала и педалей, что и в нашем мире. Вот расположение приборов на приборной доске совсем другое. Но при хорошей видимости на неторопливом винтовом самолёте можно на приборы и вовсе не смотреть.

Через полчаса после того как мы легли на курс, я предложила Тамарангу передать управление мне.

— Ну ты и нахалка! — сказал он. Полчаса смотрела как управляют самолётом и уже готова пробовать.

— Ну ты же меня подстрахуешь, — состроила невинное лицо я.

— Ну ладно, бери.

— Взяла!

— Отдал!

Машина прекрасно слушалась штурвала и педалей и я её вела как по струнке. Но это было неинтересно. Минут через пятнадцать, когда Тамаранг ощутимо расслабился, я непринуждённо спросила:

— А у нас запас по топливу есть?

— Что? — встрепенулся командир корабля.