Адам в Аду

— Как вы можете жить с этим? — спросил Ро.

— Так же, как и все мы.

— Эй! Ро! Профессор у тебя?

В дверь заколотили. Ро подошел к двери и распахнул ее. Ванька проскочил в комнату:

— Профессор! Скорее! Там... Стас... Я зашел, а он лежит, я сначала подумал — спит, потом подумал... Пойдемте, Профессор, а?

Петр Евгеньевич поднялся на ноги.

— Вы с нами, Родион Родионович?

— Конечно.

Один за другим они вышли из комнатки Ро и двинулись по узкому, ярко освещенному лампами дневного света коридору.

— Петр Евгеньич, а как же так, а? — беспокойно спросил Ванька.

— Случается, к сожалению, — ответил Профессор и поглядел на Ро.

Ро кивнул. Он помнил, что Ванька сам недавно перезагружался. Стоит ли тащить его к Стасу, где он непременно все узнает, и, возможно, сам завтра будет лежать в темноте, дожидаясь, пока память избавится от лишнего груза?

Увы, это было неизбежно.

Собственное существование представлялось Ро похожим на лабиринт. Карта лабиринта, которую каждый из них держал в руках, рано или поздно оказывалась исчерченной линиями. Тогда, наконец, они обнаруживали себя в последнем тупике и понимали, что блуждания бессмысленны и выхода просто нет.

А другого лабиринта не будет.

И каждый из них, подождав кто-то больше, кто-то меньше, принимал решение стереть все линии на карте и начать блуждания сначала, с новой, пусть и заведомо тщетной надеждой на выход.

Ро не знал точно, сколько раз перезагружался сам. Знал только, что существует так уже около семи лет. И что через три дня будет полгода, как продолжается его очередной путь к безнадежности.

Стас уже приходил в себя. Ро, Профессор и Ванька склонились над ним.

— Ты живой? — спросил Ванька.

— Нет, — ответил за Стаса Ро.

— Сейчас придет в себя, — одновременно произнес Петр Евгеньевич.

Переглянулись.

— Пессимистичны вы, Родион Родионович, — покачал головой Профессор.

— В данном случае пессимистичны вы, — мрачно откликнулся Ро.

— Не буду с вами спорить.

Стас открыл глаза.

Ро вздохнул со смесью зависти и жалости. Для Стаса блуждания начинаются заново.

Но сперва ему предстоит узнать, что он уже шесть лет как мертв.

* * *

1. Бладхаунд

Выйдя от Яворского, Бладхаунд положил сумку с нейрокристаллом на переднее сидение своей "Тойоты" и скомандовал навигатору:

— К Емельянову.

Мишка Емельянов когда-то учился вместе с Бладхаундом, однако диплом искусствоведа так и не получил, ушел к программистам. Недавно появившиеся нейрокристаллы целиком увлекли его и, ведомый этой страстью, он проделал немалый путь от истока до самых глубин: от завораживающего свечения поверхности кристалла, через передачу электрических импульсов в наноструктурированных полимерах, до химических процессов в живом еще мозге. До запрета он с увлечением читал студентам лекции по устройству нейрокристаллов, после же наука его оказалась никому не нужна, и он с легкой руки Бладхаунда подался в эксперты. Таким мелочам, как полулегальный статус, он не придавал значения, любимым делом зарабатывал неплохо, а полученное им образование не позволяло более сноровистым, но менее подкованным коллегам занять его нишу.

Дверь Бладхаунду открыла супруга Емельянова.

— Миша дома?

Та лишь развела руками и указала на лестницу, ведущую в подвал.

Бладхаунд спустился и постучал.

— Минуточку! — послышалось из-за двери.

Бладхаунд прислонился к стене и приготовился ждать. Минут через пять дверь открылась, и на пороге возник хозяин. Он близоруко посмотрел на Бладхаунда, словно бы не узнавая, потом наконец отступил:

— А, это ты! Проходи, проходи... Рад, рад, только у меня тут... беспорядочек...

