Нераспечатанные письма

— Ух, какой он у тебя, Балерина, беспокойный. А, Ирка?.. Спит. Не парься, Ботаник! На встречу едем. С нужными людьми. Так тебе легче?

— Легче. А куда?

— В одно хорошее место, за сто первым километром.

— Прыгун...

— Да ладно тебе. Не парься. На дачу ко мне. Вы когда отдыхали в последний раз? За городом? На природе? Приятное, так сказать, с полезным?

Дорога до дачи была длинной, глаза закрывались, и Юрий Дмитрич делал колоссальные усилия, чтобы не дать им закрыться.

— Долго ещё, Прыгун?

— Да нет! Подъезжаем.

Машина минут десять, как свернула с трассы и ехала теперь по дороге, прорезанной через лес.

Затуманенный взгляд полуспящего доцента рассеянно скользил по придорожной растительности, здесь, за городом, ещё покрытой снегом: ёлки... берёзы... Изредка — пальмы... Дорогу, перед самым носом машины, медленно, как и полагается во сне, пересёк человек на велосипеде...

Юрий Дмитрич вскинулся, стряхнув остатки сна, и покосился, сначала на невозмутимо крутящего баранку Прыгуна, а потом — в зеркало заднего вида. В зеркале радостно кланялся ему вслед слезший с велосипеда, маленький улыбчивый вьетнамец в круглой соломенной шляпе. "Тааак... Не париться..."

— Прыгун...

— Да всё, всё! Приехали — буди Балерину. Дальше — пешком, уж больно у меня там аллея красивая!

И действительно, как-то неожиданно приехали: машина стояла, почти упершись носом в широкие металлические ворота, добротные, выкрашенные в красивый зелёный цвет.

В обе стороны от ворот уходил высокий бетонный забор, облицованный плиткой под "рваный камень". На столбе, рядом с калиткой, висела хорошо знакомая всем картинка с собакой.

Юрий Дмитрич прищурился, машинально читая надпись. Протёр глаза кулаками и... сделал ещё одну попытку.

Надпись была... на вьетнамском!

Взгляд доцента метнулся и наткнулся на широкий пальмовый лист, свисающий через забор.

Вдруг противно засосало под ложечкой и ноги сделались предательски ватными.

"Спокойно, Юра! Спо-кой-но". Юрий Дмитрич собрался, ущипнул себя за ляжку и решительно распахнул дверку машины. Вышел наружу и сделал глубокий вдох; в нос ему шибанул густой запах несвежей рыбы, висящий в разогретом воздухе.

От неожиданности он сначала замер, потом резко развернулся и дёрнулся по направлению обратно.

Но там, перекрывая пути отступления велосипедом, лучезарно скалился маленький вьетнамец.

— Юр! Ты куда? Нам не туда, нам — в другую сторону! Господи, какая красота... Спасибо тебе, Прыгун!

— Да ладно. Потом благодарить будешь. А сейчас — вперёд! Прошу!

Прыгун нажал какую-то кнопочку в машине и ворота разъехались, открывая взору... заваленные снегом пальмы, столики и ящики с рыбой.

Ирка, как ни в чём не бывало, подхватила остолбеневшего Юрия Дмитрича под руку и слегка подтолкнула вперед

— Ну?.. Пойдем?.. Правда, красотища? Хорошо устроился, Прыгун! А дом-то какой, ну прямо дворец!

Доцент, больше не сопротивляясь происходящему, послушно сделал шаг, потом второй.

И, как последнее доказательство его окончательно "съехавшей крыши", на крыльце роскошного особняка появились, держа в руках огромные фанерные лопаты, Лёшка-геолог и Илюшка-хирург.

Всё закачалось-поплыло и Юрий Дмитриевич, как подкошенный, рухнул лицом вниз в ближайший сугроб.

Спину ломило, перед глазами расплывались радужные круги, натруженные руки отказывались держать лопату...

— Ну, мальчики?.. Скоро вы там? У нас уже всё готово! Закладывать?..

Доцент поднял голову: на крыльце особняка появилась Ирка с огромным подносом в руках, на котором горой были навалены шампуры с мясом. Остальные девчонки: Офелия, Нэлка и Туся хлопотали снаружи — расставляли тарелки, стаканы. Тут же крутились многочисленные всехние дети, только у Прыгуна их было шестеро (двое-Офелии, двое — его от первого брака, и двое — общих). А вот им с Иркой Бог детей не дал... "Думаешь слишком много, умник! — говорил по этому поводу Прыгун, — А тут — прыгать надо!".

— Ещё минут пятнадцать-двадцать! Давай, Ботаник, поднажми! Ещё на ходку — и — шабаш! Ну, мужики, подналяжем, уж больно жрать хочется! А вот и Хваня.

Во двор лихо въехал тракторон, управляемый улыбчивым корейцем по имени Хван Чон Дон, партнером Прыгуна по какому-то из бизнесов, резко затормозил и все принялись закидывать в прицеп снег, предварительно собранный в кучу.

