Чёрно-белый человек

Ещё раз всех поприветствовав, Орлов дал знак к началу съемки.

— Уважаемые дамы и господа, добрый вечер! Добрый субботний вечер! Сегодняшняя программа, как все, наверное, уже догадались, будет посвящена годовщине возврата Киммерии в состав России.

Виктор старался не вслушиваться. Он прекрасно знал, кто и что сейчас будет говорить, знал, кто и как будет реагировать. Его главной задачей сегодня будет точное совмещение крупных планов с началом реплик каждого из участников ток-шоу. Это было довольно сложно сделать, несмотря на то, что подробный сценарий и был заранее оговорен с редакторами, Особая сложность состояла в том, что сегодня был прямой эфир и "редакторских возможностей" может оказаться недостаточно, поскольку почти всегда в других программах возникали неожиданные казусы, которые, как правило, убирали. Сегодня таких возможностей у них не будет.

Ну и в полном соответствии с законом Мерфи, который гласит, что "если неприятность может произойти, она произойдет обязательно", эта самая неприятность и произошла. Руслан Чимралюк, известный украинский журналист и частый гость на разных российских телеканалах (несмотря на свою агрессивно-антироссийскую позицию) пришел сегодня то ли навеселе, то ли вообще под кайфом и поэтому в выражениях не стеснялся.

— Они оба ополоумели, что ли? — голос Игоря Исаева, помощника режиссера, раздавшийся у Руденко за спиной, заставил Виктора вздрогнуть.

— Да вертел весь мир вашего Лагутина на одном месте! — продолжал тем временем бушевать Чимралюк, размахивая руками и брызгая слюной.

— Не сметь трогать нашего Президента своими вонючими лапами! Ты, гнида подзаборная! Тварь конченая! Либерота мерзотная!! — не остался в долгу Орлов, сделав пару шагов в сторону "оппонента" и угрожающе сжимая кулаки.

"Да уж! Таких перлов главный канал российского телевидения ещё не слышал", — с ужасом подумал Виктор. "Вот позорище-то!" — он не на шутку разозлился и очень сильно пожалел, что не может немедленно выключить камеру. "Да чтоб у вас у обоих языки поотсыхали!"

Не успел Руденко договорить про себя эту фразу, как свет мигнул и лампа одного из софитов с громким хлопком разлетелась мелкими осколками по всей студии. Защитное стекло, к счастью, просто выпало на пол, даже не треснув. Из ступора, охватившего всех присутствующих, вывел чей-то истеричный крик: "Врача! Срочно!" Орлов и Чимралюк, бледные как полотно, стояли друг напротив друга с открытыми ртами и зажимали себе руками шеи. Один спереди, другой — сзади. У обоих из-под пальцев сочилась кровь. Медики примчались буквально через минуту, быстро осмотрели пострадавших, успокоили, что, мол, ничего страшного, малюсенькие порезы, промыли перекисью водорода, заклеили пластырем и уже собирались уходить, но пострадавшие стали дружно хватать их за руки и мычать что-то нечленораздельное.

— Ничего не понимаю! — сокрушенно развел руками один из врачей, недоумённо переглядываясь с напарником.

Чимралюк затравленно огляделся, подскочил к стоящему в двух шагах Исаеву, держащему в руках блокнот с прицепленной к нему ручкой. Резко выхватил его и судорожно накарябал: "Я! НЕ! МОГУ! НИЧЕГО! СКАЗАТЬ!!". Орлов, увидев надпись, потыкал себя пальцем в грудь и энергично закивал.

— И Вы тоже?! — хором спросили врачи, демонстрируя крайнюю степень изумления.

— Ы-ы-а, — подтвердил Рудольф Владимирович, снова согласно мотая головой.

— Надо срочно в больницу, — первым среагировал Игорь. — Вы повезете, или скорую вызывать? — обратился он к медикам.

Теперь уже Орлов вырвал блокнот и написал: "Не надо никакой скорой. Я поеду только в свою клинику."

