Небо шамана. 2 часть

Вообще, после моих манипуляций с мотором и скольжением воздуха по обшивке я полные обороты двигателю ещё ни разу не давал, не так ещё хорошо приработались детали, поэтому не рисковал. А вот сегодня уже можно, и я дал полный газ со скольжением "под горку". Скорость ушла за шестёрку показывающую сотни километров в час. Если бы у меня не была обработана обшивка, может и не стоило так рисковать, вдруг обшивку с плоскостей сорвёт, хотя для этого скорость нужна под восемь сотен. Видимо немец был полностью уверен, что у штурмовиков скорость до четыреста, а у него пятьсот семьдесят, у земли чуть меньше, всё равно больше сотни запаса, чтобы уйти от "Бетонного Ивана". Зеркала заднего обзора у него не видно, а смотреть назад гаргрот мешает и соответственно меня он не видит. Улепётывает по прямой, пикировать с разгоном высота не даёт. Догнал я его всего минуты за три и расстрелял как на полигоне. Подошёл вплотную, когда траектории пулемётных трасс ещё не сошлись в точке сведения. Очередями на двадцать пять — тридцать патронов отпилил немцу оба крыла. Не знаю, насколько удивился пилот, но уже не спросишь, при ударе об землю рвануло громко. Зато я проверил и убедился, что теперь пули моих ШКАСов взрываются не слабее, чем стандартные снаряды пушек ШВАК, вот только надо помнить, что скорострельные ШКАСы посылают в цель даже не очереди, а целое облако пуль. Радостный не снижая скорости, помчался догонять наших. Настроение до самой посадки стало чудесное, в конце сбил не самолёт, а прервал сегодняшнюю полосу невезения.

А вот после посадки Цыганов меня взял в оборот и повёл в палатку комиссара, она немного в стороне поставлена. Оказавшийся среди встречающих Гамбузов охотно предоставил комэску условия для приватной втык-беседы. И уже в палатке без крика и мата Васильевич мне качественно прочистил мозги. И ведь обидно, что полностью прав, а я расслабился и увлёкся. То есть в тот момент оставил всю эскадрилью на комэска и это просто везение, что за время моего отсутствия на нас никто не выскочил. Позабыл, что для нас главное защищать своих, а не сбивать немцев, мы — не истребители, а штурмовики. Повинился, пообещал принять к сведению и больше так не делать. А потащил он меня в палатку к комиссару, чтобы мой авторитет лейтенантский не ронять!

После пошли обедать, пока наши самолёты техники обслужат. И уже в столовой хитро прищурившись и частично переводя разговор в шутливую форму:

— Ты за немцем сегодня от обиды помчался, что я тебя почти догнал?

— Ну, вроде ещё не догнал, сколько у нас получается? У меня это двадцатый.

— А у меня сегодня восемнадцать, вышло, а если как сегодня попадёт, так две штуки считай не проблема!

— Да я сегодня как не с той ноги встал, два раза считай в упор, промахнулся...

— Да, видел я! Но не забывай, что я тебе сто раз говорил, мы не истребители! Да и ну их истребителей, у нас при их сопровождении ребят сбили. Ну, ты знаешь... Лучше на себя рассчитывать, тем более, что когда истребителей нет, немец от нас подвоха совсем не ждёт, сам подставляется...

Уже когда допивали компот прибежал посыльный от командира и Цыганов убежал в штаб. А ещё через пару минут с рёвом стали садиться четыре машины из второй эскадрильи, они и вылетали после нас... Про подтверждение наших сегодняшних сбитых даже думать не имело смысла, потому, что мы здесь ещё никого не знаем и уж тем более на виду каких наших частей мы в это время пролетали. То есть, не зная, какая часть под нами — неизвестно куда звонить, чтобы прислали нам подтверждение о сбитых над ними. Вот такая простая арифметика. Когда обживёмся, лучше узнаем расположение наших войск, вот тогда можно будет запрашивать официальные подтверждения о сбитых. И в случае посадки в расположении наших частей иногда лучше нам звонить, неизвестно в каком состоянии лётчик и может ли добраться до связи. Да, честно сказать, мы и не заморачивались. Наше с комэском соревнование скорее в шуточном ключе, а не реальный задокументированный счёт. Вообще, для нас обоих выбранное нами занятие по охране наших групп стало данью нашему истребительному прошлому, вроде как истребитель в нас не умер, а жизнь вот в штурмовики занесла. И при этом мы это могли делать гораздо лучше других и особенно в нашей слётанной паре. Тем более при наличии у нас теперь радиосвязи.

