И все же не все из них были слепы, не всех было легко соблазнить. Их сопротивление Тьме пронизывало их реальность, как стальные ребра, и некоторые из них... о, да, некоторые из них были гораздо опаснее других.
— Все вы знаете, сколько Томанак вложил в Орфрессу, — сказал он сейчас. — Все вы знаете, сколько возможных исходов проходит через этот единственный кабель вселенных.
Его глаза горели еще жарче, когда он смотрел на них, его гнев дымился в воздухе, когда он размышлял о том, как близко они подошли к победе, к тому, чтобы увидеть эту реальность, все грани которой были надежно заперты в их распоряжении тысячу двести смертных лет назад, только для того, чтобы она ускользнула у них из рук в последний момент. Теперь она лежала, как огненная нить, окутанная тенью, ее центральное ядро было окружено полутенью всех ее потенциальных возможностей, не совсем в пределах его досягаемости, не совсем за ее пределами, и долгое ожидание, чтобы определить сторону, на которую она в конечном счете должна упасть, жгло его кости, как медленный яд. Конечно, столетия были всего лишь мгновением ока для такого, как он. Или, по крайней мере, они должны были быть... если бы он был немного менее осведомлен о мучительных цепях, которые наложила на него смертная концепция "времени".
— Отец, преимущество по-прежнему за нами, — сказал другой голос. — Никто во всей Норфрессе, за исключением, возможно, Венсита, даже не представляет, что готовится в Контоваре. Конечно...
— Не говори мне о "конечно", Финдарк! — рявкнул Фробус, направляя всю силу своего взгляда на своего старшего сына. — Было время, когда сила Орра была "наверняка" моей! И говорю вам, что я долго и пристально вглядывался в будущее этой реальности и всех тех, кто прячется от нее, и вижу замешательство. Вижу неуверенность. И вижу нити плетения Томанака, которые ведут в места, которые я не могу видеть. Места, где эта реальность, все эти реальности и все мириады других, которые могут возникнуть из них, все же попадут из наших рук к нему, если мы не перережем эти его нити и не сделаем это быстро.
— Но как, отец? — спросила Карнэйдоса. — Как говорит Финдарк, преимущество по-прежнему явно за нами, и Томанак не может действовать открыто в Орфрессе больше, чем мы. Так как же эти его нити могут вырвать это у нас сейчас?
— Ответ на это лежит в тех местах, которые находятся за пределами моего видения.
Фробус прорычал в ответ, и Карнэйдоса нахмурилась, когда раскаты грома за пределами дворца стали явственнее и громче. Ее отец был сильнее любого из них, и его способность видеть нити будущего и прошлого была больше. Однако даже для него существовали пределы, поскольку никто не мог предсказать, какое будущее ожидает ту или иную реальность. Было слишком много переменных, слишком много неопределенностей, и до тех пор, пока событие действительно не произошло, все возможные исходы этого события были одинаково действительными, одинаково возможными. Некоторые из них были более вероятны, чем другие, и результаты становились все более вероятными или маловероятными по мере приближения реальности к этому конкретному событию. Однако эта неопределенность означала, что никто не мог точно предсказать, что произойдет или как именно это произойдет, и в этом тоже была вина этих сводящих с ума, непредсказуемых смертных.
Еще...
— Но это по-прежнему зависит от Базела, не так ли? — спросила она. Отец пристально посмотрел на нее, и она слегка наклонила голову. — Я спрашиваю, потому что это мое собственное прочтение этой реальности, отец. Если у тебя все по-другому?..
Она позволила своему голосу затихнуть на вопросительной ноте, растворившись в раскатах далекого грома, и ее отец пристально посмотрел на нее. И все же вопрос оставался, требуя ответа.
— Да, — ответил Фробус после молниеносной паузы. — Базел — это ключ, но, возможно, не совсем так, как ты думаешь. Игра вращается вокруг Базела; однако в ней так много элементов, и Томанак так умело работал, чтобы запутать возможности, что я действительно не могу сказать, что это зависит от него. Тем не менее, некоторые аспекты достаточно ясны, не так ли? Градани должны быть нашими инструментами, а не Томанака. Предполагается, что они и сотойи вцепятся друг другу в глотки, а не станут союзниками, и эти проклятые "девы войны" — совершенно новый ингредиент. Что бы еще ни происходило, Томанак и его вмешивающиеся "защитники" находятся в процессе создания фундаментальной перестройки, которая угрожает всем нашим будущим планам относительно этой реальности, и Базел служит катализатором, который объединил их всех.
— Я бы никогда не стал подвергать сомнению ваш анализ, отец, — сказал Финдарк, его голос был смесью подобострастия и высокомерия, — но мне кажется маловероятным, что нашим конечным планам действительно может угрожать то, чего Томанак может достичь с градани и сотойи.
— Ты думаешь, что нет? — Фробус вернул свое внимание к Финдарку.