Бладхаунд вошел в большую, ярко освещенную комнату. Беспорядочек ничем не отличался от того, что творилось в этой комнате во время других визитов ищейки — картотека, баночки с реактивами за стеклянными дверцами шкафа и на столе у стены, стопки бумаги, устало мерцающий экран терминала, а в дальнем углу, у двери в морозилку — коробки с нейрокристаллами. Очевидно, не все образцы были удачными — от коробок изрядно попахивало.

Центр комнаты занимал огромный стол, центр стола — микроскоп. Рядом с микроскопом, под мощным светом лампы располагался насквозь проржавевший нейрокристалл, иглы, несколько шприцев, скальпель, предметные стекла, банки, мензурки — чистые и с образцами.

— Что-то интересненькое принес? — поинтересовался Емельянов, занимая место у стола. — Погоди, мне еще недолго... Принесли, понимаешь, на анализ, надо закончить... Ситуация смешная — да ты садись! — бабка у заказчика померла... Так, сейчас мы тебя чуть-чуть уколем, воооот сюда... Ага, есть! О чем я? А, да. Бабка. Бабка, понимаешь, решила внуку подарочек сделать... Завещала себя прошить, да не просто, а у Серова, ты же понимаешь, что это значит. И вот Серов, значит, ее прошил, и получилось у него этакое дерьмецо. А внук на Серова в суд, значит, подавать собирается. Потому что у бабки, оказывается, сертификат был, что мозги ее стоят, прости господи... Так, секундочку, образец органики возьмем... Ой ты мой хороший, давай к дяде Мише воот сюда... О чем я? А, сертификат. Стоят мозги ее, ежели их прошить хорошо, ни много ни мало двадцать тысяч европейских денег... Эдакое богатство! Ты кофе будешь? Я сейчас руки вымою и сделаю. Ну вот. И Серов виноват, потому что сертификат, понимаешь. И хочет он — не Серов конечно, Серову-то что, он мастер, с большой буквы мастер — заказчик хочет, чтобы я выдал экспертное заключение, мол, виноват Серов, работка-то дрянная... Ну, мы-то с тобой цену сертификатам этим знаем. А что Серов даже на таком дрянном материале сработал отменно я тебе и без экспертизы скажу... Ты с сахаром? Молоко, может быть? Сейчас, в холодильник сбегаю...

Он бросился к двери в углу, растолкал ногой мешающие открыть ее коробки, засунул нос в кладовку. Бладхаунда обдало прохладой и запахом подгнивающей плоти.

— Да ты садись, чего стоишь-то? — хозяин вернулся, сдвинул к стене миску с темными ошметками, поставил на ее место добытый пакет молока. Выудил из-под стола два табурета, подвинул один гостю.

Бладхаунд сел. Достал из сумки и молча положил на стол взятый у Яворского кристалл.

Емельянов присвистнул, отставил чашку и осторожно, двумя руками взял образец.

Бладхаунд отхлебнул горького кофе и отметил про себя, что Яворский прав — пятнышки, совсем недавно походившие на веснушки на детской коже, теперь превратились в оспины. Голубой цвет местами выцвел и потемнел. За какой-то час нейрокристалл потерял на черном рынке тысяч пятнадцать и, похоже, не собирался останавливаться на достигнутом.

Емельянов перестал крутить кристалл в руках, осторожно отнес его на рабочий стол и вернулся к Бладхаунду и кофе.

— Бладхаунд не приходит без работы, — сказал он вполне довольным голосом.

— Нужна экспертиза. Срочно.

— Что именно надо узнать?

— Все, что сможешь. Особенно меня интересует технология прошивки.

— Технология? — удивился Емельянов. — С каких пор ищейку интересуют технологии?

— С тех пор, как запахло фальшивками. Ты когда-нибудь слышал про фальшивые нейрокристаллы?

— Тю! Ты забыл, что ли, дело Уилкса? Да, не у нас, в Штатах, но...

— Вспомни еще Дюбуа, — поморщился Бладхаунд.

— А что такое с Дюбуа? Вот чего не могу понять — почему кристалл Дюбуа считается шедевром, а тот, другой, как две капли воды — понимаешь, поделка! Ну да, Дюбуа был вроде как политиком, а второй, говорят, студентик, калибр не тот.... Но цвет-то! Вещица-то изумительная!