Когда собрались у штаба в курилке, вышел Цыганов и с ходу стал нарезать задачи, предварительно поговорив с Сергеем Петровичем — нашим старшим инженером:

— Слушаем меня все внимательно! Сегодня мы неплохо слетали, отработали без потерь. Только у Гордеева перебита тяга, которую надо менять и до вылета это сделать не успеют. Гордееву — замечание! Нечего под немецкие снаряды подставляться! Заодно всем, кто ещё не вылетал нужно машины облетать. Идём ввосьмером. Ведущими звеньев Нечай и Фима вместо Гордеева. Ведомые Пряхин и Косенков, второе звено Баймухаметов и Васильков. Я с Гурьяновым как всегда сверху в прикрытии, но башкой всё равно всем вертеть, если жить хотите. Разведка донесла, что вроде бы со стороны станции Суровкино двигается бронеколонна в сторону позиций шестьдесят второй армии, соседи помочь просят. Вылет прямо сейчас, доложили, что машины уже готовы! Вопросы есть?!

-...!

-Вопросов нет! Вперёд! По машинам!...

Снова сквозь поднятую над ВПП пыль, почти на ощупь взлетаем. Мы с Цыгановым последние, чтобы точно знать, что наши уже все в воздухе. У нас народ уже облетанный, пинками как наседке группу после взлёта сгонять в кучу не требуется. Летим. Мелькнул Дон, оставили слева дымы боёв, идём на юг, нам нужно у Чира выйти к железке и вдоль неё направо. Километрах в сорока от Дона пылит большая колонна, похоже с бронетехникой. Впереди разведка на мотоциклах и бронетранспортёре, с ними хорошо виден танк — двойка, за ним немного отстав тоже танк, только уже не понять, какой, а дальше в густой рыжеватой степной пыли не видно уже ничего, но колонна растянулась не меньше километра. До Суровкино и железной дороги мы не долетели километров двадцать пять и "наша колонна" должна немного севернее быть, решение принимать комэску... Парадокс в том, что даже зная, что перед нами немцы мы можем оказаться в положении "не выполнение приказа" ведь на нас рассчитывали, а мы чем-то другим занимались, если разбомбим не тех...

Идём мимо, словно и не видим колонну, комэск полез наверх, когда от колонны отдалились километров на пятнадцать, пришла команда на разворот и принять влево, что заходить будем, не смотря на пыль с конца колонны. Где там в этой пылище конец колонны неизвестно, хотя я примерно чувствую, но Цыганов исходит из того, что считает длину колонны в двести метров. Ну, грубо говоря, мы бОльшую длину колонны и не осилим, маловато нас, тем более, что у нас всего по шесть бомб, по две сотки и четыре полусотки. Были бы мелкие осколочные по пехоте или зажигательные ампулы в контейнерах, когда можно действительно площадь накрыть, а так работаем тяжёлыми бомбами чтобы нанести максимальный ущерб бронетехнике. Заходим по оси дороги и идём к голове, мы работаем голову от середины, а на хвост залпами выпустили эРэСы... После нашего прохода видно стало ещё хуже, если была только пыль и дым выхлопа техники, то теперь под нами вообще облако клубами и разных цветов, но что-то точно горит. Комэск решает не штурмовать из бортового оружия, смысла стрелять в непроглядную пыль и дым никакого, всё в душе протестует неприцельно тратить снаряды. Приказ группе на отход. Доворачиваем и идём на восток, где видны дымы пожаров боёв в излучине Дона, там найдём, что и кого поштурмовать из наших пушек и пулемётов.

