| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Как тихо объяснила ей, сонной, Правая, обычно за пожертвованной едой, монахини выходят еще в темноте, то есть встают еще раньше, чем происходит шоковая побудка.
В помятый плоский котелок, что достался ей в наследство от какой-то монашки, точно сбежавшей после первой же побудки, положили ложку риса и обязательные недоваренные овощи.
Затем предстояла утренняя работа: обязательная уборка монастыря, садоводство, стирка, уход за домашней скотиной. И это, когда на дворе ещё едва пробился рассвет.
Ей сонной и голодной вручили метлу и вперед, подметать двор. Она машинально махала метлой, засыпая на ходу, а потом досыпала, опершись на ее древко посреди двора, пока на нее не выскочили эти облезлые твари.
И уже через несколько минут монахини в изумлении смотрели на новенькую. Не то, чтобы их удивили сорвавшиеся вдруг собаки, а вот ту скорость, с которой пролетала мимо них безымянная гостья, оставляя далеко позади резвящихся собак, они видели впервые. Она шла уже на четвертый, если не на пятый круг с радостно повизгивавшими на хвосте сворой, когда дорогу ей заступила лекарка.
Она махнула перед собачьими носами дымящимся пучком травы и те вмиг затормозили, заворчали и покружив на месте, потрусили к воротам, то и дело с надеждой оглядываясь на новенькую. А та, согнувшись и упершись ладонями в колени, все не могла отдышаться, только и способна была, что поблагодарить свою спасительницу вялыми жестами.
Утренняя пробежка наперегонки с собачьей командой мигом взбодрило ее.
Это уже потом Левая рассказала, что для собак игра с метлой была любимым занятием и что они вполне безобидны. Словом утро выдалось плодотворным к обоюдному удовлетворению и новенькой и собак. Она смогла, наконец, проснуться и взбодриться, а собаки, кажется, весело, как никогда, наигрались.
Помахав веником, она пошла за остальными сестрами, потому что всех собрали на изучение буддизма, чтение и заучивание молитв. Как же она была наивна, собравшись спокойно подремать на этих общих чтениях. Увидев, что монахини выходят из своих келий с толстыми соломенными циновками, она тоже прихватила свою, что бы положить ее посреди двора и усесться на ней. Монахини уселись в три ряда и каждой раздали свиток из реек. Ей тоже дали такой, посчитав за грамотную. Если бы она, хоть, что-нибудь в нем понимала. Стараясь прочесть слова сутр на узеньких рейках, она отставляла дощечку подальше от глаз, так закорючки на ней становились четче, но это делу не помогало. У нее плохо с глазами? Знать бы, что они вообще, означают. Как вообще это можно прочесть? Значит, она не грамотна? Какой позор! Монашки косились на нее, сдерживая улыбки и смешки. Но старшая монахиня, держала дисциплину не то что железной рукой, а одним своим взглядом. Эта высокая, худая педантка с узкими недовольно сжатыми губами, заставляла новенькую робеть, едва взглянув на нее. Ей все казалось, что сейчас она ее поднимет и что-нибудь спросит и потому девушка, втягивала голову в плечи уже не стараясь разобраться со свитком.
А после стало не до того. Солнце уже поднялось, но в горном монастыре его тепло не ощущалось, зато пронизывающий ветер, да холод камней никак не давал согреться. Монашеские тряпье делу не помогали, а когда налетал ветер, казалось, что на ней вообще нет одежды. И ладно бы, они сидели вплотную друг к дружке, согреваясь хотя бы от прикосновения плеч, но нет циновки раскладывали на строго определенном расстоянии друг от друга, таком, чтобы старшая могла ходить по рядам и ударом прута будить нерадивых монахинь, посмевшим закемарить на изучении молитв.
Это уже было смешно, как можно было заснуть на таком ветру. К тому же у новенькой разболелись колени. Все это время она сидела на пятках и теперь ерзала пытаясь переменить позу и усесться поудобнее.
Наконец, эта пытка кончилась и она, чуть живая, промерзшая, прихватив свою циновку, потащилась за остальными, положив свой свиток на поднос, чувствуя, как при каждом шаге скрипят коленки.
— Куда теперь? — уныло спросила она в спину Левую.
Оказалось, что к кухне, где все соберутся на общую трапезу. Отчего она решила, что предстоит второй завтрак? Когда Правая сказала, что это обед, причем последний, после ничего есть уже нельзя, она чуть не подавилась лепешкой с медом. А ведь был еще только полдень. И тут же последовало наставление от Левой. Мол, заперт на прием пищи после полудня, существовал не просто так. В это время буддисты должны самосовершенствоваться: заниматься медитацией и чтением свитков святых учителей. А наполненный едой желудок мешает концентрировать мысли в нужном направлении
Только очень трудно справляться с чувством голода, тем более так называемый "обед" нисколько не насытил и она постоянно искала еду вокруг, неважно что, лишь бы перекусить.
На что неумолимые Левая и Правая сестры, застукав ее за жеванием какого-то корешка, который она втихомолку стащила у добродушной лекарки, что делала ей иглоукалывание, назидательно поведали, что она умудрилась сжевать драгоценный корень женьшеня, присланный монастырю придворным вельможей в знак благодарности.
После обеда освобождалось время, но Правая и Левая не отпускали ее, пространно рассказывая о том, что в это время необходимо изучать Буддийское учение, либо искать Нирвану внутри себя.
