Биомеханика

Нет, на открытый конфликт я не пытался пойти. Формально у меня не было для этого поводов, да и не дало бы это ничего, кроме взаимного недовольства. В общем, все было безнадежно, и я не знаю, чем бы это закончилось, если бы Ральф и Томас не начали конфликтовать друг с другом. Яблоком раздора, как ни странно, стал производственный процесс.

Вряд ли тут стоит вдаваться в подробности. Понимаете, коллективное творчество — штука тонкая, состоящая сплошь из взаимных уступок и умения слушать друг друга. И когда кто-то перестает слушать — начинаются проблемы. Не знаю, с чего вдруг Ральф стал упрямиться и встречать в штыки практически все, что предлагал Томас — прежде за ним такого не наблюдалось. Возможно, музыка просто осталась той единственной сферой, в которой его мнение что-то значило, но я не возьмусь утверждать наверняка. Как бы там ни было, в студии Томас перестал быть авторитетом, и ему это не пришлось по вкусу. В результате — почти ежедневная ругань, склоки и семейные сцены.

С одной стороны, это было даже приятно. Мне доставляло удовольствие наблюдать, как Томас злится и психует. С другой — все это определенно не шло на пользу продукту, который мы производили. Том предлагал дельные вещи, и если раньше его идеи шли в разработку, то теперь даже к сведению не принимались. Было от чего злиться и психовать.

Не знаю, что в тот период происходило в их постели, но, кажется, там все тоже было не слишком радужно. Спали они, кстати, вместе уже давно и практически не скрывались. Не то чтобы они выставляли свои отношения напоказ, но ближний круг был в курсе. Да и на людях они не особенно стеснялись. Спасибо хоть никаких официальных заявлений не делали, но, полагаю, их с полным основанием можно было назвать открытыми геями. Я на них вдоволь насмотрелся за это время: все ведь на виду, никуда не спрячешься. И дома, и в разъездах, и в отелях... Как они ругались, как мирились, как Ральф на стену лез, когда Томас отлучался, как ревновал его к каждому встречному все равно какого пола... Много всякого было. И я постоянно их заставал в обнимку — то в студии, то на кухне, то в одном из коридоров... Куда ни зайди — везде эта целующаяся парочка. А однажды я видел, как они трахались...

Сейчас уже не вспомню, куда мы с Робертом мотались, но вернулись мы раньше, чем нас ждали. Роберт остался внизу, а я пошел к себе и по пути заглянул в их спальню — не нарочно, просто дверь у них оказалась открытой. Ну и... они там на кровати... В общем, Томас лежал на спине, Ральф сидел на нем верхом — сгорбившись этак характерно... Знаете, он на концертах так же горбится, когда над микрофоном склоняется. Я после этого долго не мог в его сторону смотреть во время выступлений... Одним словом, они трахаются, Томас бедрами поддает... Потом открывает глаза, смотрит на меня и говорит: 'Исчезни'. Взгляд у него при этом был совершенно ясный, словно он не сексом занимался, а ботинки чистил. А Ральф услышал это 'исчезни', хотел обернуться, но Томас дернул его за шею и не пустил. Хозяйским таким жестом, уверенным. Красивым.

Я, конечно, исчез. И до вечера просидел в своей комнате, еле заставил себя оттуда выйти. Все это, знаете ли, здорово било по нервам... А Ральф потом за ужином все теребил свою мефистофельскую бородку и на нас с Робертом поглядывал, словно пытался определить, кто там был, он или я. Не знаю, что сказал ему Томас, но примерно догадываюсь. Мне уже тогда казалось, что он меня насквозь видит.

Тем приятней было смотреть, как Ральф его на место ставит. У Ральфа ведь очень злой язык, ему пары слов хватает, чтобы объяснить тебе, кто ты есть на самом деле. Ну он и отыгрывался на бойфренде, когда у них проблемы начались. Уж не знаю, за какие обиды, хотя... было за что. И, кстати, не только на словах отыгрывался. Чего я никак не ожидал, так это что он драться умеет, но, похоже, ему в жизни многому пришлось научиться... Это же только таким, как Томас, все легко дается, все от природы: и обаяние, и мозги, и тело красивое. Нетренированное только... В общем, отделал его Ральф профессионально. Самой драки я, правда, не видел, но последствия были довольно впечатляющие.