Врачи пожали плечами и вопросительно посмотрели на второго страдальца. Тот неопределенно пожал плечами, мол, ему все равно. Медики собрали свои чемоданчики и куда-то журналиста увели, а Орлов нашел телефон своего врача, подозвал личного помощника и жестами велел звонить и договариваться о срочном визите.

"Интересно, меня будут убивать или награждать за то, что я так и не выключил камеру" — теперь уже с тревогой думал Виктор, уже в третьем часу ночи тащась на такси домой по свободным, но по-прежнему очень скользким московским улицам.

ГЛАВА 2

На следующее утро, ещё десяти не было, Руденко позвонил всё тот же Исаев и попросил не позже двенадцати быть в студии.

— Я не могу, у меня работа с двух начинается совсем в другом месте, — попробовал отбояриться Виктор, хотя на самом деле очередная съёмка должна будет начаться не раньше пяти.

— Вить, я тебя понимаю, но, боюсь... у тебя нет выбора. Тут уже чуть ли не ФСБ-шные и прокурорские генералы носом землю роют. Позвони, объясни...

— Ладно... буду, — буркнул Руденко, выдержав для приличия паузу, но прекрасно понимая, что бодаться с кем бы то ни было из каких бы то ни было правоохранительных органов он не горит желанием абсолютно. Хотя совершенно не понимал, что же такого криминального пытаются найти во вчерашней истории. На его взгляд — это был банальнейший несчастный случай. Фатальное стечение обстоятельств и ничего более. Только на его памяти софиты лопались уже второй раз. К счастью, в предыдущий раз никто не пострадал. Правда и осколки не разлетались.

Приехав на Мосфильм, он с облегчением узнал, что вчерашний эфир прервался ровно в момент мигания света, так что хотя бы насчет невыключенной камеры вопросов, скорее всего, не будет.

Всех, присутствовавших на вчерашней программе, по одному вызывали в переговорную комнату, занятую следователями. Когда туда вошел Виктор, никаких генералов не наблюдалось, зато имелись моложавый прокурорский советник юстиции и равный ему по звёздам на погонах, но явно постарше мужик в мундире Следственного Комитета.

"Сейчас будут в доброго и злого следователя играть", — подумал Руденко и уселся на указанный ему стул. И действительно, после заполнения обязательных анкетных данных спектакль начался. Первым начал обладатель более тёмного мундира:

— Не могли бы Вы рассказать, кем, когда и каким образом проверяется аппаратура для съёмки?

— Когда как. Ну, это в смысле — по времени. Иногда за пару часов до начала работы, а иногда и минут за тридцать. Проверяют техники. Свет — один, звук — другой, реквизит — третий. Я — камеры. Ну и общее расположение света и микрофонов, так сказать. Не сместили ли что-нибудь случайно с нужных мест. Вчера я пришел почти за час до начала, техники мне сказали, что уже всё проверили. — Виктор отвечал спокойно, считая весь этот то ли допрос, то ли опрос пустой формальностью.

— И каким образом происходит проверка?

— Визуально. Ну и включили-выключили.

— И всё?

— Ну да, — пожал плечами Руденко, — в этой студии больше ничего не снимают, только эту программу. Вся аппаратура стоит на своих местах, никаких новых спецэффектов не предполагается, что-то перенастраивать нет необходимости. Поэтому...

— Вчера-то как раз новый "спецэффект" и произошел, — прервал его следователь, нервно ухмыльнувшись.

— Случайность, — Виктор снова пожал плечами, — такое крайне редко, но бывает. Я работаю уже почти десять лет и это только второй случай в моей практике. Правда, в прошлый раз никаких осколков от лопнувшей лампы не было. Но и скачка напряжения, как вчера, тоже не было.

— То есть, Вы знали, что софит может взорваться и никого не предупредили об этом? — встрял прокурорский.

— Не понял. О чем предупредить?

— О том. Что. Софит. Может. Взорваться. — явно сдерживая раздражение повторил обладатель более светлого мундира, выделяя и как бы подчеркивая каждое слово.