Нашли, прошлись из всех стволов. Я снова порезвился из своих пулемётов только очень короткими очередями, можете себе представить полторы тысячи пуль, которые я выкладываю с очень большой точностью, которые рвутся, как фугасные пушечные снаряды каждая. Ну, а если надо и снарядов парочку добавляю, мне не жалко. Словом на паре участков мы перепахали немецкие порядки так, что после оседания пыли и дыма боеспособного там уже ничего не могло остаться. Желающих пострелять в нас не то, что из зениток, даже из пехотных пулемётов множили на ноль в первую очередь. А по пути к нам никто не стал приставать, даже странно. Потому, что немцы нагнали сюда столько авиации, что почти в любой момент, поглядев в небо хоть где-нибудь в воздухе можно увидеть самолёт и с вероятностью процентов в восемьдесят этот самолёт немецкий. Грубо говоря, всё правильно, при немецком плотном взаимодействии наземников и авиации, а здесь район главного удара даже не армии, а всего фланга фронта.

Нам уже довели, что здесь надо быть готовыми ко встречам не только с немцами, но и с их союзниками. К слову, те четверо, что пытались пристать к нам в прошлом вылете, имели на хвостах своих мессеров вместо косой свастики немецкого паука косой чёрный крест. На боку фюзеляжа вместо немецкого чёрного креста был нарисован на белом кругу с красной окантовкой тонкий красный крест с расщеплёнными ласточкиными хвостами концами, с жёлтым тонким кантом, двумя перекрещенными шпагами и с жёлтым львом на задних лапах в красно-белом медальоне. Оказывается это эмблемы болгарских ВВС**, которые с нами официально вроде не воюют. Когда ребята узнали, их возмущению не было предела. Все помнили про братушек-славян, про освобождение Болгарии от османского ига, про Шипку, про то, что ради освобождения славян из басурманского ига последняя Крымская война началась, победными плодами, которой из-за маразматика Горчакова Россия воспользоваться не смогла, только Болгария получила свободу и государственность, которая щедро полита кровью русских солдат, если подумать, совершенно не нужная России. Нам рассказали и про знаки самолётов Венгрии с бело-зелёной галочкой и белым крестом в чёрном квадрате на хвосте, Румынии с красно-жёлто-синим хвостовым оперением и жёлтым крестом-снежинкой с жёлтым кантом и красно-жёлто-синими кругами похожими на мишень в центре, Хорватии с щитом в красно-белую шашечку, Италии с зелёно-бело-красным хвостом и тремя стилизованными фашинами с крылышками на фюзеляже рядом с немецким крестом или просто белым крестом с маленьким красно-белым щитом в центре. В принципе все эти нюансы не так уж важны, тем более и сами немцы обожают разрисовывать свои самолёты. Главное, что все союзники немцев предпочитают летать на немецких самолётах, хотя вначале войны, говорят, пытались и на своих, а из общих обозначений — желтый нос и жёлтые полосы на машинах.

Назавтра или ещё через день наши полёты должны были бы закончиться, ведь боеприпасов у нас с собой едва на пару недель, а бензина только на несколько вылетов, для облёта самолётов, если точнее. Но наш БАО успел захомячить на станции где мы разгружались две бесхозные цистерны авиационного топлива и даже перевезти уже почти всё в нам. Даже бочки нашли, вернее потому и сумели захомячить, что сумели найти тару, а как иначе вывезти по тридцать тонн в каждой цистерне чудом не сгоревшие после бомбёжек...

Боеприпасы нам обещают подвезти, так, что будет с чем летать. Вот мы и летали до конца недели. Когда сами выискивали себе цели, а когда и по заявкам с земли. Наша шестьдесят третья армия стояла на левом берегу Дона, кроме плацдарма у Серафимовича откуда её пытались сбросить в Дон. Несколько раз летали объяснить наступающим здесь итальянским и румынским частям, что делать это не нужно. Вполне возможно, что если бы здесь наступали немцы, то удержать плацдарм не вышло бы, а против итальянцев с румынами плацдарм держится. Нам каждый день доводят конфигурацию линии фронта, и мы её рисуем на своих кроках карт, с которыми летаем. Немцы уже перебросили свои самолёты на аэродромы Морозовской и Обливской и сейчас имеют возможность прибывать по заявке буквально в течение нескольких десятков минут.