Они там о чем-то ругались наверху, привычно так, мы уже и внимание перестали обращать. И вдруг — шум, грохот... Мы с Робертом друг на друга посмотрели и рванули туда. Застали уже лежащего Томаса с разбитым носом. Замечательное было зрелище. Только Ральф все испортил: бросился кровь вытирать, прощения просить... Тьфу. Я сразу развернулся и ушел. Органически не мог видеть, как они друг друга облизывают... Одно хорошо — что Ральф сам справился, иначе я бы точно в драку полез, и все могло бы закончиться гораздо хуже. Для Томаса, я имею в виду.

Да нет, я ничего такого против него не имел, но будь у Ральфа хоть царапина... Думаю, я бы просто перестал себя контролировать.

К счастью, они больше не дрались. Их отношения после того инцидента недолго продлились, а закончилось все довольно неожиданно. После очередного скандала в студии Томас затеял с нами разговор — со мной и Робертом. Ральф где-то шлялся, а мы сидели на кухне, пили виски и планировали переворот. Смешно, правда?.. Почему Томас решил, что я буду в этом участвовать — ума не приложу. Возможно, он просто был пьян, — по нему трудно угадать, сколько он выпил. Одним словом, он собрал нас на кухне и заявил, что мы должны что-то сделать. Его не устраивало то, что творилось в группе в последние месяцы, и он был совершенно прав — меня это тоже не устраивало. Ему не хотелось играть попсу, в которую, по его мнению, скатывался Ральф. Ну, насчет попсы я бы поспорил — не такая уж это и попса, однако я понимал, о чем он. И даже поддерживал его — отчасти. А вот то, что он предлагал, мне не нравилось категорически.

Понимаете, мне просто пришлось выбрать между музыкой и Ральфом. Выбор был очевиден, но Томасу я этого не сказал. Я кивал, поддакивал. Да, это было подло с моей стороны, я знаю.

В общем, когда вернулся Ральф, Томас выдвинул ему ультиматум: либо он отрекается от ереси и следует изначально взятым курсом, либо уходит. Представляете? Ральф, на котором держался весь проект, должен был уйти. Разве не смешно?

Нет, Томас, конечно, не этого хотел. Он ждал, что Ральф сдастся на милость победителей, а вот я не был в этом уверен.

Ральф из той породы людей, что способны стену головой пробить. Он упрямый — в хорошем смысле этого слова. Он умеет добиваться своего, и я бы не удивился, если бы он наплевал на нас и начал все сначала. С другими музыкантами, с другим названием, с нуля... Он бы смог. Но ему не пришлось выбирать, потому что я для себя уже все решил.

Я сказал, что уйду вместе с Ральфом. Вот и все.

Объяснять что либо уже не было нужды — при таком раскладе и название, и имущество группы оставались за нами, этого никто не мог оспорить. Они и не стали. Им просто пришлось уйти. Единственное, на что они могли рассчитывать, это что Ральф попросит их остаться, но Ральф не попросил. Он вообще ни слова не сказал. Так что утром половина группы собрала свои вещички и убралась ко всем чертям. А мы остались.

Наверное, вы думаете, что я дорвался до власти и был страшно рад? Ничего подобного. На самом деле я даже приблизительно не представлял, как мы станем выкручиваться. Через пару недель нам предстояло маленькое гастрольное турне, а мы были не настолько круты, чтобы позволить себе его отменить. Вы же понимаете — убытки, неустойки, репутация группы... С нами потом никто не захотел бы иметь дело. Но это были технические трудности, с которыми мы в конце концов справились, а вот Ральф...

