Иконоборцы

На сбор анархов он приехал уже здорово за полночь. В этот раз собирались в небольшой полуподвальной забегаловке недалеко от ЧВ. Обычный подвал в серой облупившейся пятиэтажке, стены которой на высоту человеческого роста разукрашены различными граффити. Среди иностранных слов и ругательств явственно просвечивала Кровавая Звезда Бруджа — творение заблудшего в их компанию торика. Ее лучи, светившие в невидимом человеку диапазоне, казалось, были нарисованы свежим витэ. Кругом было полным-полно пустой тары и всякого строительного мусора. У входных дверей, из-за которых слышались раскаты тяжелой гитарной музыки, перегнувшись через бетонный бордюр, мирно поблевывала парочка неформалов трудноустановимой направленности, но четко определенной принадлежности — на каждом из них висела метка Бешеной Алисы.

"Ну и флаконы", — подумал Камил, с легкой брезгливостью протискиваясь мимо них ко входу. Ржавая дверь неожиданно легко повернулась на новеньких петлях, и ему в лицо ударил смрад ночного рэйва, хитрая помесь перегара, витэ, сигаретного дыма и несомненного драйва. Собратьев и людей в зале было примерно пятьдесят на пятьдесят. Тусклое багровое освещение, столики, собранные из того, чем богаты окрестные помойки, свечи в граненых стаканах. На импровизированном, грубо сколоченном деревянном настиле, зиждившемся на сложенных друг на друга радиаторах водяного отопления, рьяно трясла космами какая то очередная рок-группа. Солист, белобрысый анарх последнего поколения, рычал в микрофон как гангрел в полнолуние. Камил присмотрелся — нет, Бруджа. Но совсем свеженький, еще не врубающийся, что все его новые суперсилы и возможности — это не дар, это проклятие. Ничего, у него еще будет достаточно времени, чтобы проклясть всех и вся.

Над импровизированной стойкой, собранной из пустых ящиков и двух холодильников, светилась красным аргоном новенькая неоновая вывеска "Бар носферату". Камил оскалился и еще раз оглядел зал, носферату за столиками не было ни одного. Бармен, гуль Нара, приветственно склонила голову, не переставая смешивать какое-то забористое пойло для клиентов. Он приблизился и поднял левую руку на уровень глаз. Хлопнула дверь холодильника, и секундой позже, держа в руке высокий бокал с тройным коктейлем, Камил плавно обогнул стойку, нырнул под прожженный ковер и очутился в смежном помещении.

Тут было потише и чуть светлее из-за двух плазм под потолком и огромного зеркала на потолке. На диванах, расставленных вдоль стен, зависала большая часть клана.

Барон, похожий на обдолбаного кубинского анархиста благодаря черной курчавой бороде и слегка безумным глазам, как раз и был полубезумным анархистом, только местного розлива. Правда, его безумие являлось чем-то средним между клинической паранойей и мегараскаченной интуицией. В общем, господин Семенофф обладал паранормальным даже для собрата "чувством жопы", что не мешало ему в эту самую жопу регулярно попадать, видимо, из спортивного интереса.

Гвалт — как обычно называлось клановое сборище — был в самом разгаре, в углу уже валялась полупустая тара неопределенного пола в грязном комбезе. Малышка с Аналитиком, размазывая по лицу багровые полосы, бурно обсуждали последние сплетни, а вопли Бешеной Алисы, убежденно доказывающей что-то Барону, были слышны даже из зала.

При виде Камила все ненадолго заткнулись, но спустя секунду зашумели с новой силой.

— Доброй ночи, Барон! Доброй ночи, Алиса! Что у нас еще хренового?

— У нас все пучком, Прима, что нового у скучных старцев?

Отвечать Барону, стоя как школьник у доски, ему не хотелось, и Камил взял паузу. Он уселся в свое любимое большое кресло, развернув его в сторону честной компании, и, поднесши к губам бокал, неспешно продолжил:

— Война на пороге, Барон. Князь мертв, — он сделал небольшой глоток, внимательно наблюдая за реакцией собратьев.

