Я здесь

*Н. Ю.:

Известно, что травма делает человека оторванным от социума, помещает в своего рода изоляцию. Никакими другими причинами я не могу объяснить того, что до двадцати восьми примерно лет не знал о трансах и транссексуальности как явлении (при том, что интересовался физиологией мозга и физиологией вообще, да и среди знакомых трансы были), не знал о том, что это лечат, не знал, что мне надо быть признанным. Да мне, пожалуй, и не было нужно — мне не нужно этого и сейчас. Я иду выбранным маршрутом; необходимость перемены пола для меня была медицински обусловлена (если бы не гормональный шторм, я бы, пожалуй, прожил и так); от смены мною пола изменилось, безусловно, многое — но в целом не изменилось ничего. Сейчас вокруг меня достаточно много очень разных людей — трансов, бигендеров, трансгендеров, квиргендеров, андрогинов, мужчин, женщин... меня это интересует очень ограниченно и в основном в той области, в которой это касается моей профессии (я массажист).

В ШАПКЕ И БЕЗ ШАПКИ

Расскажу еще такую историю.

Но сначала — анекдот:

'Идет рядовой, а навстречу два прапора. Один прапор подходит к рядовому, бьет его по затылку:

— Почему в шапке? (Рядовой снимает шапку.)

— Почему без шапки? (Опять бьет.)

Другой прапор говорит ему, что нельзя так глумиться. Надо с умом. Скажи, чтобы за газировкой сбегал. Если принесет с сиропом — бей, если без — тоже бей. Идет прапор этот дальше. Опять подзывает рядового и просит газировки. Рядовой отходит, но оборачивается:

— А вам с сиропом или без?

— Почему без шапки? Почему в шапке?'

А вот теперь расскажу, как был таким прапором самому себе. Друзья мои, православные, позвали на Пасху пойти с ними в церковь ко всенощной. И то ли Пасха в том году была ранняя, то ли зима долгая — то ли, как бывает в нашем городе, посреди разгоревшейся весны вдруг нагрянула метель. Уже не вспомню, что там приключилось с погодой, но был я в теплой куртке и в шапке. Шапка была синяя в серую полоску и с помпоном. В церкви людей много, стою рядом с друзьями своими, вокруг все православные, а я — католик, но мне все равно, это дом Отца моего, мне здесь хорошо. Люди стоят, лица у всех уже как будто и неземные, и они дышат, огоньки свечей колышутся, сверху голоса льются словно ангельскиие. И только один вопрос меня гложет, покою не дает.

Вот как католик и мужчина, должен я шапку снять, да?

А как женщина в православном храме в такой праздник великий — надеть!

Но я же мужчина? И на исповеди в этом уже признался, признал себя перед Богом, так есть! Значит, надо шапку снять. И я снимаю шапку, успокаиваюсь, слушаю голоса, смотрю на свечи, на людей... Но вокруг все православные, а я тут — с виду женщина и с непокрытой головой, смущаю их в такой светлый, чистый праздник. Надо бы шапку надеть, чтобы людей уважить и не смущать. В чужой монастырь со своим уставом — невежливо! И я шапку надеваю, чтобы людей в светлый праздник не смущать. И оказываюсь перед господом в головном уборе, тоже ведь невежливо...

И шапку сдергиваю.

И людей смущаю — а Бог-то, он видит меня как я есть, но люди-то здесь — его, ему за них, за их чувства разве не обидно?

Знаете, так и промаялся всю службу: то надену, то сниму. То сниму, то надену. Так и не пришел к окончательному решению.

Почему в шапке?

Почему без шапки?

Не смешно, между прочим.

*Ф.:

Всем мира и радости. Мой друг — трансгендер. Прекрасный парень, которому не повезло родиться в женском теле. Больше года после нашего знакомства (а мы тогда общались исключительно в сети) я ничего не знал о его трансгендерной сущности. Однако этот человек потрясал меня своим внутренним светом и в то же время — простотой без тени самомнения и чванства.