Ему было очень плохо. Потерять разом партнера и половину группы — это не шутки, и, должно быть, чувствовал он себя отвратительно. Собственно, это было видно. Он в те дни ни черта не делал, только слонялся по дому, как привидение, а Ральф, который ни черта не делает, это какой-то неправильный Ральф. Он же трудоголик, он и сам без работы не может, и другим отдыхать не дает, а тут вдруг — полная апатия и безразличие ко всему. Я его никогда таким не видел. Надеюсь, и не увижу больше, потому что... это было жутко. И я снова ничего не мог с этим сделать. Ну не уговаривать же Томаса вернуться... Хотя приходила мне эта мысль. Знаете, если бы я был уверен, что они больше не будут собачиться, что все у них будет хорошо, я бы, может, и рискнул. Черт бы с ними, пусть бы и дальше облизывались у меня на глазах, лишь бы Ральф был доволен. Но люди ведь не меняются, понимаете? Не думаю, что Томас сделал бы какие-то выводы и перестал гоняться за каждой юбкой. И если бы только юбкой... Черт бы его побрал.

Одним словом, лучшее, что я мог сделать для Ральфа — это оставить его в покое и надеяться, что все как-то само утрясется. Да и не до Ральфа мне было, если честно: нужно как можно быстрее найти новых музыкантов. Естественно, я чувствовал свою ответственность: я развалил группу — я и должен был собрать ее заново. Так что пока Ральф изображал призрака, я устроил кастинг и нанял двух парней. А потом гонял с ними наш концертный репертуар по двадцать пять часов в сутки. Один, без вокалиста. Ральф заходил иногда в студию: постоит, посмотрит — развернется и уйдет. Смешно, но ребята, кажется, его боялись. А, впрочем, неудивительно. Я и сам боялся лишний раз к нему подойти. Мне все казалось, что он вот-вот сорвется, истерику закатит или что-нибудь в этом духе. А то и вовсе распустит проект к чертовой матери.

К счастью, ничего такого не случилось. Мы отыграли свое турне, практически без накладок — ребята оказались достаточно профессиональными, почти не лажали... Но как же я психовал перед первым выступлением — словами не передать. Я понятия не имел, чего ждать от Ральфа, он до последнего был как отключенный. Мне казалось, он выйдет на сцену, встанет перед микрофоном и будет стоять столбом. Или вообще не выйдет. Только я в нем ошибся. По-моему, он в тот вечер самого себя превзошел. Наверное, это и была истерика, которой я так боялся, но зал при этом визжал и бился в конвульсиях. А после концерта он опять ушел в режим ожидания, но это-то и понятно — выложился он полностью.

В общем, после турне он довольно быстро пришел в норму, а норма — это когда невозможно понять, что с ним происходит, хорошо ему или плохо, весел он или злится. Бог его знает, что у него там внутри. Мне иногда хочется разобрать его на запчасти и поковыряться во внутренностях, чтобы узнать, как он устроен. Хотя... нет, не хочется. Там, наверное, страшно.

Мы с ним тогда так и не поговорили о развале группы, поэтому я не в курсе, что он об этом думал. Но, что бы ни думал, делать он продолжал то же самое. Все для того чтобы раскрутить группу, привлечь людей, заинтересовать публику... Знаете, меня всегда в нем удивляло, как он умудряется сочетать свою гениальность с трезвым расчетом. По моим представлениям, одаренный человек должен быть беспомощным во взаимодействии с внешним миром, кому-то другому приходится за него решать бытовые вопросы, заключать сделки, налаживать контакты... Наверное, примитивные у меня представления. Ну да я вообще несложно устроен: поесть, поспать, заняться сексом...

С сексом, кстати, у меня в те времена было не очень. Жена далеко, подружку заводить — как-то хлопотно. Девочек-поклонниц, конечно, никто не отменял, но я не любитель трахаться с кем попало. Случалось и такое, разумеется, но в целом я вел почти аскетический образ жизни. И ни черта хорошего в этом не было, особенно на фоне вечно лапающих друг друга Томаса и Ральфа. А уж каково было Ральфу, когда он остался один, я даже представить боюсь. Он ведь очень... сексуальный, понимаете? Не в смысле 'сексуально привлекательный', хотя и это тоже, а просто темпераментный. И при этом я ни разу не видел, чтобы он заводил интрижки с какими-то посторонними людьми. Может, он был настолько аккуратен, что никто ничего не замечал, а может, и правда у него не было этих интрижек. Да, наверное, и не с кем было заводить — не попадалось в нашем окружении представителей секс-меньшинств. Ну, почти не попадалось. Единственный эпизод, который я помню...