— Студентика этого продали за полмиллиона, — отмахнулся Бладхаунд. — Потом, когда разобрались. Я о другом. Похожие и искусственные кристаллы — трюки для публики. Меня интересует подделка мастерская, такая, чтобы даже профессионал не отличил.

Емельянов молча поднялся, подошел к столу и снова взял кристалл в руки.

— Он теряет цвет, — сказал Бладхаунд. — Несколько дней назад он выглядел как нейрокристалл Разумовского. Даже владелец не заметил подмены.

Емельянов присвистнул.

— Первый раз слышу про такое! Как же это можно... Их же многие пытались, ну, ты знаешь, подкрасить, чтобы, значит... Сейчас, погоди, мы возьмем одну штуку и проверим... Тааак, сеть у нас подключена... Где же оно?

Эксперт пошарил рукой под столом и достал скатанный в рулон валидатор.

— Это портативный, — оправдывался он, раскладывая на столе рядом с терминалом прозрачную пленку с укрепленными на ней чипами и проводами. — Когда будет время изучу повнимательнее на томографе...

Нейрокристалл лег на пленку. Емельянов аккуратно подключил датчики.

— Погоди-ка... Сейчас дадим ток... Хм... Ну, ты знаешь, он работает, а вот как... Ты же мне оставишь его на недельку?

— Слишком долго, — отрезал Бладхаунд.

— Есть у меня мыслишка, — Емельянов почесал в затылке. — Как это могли сделать. Проверить надо... Ну, хоть на пару дней? Все равно биоорганика быстро не делается, а случай действительно уникальный. Надо же разобраться...

Когда Бладхаунд появился в баре, Серый глушил уже третью кружку пива. Это был высокий человек, едва ли старше Бладхаунда, но совершенно седой. Нейрокристаллами он уже не занимался — после того, как, выполняя задание, попал в переделку и потерял подвижность левого колена. Зато новости коллекционировал с прежним пылом и теперь торговал информацией. Бладхаунд слышал, что новички звали Серого Торгашом.

— А, Блад! Здорово, здорово! — приветствовал он Бладхаунда, радушно протягивая правую руку. — Темного, светлого?

— Я по делу, — Бладхаунд кивнул в знак приветствия, скупо пожал протянутую руку и уселся напротив.

— Ну как всегда, — улыбнулся Серый. — Что тебя интересует?

— Разумовский.

— Сам или нейрокристалл?

Бладхаунд поморщился.

— Кристалл.

Серый налил себе еще пива, с наслаждением сделал глоток и только потом заговорил:

— Нейрокристалл Разумовского изготовлен за пару недель до принятия закона об экстракции и изменения статуса нейрокристаллов молодым прошивщиком, неким Витько. Вся эта история очень мутная, и никто ничего не знает наверняка. Но точно известно, что это первая и единственная работа Витько, заслуживающая какого-то внимания. Между нами, нечаянная удача, принесшая ему славу и деньги. Но не надолго. Вскоре его убили. По словам самого Витько, Разумовский был его другом и лично просил прошить его после смерти. Случай представился, когда Разумовский полез на баррикады. Некоторые говорят, что Витько стоял рядом и нарочно толкнул Разумовского под пули. Дело было в двух шагах от его мастерской и нельзя было пренебрегать такой оказией. Лично я не очень в это верю, Разумовский — между нами — был идиотом, лез куда не просили, и если бы его не пристрелили в тот раз, пристрелили бы через недельку-другую. Есть и другое мнение: Витько был среди любопытных и снимал все на допотопную камеру — ролик, кстати, до сих пор по Сети ходит. Ну а как увидел, что дело пахнет керосином, быстренько подсуетился и отволок Разумовского в мастерскую.

Серый снова промочил горло. Бладхаунд терпеливо ждал, пока он дойдет до неизвестной ему части истории — а именно, как нейрокристалл Разумовского попал к Яворскому.