— Ну, Ботаник! Последняя лопата — твоя по праву! Эй! Все — сюда!

Доцент опять поднял голову и посмотрел на небо, на котором начали загораться отдельные звёзды.

Потом перевёл взгляд на промокшие ноги, пошевелил большим пальцем левой ноги, вылезшим из дырки в кеде, шумно втянул носом воздух, теперь пахнувший дымом от мангала, свежими огурцами и зелёным лучком, радостно засмеялся и, под громкое "Па-а-ам-пам-пам-пам-пара-парам...!", завершил свою долгую трудовую эпопею.

Голова гудела. Юрий Дмитрич напряг расплывающуюся память, пытаясь восстановить вчерашние события (вторую часть "марлезонского балета", после последней лопаты). События полностью не восстанавливались, но, судя по отдельным восстановленным кускам, всё могло бы быть гораздо, гораздо хуже!

Придерживая руками больную голову, доцент аккуратненько повернулся на бок, попытался встать и со стоном упал обратно на кровать: ощущение было такое, что его переехали трактороном. В голове застучало, и потолок незнакомой комнаты куда-то поплыл...

Переждав последствия своей поспешной активности, Юрий Дмитрич предпринял вторую, более успешную попытку, сел на кровати и осмотрелся.

Ирки рядом не было, но, судя по помятой подушке можно было предположить, что ночью — была. "Вот партизанка! Сговорились за его спиной! И когда успели?.. Ведь и двух минут по телефону не болтали. Чуть инфаркт не случился. Это ж надо ж такое сотворить...".

За окном медленно, крупными хлопьями падал снег. Но теперь он мог завалить все рыбные рынки мира: доцента больше не волновали вопросы снегоуборки. "Попить бы чего...".

Дверь резко распахнулась; и в проёме появился улыбающийся, раскрасневшийся Прыгун в банном халате с запотевшими бутылками пива в обеих руках.

— Ну, живой? Головка-то, поди, бо-бо?.. Щас мы тебя в чувство быстренько приведём.

— Прыгун... Как ты вовремя...

— А я — всегда вовремя. На вот, хлебни для начала.

— Спасибо, брат...

— Ну, как спалось? Что во сне привиделось?

— Во сне?.. А ведь ты знаешь?.. Ни-че-го!

— Что? И рыбный рынок не снился?

— Не снился, Прыгун, не снился!

— Ну... За это надо отдельно. И не пивом. Давай, делай тут свои дела и — спускайся. Мы там уже с утречка баньку раскочегарили.

— Подожди, Прыгун! Ты вот мне такую вещь скажи... А если бы было лето? И снега не было тут, у нас? Что бы ты тогда делал?

— Но ведь сейчас — зима.

— Сейчас — да! А летом?..

— Что летом, Ботаник?

— Что бы ты делал летом?

— На, умник, хлебни ещё. Полечи свою головушку. Почему сейчас, зимой, я должен думать, что бы я делал летом? Летом — прыгал бы по-летнему. И вообще, Ботаник, почему я должен думать? Моя задача — прыгать!

* * *

В волшебной тишине сказочной белой ночи, на середине небольшого озерца, окруженного лесом, слегка покачивалась лодка с двумя рыбоками .

— ...Какая красотища, Ботаник! Сколько раз видел — не могу привыкнуть. Всё рвёмся куда-то... рвёмся... в Америку... в Европу... Всё нам кажется, что где-то лучше... Ты был в Венеции?.. И не езди! По сравнению с нашим Питером — грязная деревня. Мы с тобой лучше в Таиланд махнём на недельку. Без баб. Вот там — сказочное место. Не хочешь?.. Эй, Ботаник! Спишь, что ли?.. Подсекай — опять уйдёт! Ботаник! Да под-се-кай же! Ну вот. Сорвалась. Ты зачем на рыбалку со мной увязался? Спать? Тем более, что ты и рыбу-то, с некоторых пор, не ешь?

— Поговорить хотел. Наедине.

— Ну, так говори — за чем дело стало?

— Проблема у меня, Прыгун.

— Проблема? Да заметил я, что ты какой-то... снулый в последнее время.

— Проблема, Прыгун, проблема. Всё тот же рыбный рынок.

— Что? Опять снится?

— Да нет. Не снится. С тех пор больше ни разу не приснился.

— Ну, и?..

— Не дает мне покоя мысль: а почему он мне снился? Что же это такое было?.. Всё думаю, думаю... Днями думаю. Ночами думаю. Веришь, Прыгун? Жить не могу...

По серебряному небу мелкой серебряной рыбешкой медленно плыли слегка вытянутые облачка: то ли стробусы, то ли цирусы, Бог их разберет; и, отражаясь в серебряной воде, рождали в ней ответную мелкую рябь, стайками плывущую следом...

2009 г.