Рассказали в назидании о некоем аскете, который следуя правилу духовной практики в виде отречения от мирской жизни, удалился на утес, неподалеку от монастыря. Правая даже показала где это, но она увидела лишь одинокую скалу, похожую на обломанный зуб. Вообще, поправила Левая, аскеты уходят на то время, пока в своем духовном упорстве, молчании и медитации не достигнут нирваны. Новенькая скептически хмыкнула, подумав, что должно быть монахи занимаются этим, пока не надоест, а затем возвращается, якобы, с очередным просветлением.
Правая рассказала, что ту скалу, так и называют скалой Аскета. Там до сих пор стоит его хижина и монахини время от времени приходят туда помолится, спросить благословение и сподобиться его незримого присутствия. Монастырь гордился, что может присматривать за этой обителью, пока хижина не удостоится укрыть под своей ветхой крышей, очередного подвижника. Но, по-видимому, пока никто так и не решался повторить сей подвиг. Да и награда какая-то сомнительная жить почитаемым два века подряд на одинокой скале в продуваемой всеми ветрами хижине, вдалеке от мира. Ну, наверное, это и есть подвиг, который ей, все время ищущей чего бы пожевать, не дано понять.
Ей хотелось отдохнуть, но Левая и Правая не думали оставить ее ради медитации, упорно наставляя ее. Тогда она заявила, что уединится в своей келье, что бы познать нирвану. Левая и Правая с уважением посмотрев на нее, проводили до кельи.
Но через какое-то время кто-то из сестер, войдя к ней, тронула ее за плечо и попросила храпеть потише, дабы не смущать своих соседок в их медитации. Она, сонно тараща глаза, бормотала извинения. Ни стыда, ни совести! И этот конфуз как-то следовало загладить, потому-то и дернуло ее пойти на дневную службу.
Монахини гуськом собирались в главном зале. Обувь беспорядочно кидали у входа. Но судя по всему подмену веревочных сандалий, что были изготовлены у единственного деревенского мастера, знавшего лишь один размер, никто не замечал, к тому же вся обувь на левую ногу. Так что после службы, особо не заморачиваясь, все одевали то, что попадалось под руку.
Зал храма, хоть и главный, но был каким-то небольшим. Рассаживались на циновках по старшинству. Чем старше — тем ближе к изображению Будды. Ее место у самого входа. Монахини привычно садятся в позу лотоса, ну и она так же складывает ноги, на пятках нельзя, а через мгновение глаза лезут на лоб.
Пока настоятельница монотонно читает молитву, она пытается устроиться как-то поудобнее, стараясь не нарушать хода службы.
Ноги затекают, но она сидит, мужественно держа спину, руки на коленках. Через какое-то время ноги начали ныть и тянуть так, будто она сидела на шпагате. Решив сменить позу, она постаралась незаметно чуть вытащить ее из-под себя ногу. Но потеряла равновесие и, опрокинувшись на спину, повалила стоящий позади столик, на которых стояли урны для отпевания. Монашки, вздрогнув от грохота упавшего столика и полетевших урн с прахом, разом обернулись к ней. Она же взбрыкнув в воздухе ногой, попала по подвешенному барабану, попутно перепугав соседку, то ли задремавшую, то ли погрузившуюся в медитацию. Та подскочив от неожиданности, ступила босыми ногами на поддон со светильниками. И к грохоту разбившихся урн и гудящему барабану, присоединился визг бедной монашки. Потрясенные сестры толкаясь, носились, кто ловя урны, кто выносил монашку с обожженными ступнями и только настоятельница мерно стучала рыбой, читая слова молитвы, стойко проводя службу до конца.
Когда солнце начало клониться к закату, монастырские ворота закрылись.
Наблюдая как горы погружаясь в ночную тьму, цепляют вершинами, словно удерживая, проблески затухающей вечерней зари, настоятельница недоумевала. День прошел на удивление суетно и суматошно. Обитель никогда не приходило в такое волнение, а молодые послушницы так откровенно веселились.
Ладно, сестры Шин и Лоу, по их словам, новенька не кичлива, не капризна, приветлива со всеми и охотно учится, можно понять, что они расположены к ней. Но старшая сестра Дай, что призвана учить заучиванию сутр и молитв, приходила вроде жаловаться, но высказывала свои впечатления с явной симпатией. По ее словам неизвестная не умела читать, это было видно по тому, как она вертела дощечки с сутрами, а после пыталась прочесть их вверх ногами, смеша тем послушниц и остальных сестер. Однако, заявила сестра Дай, впечатление невежды и полной необразованности новенькая не производила.
Но больше всего настоятельницу поразила сестра лекарь.
— Благословите взять эту девушку в ученицы, вы же знаете, что я нуждаюсь в помощнице, — вдруг заявила она, едва переступив порог кабинета настоятельницы.
— Если она пожелает этого, я благословлю, — невозмутимо пообещала настоятельница. — Ты ведь уже догадалась, сестра, что девушка эта не из простых.
— Этого нельзя не заметить, но она отказывается быть нахлебницей. К тому же она растерянна, удивительно беспомощна, но очень старается. За ней требуется присмотреть.
И обе не сдержали улыбки.
А поздней ночью за воротами, встревоженные собаки вдруг подняли лай, пока их, наконец, не утихомирили.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