— Да, и довольно давно, — Семенофф на автомате еще несколько раз хихикнул, и тут до него дошло.

— Кто???

— Самое забавное, что неизвестно.

— Кто...

— Пока никто.

— Почему???

— Усилиями вашего скромного дипломата. Заявлено расследование. До конца оного трон остается вакантным. Председатель комиссии — господин Бельский.

-Трындец. Старики окончательно впали в маразм! Они пересмотрели сериалов по НТВ! — вклинилась Алиса.

— Очень может быть. Но если у кого-то было желание свести старые счеты, то лучше времени придумать сложно. Поэтому будьте начеку! И...Барон я тебя сердечно прошу — дай возможность им самим сделать первый ход!

— А-а-а, чтоб тебя, Прима! Умеешь ты обломать всю радость!

— Не ной, — ухмыльнулся Камил. — Просто будь наготове. Информация имеет привычку распространяться. И вошедший сейчас в зал может нести с собой чемодан с подарком. И это будут отнюдь не лепестки роз!

— А вот это вряд ли! — хищно оскалилась Алиса. — У меня у входа аж два сканера припаркованы!

— Сдается мне, увлечение сериалами — это общая паранойя. Что за лексикон, леди? — Камил недовольно поморщился, но внутри зашевелился червячок сомнения, медленно разрастаясь до размеров гадюки.

— За это надо выпить! — бодро предложила Малышка, с легкой истерикой в голосе.

— За что? — чересчур спокойно поинтересовался Барон, повернувшись в ее сторону. — Ну?

— За упокой...

— Да-а-а?

— За войну? — теперь истерика уже рвалась из нее.

— Продолжай...

— За победу??? — ее голос сорвался.

— Хороший тост! Итак, собратья, тема сегодняшней вечеринки — "Упокой, война и победа!"

— Алиса, волоки выпивку!

— Чистую или коктейль?

— Коктейль! Только полигоновский не бери — голова болеть будет! — заржал Бабай.

— Без тебя разберемся, — Алиса смазанной тенью метнулась к выходу.

Вечеринка резко набрала обороты. Выпили коктейля из какой-то подгулявшей девахи, потом по исконно русской традиции два раза ходили "за исчо". Потом Барон заявил, что ему не хватает бойцов, и дал становление какому-то рокеру, забредшему пропустить стаканчик. В этом месте Камил решил, что пора завязывать, набрал код на мобильнике и незаметно исчез с вечеринки.

К становлению Камил относился с некоторым пиететом, и чтобы давать его вот так, на какой-то пирушке, неизвестно кому и толком непонятно для чего? Мерзковато. Хотя, учитывая бароновскую паранойю, в этом мог быть смысл, не видный ему. Время покажет.

За своими рассуждениями он неспешным шагом дошел до дороги и сел в поджидающую его тонированную шестерку, тут же резко взявшую с места.

— Господин, у вас все хорошо? — ослепительные в своем беспокойстве глаза Секретаря следили за каждым его движением через водительское зеркало.

— У нас все хорошо. Пока. — Глядя на проплывающие мимо огни, он слегка расслабился.

— Осмелюсь высказать свое мнение, господин, но когда клан скучает, он превращается просто в гадюшник.

— Это нормально, Маня. Но мне кажется, что в следующую ночь нам не дадут быть такими беспечными.

— Что-то назревает?

— Будет конфликт кланов и не исключено, что вплоть до открытого.

— Но Князь не допустит!

— Князь не допустил бы, но... Иногда обстоятельства выходят из-под контроля.

Подъехав к видавшей виды сталинке, девушка выскользнула из автомобиля и, для вида повозившись с ключами, загнала авто в уродливый бетоно-кирпичный гараж, довольно гармонично смотревшийся в ряду подобных ему страшилищ эпохи загнившего соцреализма конца двадцатого века. Глухо зашипела стенка — отсекатель шлюзовой камеры. Затем с легким жужжанием парковочная платформа опустилась на гаражный уровень. Лихо подогнав шестерку к перрону возле входа в убежище, она длинным неуловимым движением выпорхнула из авто, распахнула пассажирскую дверь и застыла в легком церемониальном поклоне. Облако ее длинных огненно-рыжих волос, казалось, не поспевающих за хозяйкой, медленно оседало вокруг изящной фигуры.