Хорошо это или плохо, но Финдарк был его старшим заместителем, и все же бывали времена, когда восторг его сына от разрушения ради разрушения мешал более... конструктивным подходам к проблеме. Иногда он был слишком склонен думать в терминах простого уничтожения противника, чтобы искать более тонкие возможности... или угрозы.
— Признаю, что виденное мной показывает, что это может быть крайне неудобно, — ответил теперь Финдарк. — Их усилия могут усложнить нашу задачу, но что, если это произойдет? В конце концов, разрушения будут только усиливаться и станут еще более полными, поскольку их сопротивление оттягивает их окончательное поражение, и это может служить только нашим собственным целям.
— Это может показаться достаточно разумным, — признал Фробус через мгновение. — Но Томанак вложил слишком много усилий, чтобы я мог просто предположить, что это правда, и мне не нравятся те нити, которые я не вижу. Нет. Мы ничего не будем предполагать, и мы сведем этого Базела Бахнаксона и все те другие нити, которые вращаются вокруг него, к нулю. Я правильно выразился?
Головы вокруг трона закивали, когда новый раскат грома прогремел за пределами дворца, чтобы подчеркнуть его вопрос.
— Хорошо, — сказал он с тонкой улыбкой. Но его улыбка была лишь мимолетной, и ее сменила хмурость, когда он задумчиво посмотрел на Карнэйдосу.
Из всех его детей она была самой ловкой. Действительно, были времена, когда даже он иногда задавался вопросом, в какую именно игру она могла бы играть. И, хотел он признать это или нет, именно она беспокоила его больше всего. Не потому, что он думал, что она активно замышляет сместить его, а потому, что, если она когда-нибудь решит свергнуть его, как он пытался свергнуть своего собственного отца, она, скорее всего, добьется успеха. На нее не производил впечатления вкус к жестокости, который был присущ Шарне, точно так же, как она презирала голод Крэйханы и жажду разрушения Финдарка. Но и извращенное чувство чести Крашнарка ей было ни к чему. Прагматизм был всем, что имело для нее значение, и в прошлом она была мастерицей непрямого подхода. Совсем немногие из ее жертв даже подозревали о ее присутствии, пока она не набрасывалась из тени.
Тем не менее, она также была способна к прямым действиям, когда это казалось необходимым, и ее статус покровительницы темного волшебства и знаний делал ее последователей силой, с которой приходилось считаться в любой смертной реальности. Вероятно, это было действительно возможно, учитывая исход, он должен был возложить на нее главную ответственность за последнюю попытку сорвать планы Томанака в отношении этого Базела Бахнаксона, какими бы эти планы ни были. Он решил не делать этого, потому что это казалось случаем, в котором волшебство не могло быть открыто использовано, по крайней мере, пока. И, по его признанию, потому, что Шигу так настаивала на том, чтобы сделать это по-своему.
Но теперь его возможности были ограничены. Шарна и Шигу оба были сильно повреждены в своих недавних столкновениях с Томанаком и его проклятыми защитниками, и пройдут еще десятилетия, прежде чем полностью восстановится даже Крэйхана.
Были времена, когда Фробус был вынужден признать, что в том, как Томанак и другие Боги Света взаимодействовали со смертными, были по крайней мере некоторые преимущества. Их настойчивость в том, что их "защитники" должны были сознательно присягать на верность, осознавая последствия своего выбора, значительно затрудняла им привлечение последователей, а их отказ просто войти в этих защитников и превратить их в аватаров ограничивал их свободу действий. Обольщение и коррупция значительно упрощали вербовку для Богов Тьмы, особенно смертных, слишком глупых, чтобы подозревать, какой будет их конечная судьба, и гораздо большего можно было достичь, превратив в простые придатки тех, кто достаточно силен, чтобы выдержать прикосновение божественности, не будучи мгновенно уничтоженным. Не каждый смертный был настолько силен, чтобы каким-либо образом превратиться в аватара, но те, кто был, становились проводниками и якорями, дверными проемами (пока они существовали), через которые их хозяева и хозяйки могли напрямую проникать в реальность смертных по своему желанию.
Но отказ Томанака и его товарищей подчинять волю смертных означал, что они могли действовать в мире смертных только тогда, когда им было позволено, когда их приглашали те, кто решил служить им. И их отказ сжигать своих слуг ограничивал общее количество их собственной силы и присутствия, которыми они могли их наделить. Ни один смертный не мог долго пережить прямое объятие божественности, даже когда бог, о котором идет речь, пытался защитить его, и поэтому Боги Света обращались со своими защитниками в шелковых перчатках. Они отдавали только ту часть своей силы, которую могли направить их слуги, и в процессе они отказались от контроля над тем, что их защитники делали с этой силой.
Напротив, ни один Бог Тьмы не отказался бы от такого контроля, и ни один из них не стал бы чрезмерно беспокоиться о судьбе одного из своих слуг. В конце концов, аватары существовали для того, чтобы их использовали, даже если они имели тенденцию... быстро расходоваться. Замена их могла быть неудобной, но это было приемлемо, потому что, пока они существовали, они давали своим хозяевам прямой доступ к их собственной реальности, и всегда были другие, которых можно было нанять, чтобы заменить их позже.
