Ржавчина

И эти "случайные" появления рядом стали происходить с завидной регулярностью. То там, то сям. Работаем-то в одном здании. И всё больше я к жене, чем она ко мне. В Аврорат просто так по своему желанию не больно-то захочешь заходить. Даже когда там твой муж служит. Вот и получалось, что Панси частенько становилась свидетельницей наших с Гермионой взаимоотношений. И она всё не прекращала улыбаться. Никак ей не наскучивало. Прямо высверливала меня этой своей улыбочкой. Обычно-то глазами высверливают, а она умудрялась так. Даже когда не смотрела на нас.

Я первый с ней заговорил. Потому что, по-видимому, случай хороший представился. Не то чтобы я мечтал с ней заговорить, я... Да я сам не знаю, чего именно я хотел. Доказать ей что-то? Что у нас всё в порядке, ну, с семейной жизнью? Ну да, докажешь такой, конечно! Тем более что и не уверен я уже был тогда, что всё у нас в порядке. Попросить её перестать ядовито улыбаться? Ага! Чтобы услышать в свой адрес какую-нибудь пакость в её духе. Всю жизнь мечтал! Не знаю, короче, заговорил, и всё!

Я зашёл, а Гермионы нет. Зато она на месте. Моя новоиспечённая головная боль. Панси. Я спросил её... кажется... чего это она вдруг решила устроиться именно в этот департамент. Она могла бы, конечно, если бы захотела, воспринять это как претензию, но она не захотела. Даже соизволила ответить, мол, ей было всё равно, куда устраиваться.

— А чем занимаешься?

— Делопроизводством, — протянула она нехотя.

Вот как странно иногда бывает, попала на работу, и вдруг неожиданно проснулся талант к делопроизводству. И ведь не нравилось ей это совсем, а получалось прекрасно. Всё это сортировать, вести документы, организовывать, следить за чужим графиком. Они обе с Гермионой поначалу в департаменте числились на птичьих правах. Так — стажёры. А потом сразу попёрли в гору стремительным темпом. Причем Панси даже ещё быстрее, учитывая, что она на полгода позже пришла.

Ну, Гермиона-то понятно, у неё всегда голова работала за четверых. Она за месяц во всём так разобралась, что могла любого сотрудника заменить. И инициативу, конечно, тоже начала проявлять вовсю, в своём стиле, куда же без неё. Собственные проекты принялась составлять, о том, как, значит, жизнь магических созданий улучшить, да прав им побольше добавить. Я, само собой, не преминул несколько шуточек на эту тему отпустить. Ох, лучше бы я этого не делал! Ладно бы ещё она начала ругаться в ответ, спорить, упрекать. Нет, она начала мне истории рассказывать. К ним же в департамент регулярно обращались за помощью, и вот она начала мне пересказывать всякую жуть. Как, кто и где плохо живёт, как кого притесняют. Наслушался я, в общем, надолго хватило, больше не шутил.

Так вот, Панси умудрилась, если и не переплюнуть Гермиону, то, во всяком случае, оказалась работником не хуже моей жены, просто в своём роде. Она, конечно, никаких инициатив не выдвигала, но документооборот организовывала в идеальном порядке. Так они и работали. Не бок о бок, но недалеко друг от друга.

В следующий раз я зашёл уже специально. В смысле, вроде как, к Гермионе, но зная прекрасно, что её сейчас нет на месте. И наш диалог был уже более продолжительным и содержательным. Она расспросила о своих знакомых, кто где, я рассказал, что знал, даже отпустил какую-то шутку, она улыбнулась в ответ, в свою очередь, высказала что-то такое беззлобное о моей жене, я поинтересовался, куда она уезжала, и заодно ненароком узнал, где она живёт. Оказалось — снимает квартиру в Лондоне. Я пообещал, что ещё загляну. В этом не было ничего такого, совсем ничего, обычный разговор с бывшей однокурсницей. Но почему же тогда мне казалось, что лучше бы его вести вдали от ушей Гермионы?

Только потом я сообразил, что вокруг ведь полно злых языков, которые начнут болтать то, что не надо. Более того, Панси вообще могла затеять всё специально, чтобы просто нам обоим напакостить. И я даже начал боятся, что в один из дней услышу упреки от жены по поводу того, что я на работе любезничаю с девицами, да ещё не с кем-нибудь, а с Панси Паркинсон. Но ничего такого не услышал. И тогда я зашёл ещё раз.

И в этот раз я уже не просто стоял, опершись на её стол, я сидел. И мы болтали. И это оказалось очень и очень приятно — с ней болтать. Не помню даже о чём. Просто так, какая-то совершенно пустая болтовня о том, о сём. Что никак невозможно было бы с Гермионой. С ней возможен был разговор только на тему. Никакого беззаботного щебетания, никаких сплетен, глупых шуточек над коллегами, никакого обмена лёгкими уколами. Мы пару раз вспомнили учёбу, и даже воспоминания эти были не чета тем мучительным, что обычно проскальзывали у нас в разговорах с женой, а такие, от которых тянуло ржать. Я уже давненько, со времени отъезда Гарри, наверное, так легко себя ни с кем не чувствовал.