Камил слегка улыбнулся и прошествовал к двери в убежище. И, уже поднеся перстень к замку, оглянулся в сторону Секретаря.

— Проверь арсенал, возможно, он нам скоро понадобится.

— Да, господин.

Тяжелая бронированная дверь Убежища медленно закрылась за ним щелкнув в пазах.

Теперь можно было слегка выдохнуть и обдумать ситуацию. Где-то там высоко первые лучи зари начинали золотить небосклон, навевая дремоту. Камил лег на кровать и закрыл глаза. Мир сжался до темно красного канала, который как обычно вел во тьму.

* * *

Темные закопченные камни перекрытий довлели над ним привычным грузом. Таверна "Старый мост" как раз и была возведена у развалин старого моста, разрушенного еще чуть ли не при Карле Великом.

Тени от масляных светильников скользили по стенам, сплетаясь в причудливом танце. Они скакали по грубой кладке закопченного свода, чтобы через секунду броситься вниз и поглотить то робкое пламя, что их порождало. Огонь в небольших светильниках метался и ловко уворачивался от теней, успевая время от времени бросать свои лучи на стены и столы крошечной таверны. Пятна неяркого красного света выхватывали из тьмы то рукав чьего-то засаленного сюртюка, то юбку из грубой шерстяной ткани, то неяркий блик медной пуговицы или бок отполированного руками оловянного кубка. Однако чаще других они стремились к маленькому столу в дальнем углу таверны, загороженному небольшой деревянной ширмой от остального зала, где в компании с тремя кувшинами и бронзовым подсвечником скучал темноволосый молодой человек в потертом мундире артиллериста национальной гвардии. Опытный взгляд, конечно, сразу уловил бы, что цвет обшлагов куртки не соответствуют канту рейтузов, высокие сапоги скорее кавалерийского образца, а из-под обмотанной грязной тканью гарды тяжелого неуставного палаша проглядывают лучики желтого сияния. Но в этот час и в этом месте до этого не было никому никакого дела, в это время взгляд посетителей не поднимался выше корсажа подавальщиц, а чаще уже тонул на дне кубков и кружек, выкарабкиваясь наружу только с обнаружением сухого дна.

Шли третьи сутки ожидания, и с каждым днем оставаться в Париже было все опаснее, полк, к которому он был якобы приписан, уже бодро пылил по восточной дороге, и каждый час задержки в городе сулил новые неприятности. Слава богу, знакомых у Камила тут осталось немного, большая часть сбежала за Ла-Манш, остальные попрятались кто куда, этих можно было не опасаться. Более всего его беспокоила встреча с бывшими сослуживцами, часть которых нынче вполне могла щеголять трехцветной кокардой. Тогда пришлось бы или следовать их примеру, или драться и бежать. Бежать Камилу не хотелось, служить революции — тоже. И единственное, что его пока держало в этой пороховой бочке, была встреча со старым другом. Когда они были еще молодыми безусыми юнцами, эта забегаловка недалеко от старого моста была излюбленным местом их встреч и началом многих славных кутежей. Она находилась под бдительным оком одного из подручных ночного короля, и тут было относительно спокойно. Главное не задавать вопросов и не слишком смотреть по сторонам. Старый слуга узнал его и поклялся передать письмо своему господину, и теперь оставалось только ждать.

Дорога в охваченную революционными потрясениями Францию была не самой легкой, если бы не его фельдъегерские полномочия и подорожная, выписанная дядей его товарища, объясняться пришлось бы на обеих сторонах границы. А так — всего лишь несколько недель в седле и пара стычек, к счастью, не с патрулями, а с лихими людьми, жадно ловившими рыбку наживы в мутной воде. Однако Бог миловал. А последний любитель легкой добычи любезно уступил ему свой мундир и офицерский патент какого-то бедолаги.