Когда люди слышат 'трансгендер' или там 'гомосексуал ', им рисуется этакая картинка немного 'двинутого' человека с какой-то перекошенной логикой, чуждой культурой, искаженным восприятием реальности; образ человека, стоящего как бы в сторонке от 'нормальных'.

Наша с другом развиртуализация случилась достаточно неожиданно для нас обоих, и он даже забеспокоился, не испугала ли меня его трансгендерность.

Мой шаблон заскрипел, но выдержал. Его женское тело — совершеннейший факт, но и то, что он мужчина, после года общения (тогда еще не очень тесного, но все же) для меня было несомненно, а значит, так бывает.

А раз так бывает, то ничего страшного здесь нет. И через этот частный случай образ трансгендера в моей голове (и образ 'другого' вообще) изменился. Да, мой друг бросается в глаза, он не такой, как все, и не только по гендерному признаку, но он нормален. Та норма, о которой я,— не про статистику, а про соответствие своему предназначению. Про то, чтобы быть человеком как можно полнее. И я вижу, что трансгендерность этому ничуть не мешает.

Я верю в Бога. Точнее, верю Богу. По опыту знаю, что даже сильные проблемы и страшные беды Он умудряется использовать как Свое орудие. Сейчас многие христиане настроены против трансгендеров и гомосексуалов (это не злая воля, здесь куча факторов намешана, и начинать чинить восприятие стоит с простого знакомства с 'другой стороной' поближе), однако и немалая часть последних недолюбливает верующих (и простейший рецепт избавления здесь тот же). Но я знаю, что эта вражда пуста: мои глаза и мое сердце видели, что 'другие ' для многих из нас — свои Богу, и Он творит через них немалые чудеса. И если бы не мой друг, прекрасный и настоящий человек до самого дна, то я не получил бы ряд крайне важных сигналов с самого верха бытия, без которых моя жизнь была бы совсем другой.

ЮБКА В ЦВЕТОЧЕК

Сначала, наверное, стоит рассказать, откуда она вообще взялась в доме, эта длинная юбка в цветочек, по-моему даже от Лоры Эшли.

У меня была девушка. Я был влюблен. Она тоже! Только не в меня, а в ту женщину, которую она видела на моем месте. Знаете, это было ужасно — но ведь она меня любила. Она меня любила. По крайней мере, кого-то, занимающего со мной одно и то же место в пространстве, в то же самое время, что и я. По крайней мере, влюбленными глазами она смотрела на это место, почти на меня. Это было уже что-то по сравнению с предыдущим ничем.

И эта вечная недолюбленность, столь частая в моем поколении, этот несогреваемый озноб недоласканного дитяти. Какими только гордыми словами мы его не прикрываем, какими суровыми лицами не маскируем! Все равно всегда внутри остается эта незатыкаемая дыра: меня никто не любит.

И вдруг — любит, любит. Смотрит в мою сторону, говорит в мою сторону! Что для тебя сделать, родная? Как тебе отплатить за твою щедрость? Как тебя удержать? Ты хочешь эту женщину?

На!

Поскольку я тогда был бедный, я пошел в секонд-хенд. Даже там одеть сразу всю женщину мне было не по карману. Особенно обувь, понимаете ли. Я-то ходил третий год в бундесверовских ботинках зимой и летом и был вполне доволен. Но эту красивую женщину для моей любимой, конечно, нельзя было так оставлять. Однако хоть сколькото подходящей обуви не нашлось, пришлось смириться с тем, что эта красивая женщина будет носить берцы.

Пункт второй — верх. У меня был симпатичный гранжевый свитер из того же секонд-хенда и где-то завалялась пара блузок с прошлого раза — ну, с того, после паломничества. Для начала этого должно было хватить.