— В общем, свеженький труп был доставлен в мастерскую Витько, мозг изъят и прошит якобы по завещанию самого Разумовского любящими руками друга. Что, однако, не помешало лепшему другу пустить приятеля с молотка. Витько сразу понял, что у него получилась отличная штука, а учитывая, что имя Разумовского не сходило с первых полос, нейрокристалл был продан за очень кругленькую сумму в частную коллекцию. Потом хозяин ее помер, не оставив наследников, и его имущество пустили с аукциона. Нейрокристалл Разумовского оказался самым ценным лотом, но тем не менее его выкупил какой-то филантроп и подарил музею современной истории. Там сей лакомый кусочек, понятно, не задержался и года, его тут же выкрали. Поговаривали, что за этим стояли родственники Разумовского. Почти тут же убили Витько. А кристалл объявился пару лет назад на Сотбисе, но потом выяснилось, что это Билл Скунс. Кстати, история тоже занимательнейшая...

— Знаю, — кивнул Бладхаунд.

— А ты знаешь, что его купил очередной Буш? Позавчера сделка состоялась. Роб Уилкинз мне звонил, он занимался поисками. Билли сыграл на руку нам всем, когда придумал в клипе обрядить президента в костюм Скунса. Яркий пример того, как один поступок носителя поднимает цену до небес. Он на сегодняшний день стоит полтора миллиона.

Серый пристроил поудобнее негнущуюся ногу.

— Итак, к нашим баранам. Разумовского долго искали, связывали кражу, как я сказал, с убийством прошивщика. Кто там в итоге оказался убийцей, так и не выяснили, но братец Разумовского пострадал — тогда как раз запретили экстракцию личности, а у него оказался адам неплохого качества. Кристалл брата он то ли не брал, то ли уже успел сбыть. Это был последний случай, когда нейрокристалл Разумовского напоминал о себе миру.

— Миру? — хмыкнул Бладхаунд. — Может, персонально кому?

— Ты о чем, Блад? — поднял бровь Серый.

— О нейрокристалле Разумовского. Не так давно был приобретен неким коллекционером здесь, в Москве. Мне интересно, кто из ищеек мог приложить к этому руку.

Серый задумался.

— Вообще Разумовским интересовались многие, — наконец сказал он. — Хью не так давно спрашивал, думал, браться за заказ или нет. Но отказался, поскольку кристалла-то несколько лет никто не видел. Левшин вроде намекал на то, что сорвал недавно большой куш... Из европейских ребят вполне мог кто-то заинтересоваться — в общем, кто угодно мог. Но я бы знал, если бы кто-то из них отхватил Разумовского. Между нами — я не верю в Разумовского. Фикция. Нет его. Ну были слухи то и дело, что нашли Разумовского, но неизменно это оказывалось что-то другое. А ты сам посуди, кто его видел-то? Было описание, данное Витько, было несколько фотографий, гуляли по Сети. Хозяин, тот самый, первый и официальный, на том свете ангелам свидетельствует о том, что видел. Потом — экспозиция в музее, и все говорят — ну вот же он, лежал на видном месте, все видели! Но кто поручится, что выставлялся именно Разумовский, а не кто-то похожий? А потом и вовсе след простыл. Я вот думаю, может, и не прошивал Витько вовсе Разумовского. А может, пытался, да не вышло. Тем более, что ни до, ни после этого у него ни одной достойной работы не было... Ты вот говоришь, у кого-то он на полке — а сам-то ты видел его?

— Нет.

— Вот и я о том же говорю. Так что давай с тобой выпьем за настоящий товар и настоящие деньги. А, ты не пьешь... Ну, я за тебя выпью.

Серый приналег на пиво, а Бладхаунд задумался. Вполне вероятно, что Торгаш прав, и Разумовский — вымысел. А Яворский, значит, приобрел что-то другое, что у него впоследствии подменили поддельным кристаллом. Или не подменяли, а он сразу приобрел подделку, которая только теперь начала менять цвет? В том числе и на этот вопрос должен ответить Емельянов. А был ли кристалл — это надо спросить у эксперта, выдавшего заключение. Цепкая память тут же подсказала фамилию — Чистяков.