— Как об этом можно предупредить? — Руденко тоже начал раздражаться, — У вас дома, что, никогда лампочки не перегорают? Вас ведь никто не предупреждает об этом непосредственно перед их перегоранием.

— Перегоревшие лампочки не наносят тяжких телесных повреждений. В отличии от вчерашнего инцидента! — прокурорский повысил голос.

— Каких тяжких? — Виктор почувствовал, что уже по-настоящему разозлился на нелепые, как ему показалось, домыслы, — обошлось же двумя полосками наклеенного пластыря!

— Они оба до сих пор говорить не могут. И врачи не знают почему, — сказал представитель СК, недоуменно разведя руками.

— А для одного из потерпевших — это как раз и есть тяжкие телесные повреждения. И у нас есть основания полагать, что это не простая случайность, как Вы пытаетесь показать, а умышленные действия, — уже с явной угрозой добавил прокурор.

— Умышленные действия осветительного прибора? — ехидно поинтересовался Руденко, еле сдерживаясь, чтобы не повысить голос.

— Не надо ёрничать! — почти прошипел светломундирник, — до полного прояснения всех обстоятельств и завершения всех технических экспертиз все, имеющие доступ к студийной аппаратуре, не должны покидать Москву.

— То есть все мы находимся под подозрением в совершении почти теракта? — как ему удалось не расхохотаться, Виктор так и не смог понять.

Ответом были лишь два взгляда: очень злой и слегка укоризненный.

"Да чтоб вы подавились своими подозрениями!" — пробурчал про себя Виктор, имея ввиду только прокурорского.

Через несколько секунд, перестав сверлить взглядом подозреваемого, "злой" подошёл к столику в углу комнаты, на котором стояло несколько маленьких бутылочек с водой, взял одну, открыл и отхлебнул. А дальше Виктор с ужасом наблюдал, как человек едва не расстался с жизнью, судорожно пытаясь откашляться от попавшей не в то горло воды. Вскочивший коллега со всей силы лупил его ладонью по спине, второй рукой придерживая согнувшегося почти пополам бедолагу.

"Надеюсь, хоть в этом меня не будут обвинять", — подумал Руденко. И вдруг похолодел. "А ведь я действительно в этом виноват! Я же только что пожелал ему подавиться! И вчера тоже. Сам же сказал, чтобы языки поотсыхали..." От страха противно заныло в животе, и даже слегка закружилась голова. Он почувствовал, что если прямо сейчас его спросят о чем угодно, с ним случится истерика, он начнет каяться и его тут же либо посадят в кутузку, либо упекут в дом скорби. На его счастье (хотя какое уж тут счастье) кашель прокурора продолжался еще почти целую минуту, и Виктор почти успокоился. "Не-е-е-т, стороннему человеку надо самому быть сумасшедшим, чтобы поверить в такие совпадения, связать оба случая и привязать к ним именно меня... Н-да, мистика просто какая-то."

Пока прокурор продолжал покашливать, второй следователь продолжил:

— А действительно, возможно ли внести какие-то изменения в конструкцию софита, чтобы гарантированно получать вчерашний "спецэффект".

— Н-не думаю, — Виктор выглядел немного испуганным, что было вполне естественно на фоне только что произошедшего, поэтому "добрый" не придал этому значения, — но... даже если это кому-то и удалось бы, рассчитать траекторию разлета осколков... Да и это не важно. Предугадать с точностью до секунды и сантиметра, где именно будут стоять Орлов и Чимралюк — это какая-то совсем уж ненаучная фантастика.

Теперь уже сам следователь немного смутился:

— Да, этот момент мы как-то упустили. Привыкли, что в случаях всяких подрывов такая точность не имеет значения... Ладно... давайте пока закончим. Если понадобится, мы Вас ещё побеспокоим, поэтому, действительно, по возможности не планируйте долгих поездок в ближайшее время.

— Я вообще последний год никуда ни далеко, ни надолго не уезжал. И какое-то время ещё не соберусь точно, — Виктор тяжело вздохнул, — Семейные обстоятельства...