Пункт третий — низ. Оставаться в джинсах смысла не имело. Оставаясь в джинсах, я никак не смог бы сделать из себя красивую женщину для моей любимой. Должна была быть веская причина, однозначный сигнал, по которому я бы опознавал себя как жен щину. Таким сигналом должна была послужить юбка из плотного черного хлопка в бело-розовый цветочек. Яблоневый цвет или что-то в этом роде. Длинная, расходящаяся книзу. Вместе с гранжевым свитером и берцами, говорят, стильненько смотрелось. Но я очень переживал, потому что какая-то это была недоженщина, да еще в моих ботинках! Ничего не вышло все равно, недоженщина вела себя странно, внезапно не подавала руки, выходя из автобуса, нервничала, тосковала, смеялась не к месту и просто была неадекватна. Любимая моя поняла, что произошла ошибка в навигации и смотрит она не в ту сторону, и говорит не в ту. Она стала смотреть на меня все реже и реже, перестала говорить, а потом и вовсе ушла. А юбка осталась. Прошло какое-то время, и вот однажды на Пасху посетила меня мысль, что я должен исправиться. Мысль была не то чтобы неожиданная — я время от времени пытался исправиться, ну вы помните эту историю с паломничеством. Так мне оказалось недостаточно. Я решил исправиться еще раз. И для начала я решил ходить в юбке целую неделю. В той самой юбке, конечно, других у меня не было — и в тех самых берцах, я в них вообще семь лет ходил. Я пошел в нашу часовню, поговорил с Богом, пообещал ему, что буду ходить в юбке всю неделю от Пасхи до Белого воскресенья, а там как получится. Вдруг у меня 'это' совсем пройдет? Поговорил так с Богом — и приступил.

Я хочу сказать, моим друзьям пришлось нелегко! Попробуйте себе представить, что вам удалось меня принять, и общаться со мной, и даже, может быть, верить в меня — и тут я прихожу такой: в юбке в розовый цветочек.

И вот я хожу в этой юбке, а тут небольшое мероприятие: почитать стихов всей нашей скромной компанией в камерной обстановке. Как же отказаться? Но дата как раз в то последнее воскресенье, что я обещал в юбке ходить. Деваться некуда, иду читать стихи в юбке. И в берцах — пожалуйста, не забывайте про берцы, потому что без них мой тогдашний образ будет неполным.

А порядок исполнения у нас был такой, что первого поэта представляет организатор, а сам поэт, прочитав, представляет следующего, и так до конца. И вот мой любимый поэт Михайлов, прочитав свои замечательные стихи, смотрит в зал невинным взглядом и говорит, что рад представить своего друга, прекрасного поэта Алекса Гарридо, который... он... замечательный и все дела, и сейчас он прочитает свои замечательные стихи. Точных слов я не помню, но вся замечательность этого замечательного представления заключена была в настойчивом мужском роде, описывавшем меня — такого дурацкого в юбке в розовый цветочек.

Я разозлился тогда, но не сильно. В конце концов, это не он создал ситуацию, а я. Сейчас я опять злюсь, когда это вспоминаю, но все равно не знаю, есть ли в этом смысл.

Терпеливые люди были мои друзья и, похоже, любили меня на самом деле.

А потом наступил понедельник, и слава богу.

*Инна И.:

В общем-то, и нормальному мыслящему человеку тоже не так просто воспринять радикальные перемены. А сложнее всех самому транссексуалу, который, ощущая себе человеком не того пола, все же в какой-то степени приспособился к тому, что окружающие воспринимают его соответственно физическому полу, и привык вести себя соответственно. А теперь перестройка активно идет у него в голове: ломаются поведенческие схемы, привычки, манера общения и так далее. Некоторые, кто только 'слышал звон', но не вникал в тему, думают, что смена пола — это только операция: отрезали лишнее, и вот уже из мужчины получилась женщина. Но ведь операция — всего лишь заключительный этап. Полный переход (transition) может занимать несколько лет, и самое сложное в нем, как по-моему, — отнюдь не хирургия, а именно социальная адаптация в новой половой роли.