Однако в этом был и недостаток, как обнаружили Шарна и Шигу. Одно дело, когда бог решил забрать свою силу у аватара упорядоченным образом; совсем другое, когда этот аватар был уничтожен до того, как бог смог уйти. Когда это происходило, сила, частица его собственной сущности, которая была влита в его смертный инструмент, терялась вместе с аватаром. Хуже того, это оставляло его временно искалеченным, неспособным вернуться в ту конкретную реальность, пока сила, которую он потерял, не восстановится снова, и это было именно то, что случилось с Шарной и Шигу.
Шарна в значительной степени оправился от повреждений, полученных им, когда Базел убил Харнака Чарнажсона, но он был достаточно глуп, чтобы вложить еще больше своей сущности в меч, которым он вооружил Харнака. Он рассматривал это как способ обеспечить победу Харнака и избежать уничтожения его аватара, но из этого ничего не вышло, и меч, которого коснулась его сущность, теперь лежал на дне моря. Пройдут столетия, прежде чем он оправится от своего урона, и пока он этого не сделает или пока меч не будет изъят у Кортралы и не возвращен ему, у него не будет личного доступа к этой реальности.
Фробус знал своего сына достаточно хорошо, чтобы быть уверенным, что Шарна далек от того, чтобы сокрушаться сознанием того, что он не смог бы еще раз встретиться с Базелом и Томанаком в личном бою, даже если бы захотел... чего он определенно не хотел.
Шигу удалось не вложить ничего из своего существа в проклятое оружие, но она никогда не отличалась рациональностью и дико и безрассудно превратилась в своего аватара, когда столкнулась с дамой Керитой Селдан. Действительно, она бы вложила еще больше себя в свой инструмент, даже рискуя полностью разрушить эту реальность, если бы Томанак не заблокировал ее. Учитывая возможные последствия разрушения любой вселенной, это было так же хорошо, как и для Томанака, но тот же самый блок помешал ей вернуть любую вложенную ею силу, и уничтожение ее аватара обошлось ей еще дороже, чем смерть принца Харнака обошлась Шарне.
Крэйхана, более мудрая, чем ее брат, и более здравомыслящая, чем ее мать, отправила в атаку на Базела Бахнаксона своих самых могущественных слуг, но она отказалась встретиться с ним напрямую через своего собственного аватара. В результате она продолжала иметь доступ к реальности Базела, но ее ресурсы там были серьезно ограничены. Пока она не сможет нанять или вырастить новых слуг, достаточно могущественных, чтобы заменить тех, кого она потеряла, ее способности будут лишь тенью того, чем они были.
А у Финдарка было слишком много других обязанностей в другом месте (и в любом случае он слишком любил сплошное разрушение, чтобы доверить ему эту задачу), в результате чего оставалась только Карнэйдоса... и, возможно, Крашнарк.
— Думаю, это стало твоей задачей, Карнэйдоса, — сказал он наконец.
Выражение ее лица не изменилось, но ее обсидиановые глаза заблестели, когда она обдумывала возможности. В последней попытке она участвовала лишь косвенно, как координатор и связующее звено между Шигу и Крэйханой, и ее смертные слуги были достаточно мудры, чтобы оставаться в безопасности в тени, а не напрямую противостоять защитникам Томанака. Более того, она была уникальна среди Богов Тьмы тем, что практически никогда не использовала свои собственные аватары. Ее последователи-волшебники обычно были достаточно могущественны для достижения ее целей, и у нее совсем не было желания видеть, как уменьшается ее сила, если противостояние с одним из защитников Света пройдет неудачно. Возложение на нее главной ответственности в этом случае увеличило бы вероятность того, что она будет вынуждена открыто противостоять Томанаку или кому-то из других, хотела она того или нет, и это определенно повысило бы вероятность того, что колдовство будет открыто использовано раньше, чем мог бы пожелать Фробус. Она была слишком хитра и слишком хорошо информирована, чтобы не признать, по крайней мере, некоторые из потенциальных последствий слишком раннего повторного введения эзотерики в длительный, тлеющий конфликт между Норфрессой и Контоваром, но если бы она преуспела там, где Шарна, Шигу и Крэйхана потерпели неудачу, вся эта реальность стала бы ее личным достоянием, и вся сила, генерируемая каждым смертным, живущим в ней, будет добавлена к ее собственной.
— Очевидно, что наша первоначальная стратегия с треском провалилась, — продолжил он. — У тебя есть свобода действий, чтобы сформулировать свой собственный подход к проблеме, хотя я хочу, чтобы ничего не делалось без моего одобрения. Мы уже дважды потерпели неудачу; я отказываюсь потерпеть неудачу в третий раз. И поскольку я отказываюсь снова потерпеть неудачу, Крашнарк поможет тебе.