На этом неприятная во всех отношениях беседа, наконец, завершилась и он поехал домой. Сегодняшняя работа по его слёзным мольбам перенеслась на завтрашнее раннее утро, а сейчас ему срочно нужно было посидеть в тишине и подумать. Крепко подумать.

* * *

Купив по дороге бутылку красного вина и свои любимые сухие бисквитные палочки, Виктор, придя домой, уселся перед ноутбуком и запустил какой-то видовой фильм наугад. Несколько минут бездумно глядел на меняющиеся на экране пейзажи, макая бисквиты в вино и поглощая их один за одним. Когда они закончились, он с сожалением посмотрел на пустую обертку и подумал, что надо было бы купить ещё. И тут его озарило!

— Хочу, чтобы здесь появилась ещё одна полная упаковка такого печенья!! — от охватившего его возбуждения Виктор почти кричал.

Ничего не произошло. Он попробовал проговорить то же самое про себя, менял слова, интонации, взывал к пустой пачке, чтобы она вновь наполнилась. Тщетно. Наконец, поняв бессмысленность таких экспериментов, Руденко вынужден был констатировать: никаких материальных благ простыми пожеланиями не добиться. И тут же проделал то, что полагается делать современному одинокому человеку в минуты великого изумления и разочарования одновременно — затеял внутренний диалог.

— И кто же такой был тот черно-белый незнакомец? — с недоумением спрашивал сам себя Виктор. — Может, действительно... Воланд? Или ангел? Или демон? ... А-а-а!, — вдруг вспомнил он, — Этот непонятно-кто сказал же, что я сам должен разобраться, какие желания достойны исполнения, а какие нет. То есть... получается, что пачку печенья я могу добыть и без помощи кого бы то ни было, просто пойдя в магазин и купив её. И это, стало быть, желание недостойное... А если я пожелаю миллиард долларов, ну... чтобы потратить его на благотворительность?

"Стоп, стоп, стоп! Не пори ерунду!" — со вновь накатившим раздражением остановил он себя. "Во всём мире и так тратятся миллиарды на благотворительность, но... происхождение этих денег всем известно, а появившиеся непонятно откуда и непонятно как с очевидностью вызовут такое количество вопросов, что проще будет застрелиться, чем отвечать на них. Причем количество вопросов будет прямо пропорционально количеству денег. Да тебя пристрелят гораздо быстрее, чем ты соберешься сделать это сам. Нет, "такой хоккей нам не нужен"... А что нужно? И нужно ли вообще что-нибудь?"

Виктор встал, походил по комнате, вновь уселся в кресло, допил остатки вина и постарался успокоиться. "Надо сначала проверить, не совпадения ли эти два случая на самом деле. Значит придется для проверки пожелать что-то достойное, но... нематериальное? Мир во всём мире? Смешно! Да и этот псевдо-Воланд тоже, помнится, похмыкал над таким желанием... Помочь каким-то конкретным людям?... Конкретным..." Он вскочил, схватившись руками за голову, и простонал: "Вот я идиот! Машенька! Я ведь тогда как раз и говорил об "очень личном" желании. Может быть где-то глубоко в подсознании живет ещё что-то, но...". Руденко подошел к окну, сложил ладони перед грудью и, глядя в уже совсем потемневшее небо, прошептал: "Хочу, чтобы моя племянница Маша была полностью здорова!" Потом дважды повторил это про себя. С трудом сдержавшись, чтобы не поехать к ней немедленно, еле-еле выждал десять минут и набрал номер.

— Машуля, привет! Не спишь ещё? — внезапно осипшим голосом поздоровался он с девочкой.

— Привет, Вик! Ты что, заболел? Хрипишь что-то. Завтра приедешь, как договаривались.

— Приеду, конечно, — Виктор откашлялся и уже почти нормально спросил, — Как дела?

— Да как обычно, — ответила Маша без малейшего намека на хоть какие-нибудь эмоции, — массажистка час назад ушла. Уроки сделала, сейчас немного почитаю и спать.