*Надя:

Я как-то познакомилась с девушкой Настей. Настя создавала очень неадекватное впечатление. До сих пор не могу внятно сформулировать, что с ней было не так: она как-то странно себя вела, как-то странно говорила и в общем выглядела психически не совсем здоровой. Потом мы еще пару раз виделись, а потом получился перерыв в несколько месяцев (или даже в год, не помню). И вот через, предположим, год я еще раз его встретила — потому что это был уже он, да. В процессе транзишена. И вот чем больше уже не Настя, а, предположим, Сергей выглядел и жил, как мужчина, — тем 'нормальнее' он становился. Слово 'нормальный' я не люблю, но в общем Сергей производит уже впечатление вполне адекватного, разумного молодого человека, с которым легко общаться. И в общем, уже совершенно понятно, что с Настей было не так, — это как если бы я сейчас начала неудачно изображать мужчину и при этом еще тяготиться ролью.

*В., психолог, приемный родитель, бисексуальна, счастлива в однополом союзе:

Вот уже несколько ночей я подолгу не сплю, и в голове складывается текст, рассказ. И мне кажется, что все получается, я уже знаю, что и как я хочу написать, но почему-то все равно никак не перейти от 'это же так понятно', от текста в голове — к тому, что могут прочитать другие, к тому, что я могу рассказать. Ладно, я попробую. Если не получится, что же. Я просто попробую. Я открываю окошко Word, начинаю писать.

Король

Его так звали. Король — и добавляли имя. Или просто — Король. И все понимали, о ком идет речь. Наверное, мне было шестнадцать, когда я познакомилась с ним ('была представлена'). Я не знаю, почему так было и откуда там что взялось, но в этой компании, в конце 90-х, в одном из городов Южного Урала, это было данностью — Король был человеком, изменившим свой пол. Это просто сообщалось и никогда не было предметом пересудов — а что, собственно, тут особо обсуждать? Мы не были близкими друзьями, все же он был тогда сильно старше меня, и я его слишком уважала. Несколько раз я была у него в гостях. Король жил в небольшом двухэтажном доме на далекой окраине, где зимой было всегда так холодно. Король носил дрова, топил ими печь. У него была жена, тогда я думала, что она ворчливая и не слишком-то любит его друзей, сейчас, спустя много лет, я ее понимаю гораздо лучше.

Мы сидели у печки по ночам, он и мои друзья болтали, сочиняли миры на коленке, волшебные карты, приоткрывали дверь куда-то и тут же теряли к этому интерес, пили вино и чай, я помалкивала, слушала. Спала под овчинным тулупом, в толстых свитерах, с братом в обнимку, а утром мы бежали в звенящем холоде и медленно встающем солнце на остановку — мне в школу, брату в институт, Королю на другой конец города — он работал дизайнером.

Малыш

Он для меня появился оттуда же, откуда и Король. Его все любили. Сложно объяснить. И так же сложно представить себе человека, который мог бы, познакомившись, отнестись к нему плохо. Он потрясающе пел, играл на гитаре, актерствовал, смешил, ездил на лошади. Он работал на конюшне. У него была невероятно милая девушка. Они ходили по улицам обнявшись.

И точно так же, как просто факт, сообщалось — а еще в его жизни было такое, раньше он был другого пола.

И я тоже не помню ни одного случая, когда бы это специально обсуждалось. То есть, наверно, честнее было бы сказать, подчеркнуть — это я не помню, я ведь не была их близким другом. Может, кто-то и обсуждал. Мне хватало просто того, что они есть. И мне жаль, что я много лет назад уехала из этого города и совсем не знаю, как сейчас проходит их жизнь, надеюсь только, что ничего плохого с ними не случилось...

Друг

Его я знаю дольше всех и ближе всех, но, может быть, написать будет труднее, как и о другом близком человеке. Мы знакомы почти десять лет, но я тоже не помню, чтобы мы подробно обсуждали вопросы гендерной идентичности и что у кого как. Мы живем в разных городах и видимся не очень часто, всегда находились более насущные темы.