В общем, мы тогда делали клип к одной из песен. Помнится, компания подобралась совершенно безумная. Несколько дней мы снимали всякую канитель, потом решили отпраздновать окончание съемок, ну и устроили вечеринку. Вечеринка, надо сказать, удалась, особенно хороши были девушки. И я планировал познакомиться с ними поближе, но ни черта у меня не вышло. Из-за Ральфа. Потому что один парень из съемочной группы стал проявлять к нему повышенный интерес — сами понимаете, с какими намерениями. Но Ральф не был расположен идти на контакт и через какое-то время ощутимо занервничал. Я довольно долго наблюдал за их маневрами, и в конце концов мне это надоело. Я взял парня за локоток, отвел в сторонку и вежливо объяснил, что, если он не уймется, то у его стоматолога вскоре будет много работы. Однако, мои доводы на него не подействовали, и, по-хорошему, следовало бы ему все-таки врезать, но очень уж не хотелось портить такую хорошую вечернику. В общем, кончилось тем, что я стал изображать ревнивого мужа: таскался за Ральфом и оберегал его от домогательств. Сам он тоже включился в игру и стал строить мне глазки, вешаться на шею. Так мы весь вечер и проходили в обнимку. И, знаете, с одной стороны, мне хотелось сквозь землю провалиться — мне казалось, что все смотрят только на нас и понятно о чем думают, а с другой — мне понравилось. Это же был Ральф. И он был со мной.

Нет, я не могу сказать, что мы как-то особенно сблизились после того случая. Да и куда ближе? Мы и так проводили вместе уйму времени, а в первые месяцы после смены состава он вообще только со мной и общался. Ребят он не то чтобы игнорировал, но сторонился немного. Да и они взирали на него как на какое-то грозное божество, что тоже не способствовало налаживанию отношений. Ребята были совсем молодые, и, наверное, Ральф казался им ужасно крутым и неприступным. Но, разумеется, когда он захотел их приручить, то сделал это с легкостью. Он умеет располагать к себе людей. На мне он тоже в свое время опробовал все эти штучки, на которые купились Джон и Стиви... Да, он немного манипулятор, но я не вижу в этом ничего плохого. Впрочем, я пристрастен, я вообще в Ральфе плохого не вижу. Он удивительный. И очень талантливый... Я очень его люблю.

Нет, я это далеко не сразу понял. Я долгое время считал, что секс с ним — это что-то вроде дурной привычки, как курение. Хочешь избавиться — и не можешь. Поразительно, каким я был идиотом, сейчас даже вспоминать странно. А тогда... тогда я вообще мало что понимал. Я словно оказался в кошмарном сне. И все надеялся проснуться, но так до сих пор и не получилось.

...Тот день я надолго запомнил. Знаете, бывает такое, что все из рук валится с самого утра, — вот и у меня валилось. Сначала я забыл дома телефон, потом застрял в пробке, опоздал на встречу, и человек, с которым нужно было увидеться, меня не дождался, а на обратном пути у меня сломалась машина, и я бог знает сколько проторчал на обочине, замерз как собака и домой добрался на чертовом такси уже хорошо заполночь. А там меня встретил психованный Ральф. Он, видите ли, волновался, весь вечер мне названивал — я, естественно, не брал трубку — и к ночи он накрутил себя до настоящей истерики... В общем, мне прямо с порога заявили, что я последняя сволочь, что приличные люди так не поступают, что я должен был предупредить, что со мной что-то случится, потому что он подумал, что со мной что-то случилось... Это сейчас смешно, а тогда мне было как-то не до смеха. Я и так был в бешенстве, а тут еще Ральф со своими претензиями. Тоже мне, мамочка... Короче, я разозлился окончательно, и в итоге мы поругались. Я послал его ко всем чертям, ушел к себе и громко хлопнул дверью. Он что-то еще орал мне вдогонку, потом успокоился. А я переоделся и спустился на кухню. Только поужинать мне не удалось.