Это произошло между третьим и четвертым кубком второго кувшина. Он не заметил движения рядом с собой, но на столе перед ним появился небольшой конверт, скрепленный печатью. Очень знакомой печатью. Камил вскинул голову и попытался обнаружить почтальона, но рядом не было никого нового, все те же лица, точнее, те же тени. Он нетерпеливо вскрыл конверт, но загадки это не прояснило. "Дорогой друг! Следуй за тем, кто передаст тебе это письмо. Я болен и не могу прийти сам. Будь спокоен. Это надежный посланец и он достоин доверия".

Камил встал из-за стола, и его слегка повело в сторону. Молодое дешевое вино давало обманчивое ощущение легкости, но ощутимо путало движения. Он оперся о грубую кладку стены, и, зажав записку в кулаке, двинулся в сторону выхода. Вынырнув наружу, он огляделся, закат уже догорел, но ночь еще не вступила в свои права. На земле лежали те прекрасные вечерние сумерки, что кутают очертания предметов легкой дымкой и заставляют уличные фонари гореть ярче, но еще не несут в себе тьму. Они идут в авангарде ее колонны. Он взглянул на шпили собора, еще золотящиеся последними отблесками небесного огня, не ведая, что нескоро увидит его вновь.

Однако лирика — лирикой, а нашелся и почтальон. Он отделился от стены и вежливо приподнял шляпу.

— Вы прочли письмо, месье?

— Да. Но я бы хотел получить более веские доказательства.

— Извольте, — с этими словами незнакомец протянул ему перстень с зеленым камнем. — Узнаете?

— А что, если это ловушка? — Камил сам не знал, что ему не нравится, но что-то настораживало его, даже несмотря на затуманенную вином голову.

— Боже мой, шевалье! Можно подумать Вы — герцог крови! Если не верите друзьям вашего друга, то кому еще Вы здесь можете довериться?

— Простите, мою неучтивость, но...

— Я понимаю Вас, и прощаю Ваше недоверие, но нам надо поспешить, чтобы не наткнуться на патруль и не опоздать, — с этими словами тот быстро двинулся в сторону площади.

— Опоздать куда? — поинтересовался Камил, бросаясь вслед за посланцем.

— К вашему другу, конечно же, — усмехнулся проводник.

Не успели они дойти до конца квартала, как их догнала карета, и кучер осадил коней так, что дверца оказалась прямо перед путниками.

— Очень вовремя, Жан, — приветствовал возчика провожатый и распахнул перед Камилом дверцу. — Так действительно будет быстрее и... безопаснее.

Они влезли в карету, дверца захлопнулась, и кони резко взяли с места. Колеса загрохотали по брусчатке.

Внутри было темно, но не пусто. Камил почувствовал сильный толчок в грудь, и упал на сиденье напротив.

— Что за шутки? — рявкнул он и потянулся за оружием. Махать палашом в карете было тесновато, но на такие случаи за голенищами его сапога всегда покоилось пара ножей. И последние события в его жизни не сделали эту привычку менее нужной. Однако дотянуться до кинжала ему не удалось, руки вдруг стали какими-то неловкими и страшно тяжелыми, как будто их окутала якорная цепь.

— Кто здесь? — эту фразу они с почтальоном выдохнули одновременно, и как бы комично это не было, смех и не думал появиться на его устах. Потому что где-то рядом был ужас, ночной кошмар. Камил зажмурился и принялся вспоминать молитву, но кроме "Отче наш" в русском переводе, ничего не шло в голову. Во время последнего задания ему пришлось пережить восточную кампанию в русской армии, и богохульства помогали там лучше, нежели молитвы. Богохульства и храбрость — что у него еще есть? Поэтому Камил прервал свои теологические потуги и обложил сидящую напротив тьму в русской манере такими пожеланиями, что, буде половина из них вдруг исполнилась бы божею волею, то за честь, жизнь и даже само существование незримого оппонента никто бы не дал и ломаной медной монетки. Как потом выяснилось — зря. Потому что якорная цепь немедля добралась и до его языка, сделав невозможным любые речевые упражнения.