Дон здесь делает изгиб в сторону Волги, и немного севернее города Калач-на-Дону резко отворачивает к западу. Образованный этим изгибом почти прямой угол напротив Сталинграда и называют Донской Излучиной. В этот угол немцы отжимают наши войска, которые попытались держать оборону по реке Чир. Но их никто в лоб штурмовать не стал, немцы подготовленный и занятый нашими войсками рубеж обороны просто обошли. И если с северной стороны обход не очень получился, и они увязли в боях с правым флангом шестьдесят второй армии, то левый фланг рубежа, где стоит шестьдесят четвёртая армия, смяли и уже выдавили эту армию за Дон. Прижатая к углу излучины осталась шестьдесят вторая и остатки четвёртой танковой армий. Вообще на этом пятаке очень трудно разобраться, где и кто с кем воюет. Никакой сплошной линии фронта нет, многие части воюют в окружении и полуокружении зацепившись за какой-нибудь удачный взгорок или лесок, прикрывшись глубокой балкой или оврагом. Двести двадцать седьмой приказ выполняется, какими бы суровыми не казались его формулировки и последствия. Мы в этой ситуации имеем мало шансов вмешаться в мешанину идущих на земле боёв. Для того, чтобы надёжно и эффективно в таких условиях применять штурмовую или бомбардировочную авиацию нужно хорошее устойчивое наведение с земли со своевременным обозначением целей и своих порядков. И уж точно не хочется из самых благих побуждений вывалить бомбы на головы своих бойцов. Есть вариант летать парами и звеньями, выглядывать конкретные стычки и пытаться помочь нашим, но такая малая группа слишком уязвима для охотников и для обычного зрения задача далеко не всегда выполнимая. Поэтому нам остаётся в основном работать по подходящим из немецкого тыла колоннам и обозам, что тоже нужно, кто бы спорил, но хочется помочь в идущих на земле боях.

Вот только сами посчитайте, пусть даже восемь самолётов с восемью полусотками каждый и восемью РС-82. Цель — пылящая колонна, то есть работа при плохой видимости, наша система прицеливания и разброс при бомбометании с горизонтального полёта, когда бомбим куда-то в район цели. А вероятность попадания в танк с его гарантированным уничтожением всего пара процентов. Притом, что колонна даже танкового подразделения состоит не из одних танков. Радует, что наша эффективность против грузовиков или повозок в несколько раз выше, против них даже небольшие восемьдесят два эРэСы работают замечательно. А ведь у войсковых колонн есть свои средства ПВО, которые начинают палить, даже если не видят нас, но им хорошо слышно сквозь пыль и дым, на близких расстояниях этого достаточно. И два-три зенитных автомата вполне могут испортить нам всю малину комфортного захода по оси дороги, а заходы под углом снижают эффективность бомбометания в несколько раз. То есть, прилетели восемь больших железных самолётов, устроили очень много грохота, взрывов и пожаров, а в итоге хорошо, если хоть один танк уничтожен, а не отправлен в ремонт со сбитой гусеницей. Радует, что при плотном построении колонны грузовиков и конных повозок под раздачу каждой попавшей бомбы попадает не меньше десятка. Впрочем, эта на первый взгляд небольшая эффективность нашей работы рассчитана и принята достаточной. Это не мы — мазилы, это особенность применения всей бомбардировочной и штурмовой авиации. К слову, из-за малых высот точность у нас в разы выше, чем у больших бомберов. А для крупнокалиберной зенитной артиллерии расход снарядов в десятки тысяч на один повреждённый (даже не сбитый) самолёт считается вполне приемлемым и оценивается, как хорошая работа ПВО. Мелкокалиберная зенитная артиллерия при том, что стреляет очередями имеет показатель в несколько тысяч снарядов на сбитый или повреждённый, только в отличие от согласованных залпов больших стволов с задачей создать на пути вражеских самолётов вал осколков, малые калибры должны попасть и ведут прицельный огонь. Высоты, при которых их применение эффективно — небольшие, они прицельно работают по низколетящим целям. Только для нас это как раз высота, на которой мы и работаем, поэтому малокалиберные зенитки наш самый главный враг и противник.