Когда пришла пора уходить, я понял, что у меня вот сейчас есть стопроцентный шанс пригласить её куда-нибудь. Более того, после такого разговора, это, вроде бы даже, как бы, и подразумевалось. Она ведь знала, что я женат. И два раза в разговоре упомянула, в какое кафе иногда заходит после работы. И как я должен был поступить, по-вашему?

Нет, нет, ответ неправильный! Ни хрена я в тот момент ещё не думал, куда поворачивает ситуация. Со стороны — это одно, это я понимал, но внутри себя — нет! Мне было тяжело, бесконечные дежурства, семейная жизнь ни шатко, ни валко, Гарри уехал, а я даже с сослуживцами в бар не мог сходить. Потому что пить мне нельзя было, Гермиона бы учуяла, устроила бы мне весёлую жизнь.

Я как-то раз попробовал. И выпил-то всего ничего. Ну, посидели мы немного с коллегами, поговорили спокойно, посмеялись. И, главное, такое приятное расслабление после работы, такое замечательное настроение было в тот вечер, думал, вот приду домой, первым делом жену расцелую, распрекрасную мою Гермиону! Ага! Расцеловал...

После получасовой перепалки она придумала, как навсегда закрыть эту тему. Пригрозила, что расскажет родителям. Знала же, что я терпеть не могу, когда мать с отцом встревают в наши отношения. А тут они бы обязательно встряли, к доктору не ходи. Мать бы отца ещё контролировать меня заставила в Министерстве. Мало мне было забот!

Вот так вот. Поэтому я решил, что это тоже неплохой способ. В смысле, посидеть с Панси в кафе. А что — с ней, как оказалось, очень легко бездумно проводить время. И вообще, с красивой девушкой рядом находиться само по себе приятно, особенно, когда ты понимаешь, что и ей нравится твоё общество. Но ничего такого. Совсем нет. Совсем!

Вряд ли надо объяснять, что стоит всего лишь раз уступить самому себе, и ты уже остановиться не сможешь. Конечно, не было ровным счётом ничего ужасного в том, что мы с Панси проболтали в кафе два с половиной часа. Ужасно было другое — то, что я не рассказал об этом своей жене! А самое смешное, что я собирался рассказать. Пока шёл домой, совесть замучила. Ну, она ведь должна спросить, почему я так поздно вернулся? Тут-то я ей и признаюсь. Пускай поругается, пускай даже поревнует немного, может, хоть это слегка встряхнёт наши отношения. Но она не спросила! Вот в чём штука. Она настолько закопалась в свои бумажки, что даже не заметила, когда я пришёл. Понимаете?! Нет, конечно, у меня график тот ещё, иногда приходится и задерживаться на работе, но ей, похоже, вообще было всё равно! Ну, и с какой стати тогда мне было ей о чём-то рассказывать?!

Наверное, я наговариваю на неё сейчас. Не было ей всё равно, не такие у нас были отношения. Конечно, она просто не обратила внимания. А почему? А потому что доверяла мне. Но, вы знаете, всё равно это было обидно. Да, обидно, и всё тут, кто бы что ни говорил!

Так что ничего я не стал рассказывать. И в следующий раз мы с Панси пошли уже в другое кафе. Подальше от Министерства. А потом ещё. И ещё. А потом я пошёл её провожать.

Глупо это, конечно, звучит — "провожать". Как будто магу нужны провожатые. Вот в том-то и дело, что магу не нужны, а девушке нужны. И когда я вдруг оказался у её подъезда, я понял, что подошёл момент уже и напроситься в гости. Ну, просто потому, что мне хотелось посмотреть, как она живет. Действительно! Но она аккуратненько так меня за плечи развернула и подтолкнула в спину.

— Иди-ка домой, Уизли. Зайдёшь в другой раз, когда будешь чувствовать себя посвободней.

Я сперва не понял, что она имела в виду, потом дошло. Действительно, смысл заходить на полчаса? Кофе попить? Я в кафе попил.

Ну, мне ничего не стоило организовать себе день "посвободней". Сказать Гермионе, что я на дополнительном дежурстве, как раз тогда, когда у меня выходной. Вот интересно, когда я это организовывал, я думал уже тогда, зачем именно я собираюсь домой к знакомой девушке? Вряд ли. Вряд ли я думал. Да, она мне, конечно, нравилась, и я о ней даже фантазировал, но это были фантазии из серии "обычных", тех, что приходят в голову постоянно, каждый день. Со мной рядом в Аврорате работала девушка, которая мне нравилась не меньше, и ни от той, ни от другой я бы не отказался... не будь у меня жены. Но вот как-то действительно всерьёз думать, что ты с кем-то окажешься в постели, когда ты и так практически каждую ночь ложишься с кем-то в постель — это надо, чтобы совсем уж дело было плохо. В смысле, дома. Но в этот раз я уже не просто умалчивал, я врал, а значит, чувствовал за собой вину. Подозревал за собой очевидное намерение.

Знаете, а ведь действительно, не приходило мне в голову изменять. Не было такой тяги совершенно. До встречи с Панси-то уж сто процентов. И ведь не сказать, что у нас в постели с Гермионой было всё в ажуре. Как бы не наоборот! Не то чтоб совсем грустно, но невесело. По крайней мере, мне — точно.

И начиналось-то всё кое-как, но это бы ещё ладно, у многих так начинается, но и дальше стало не сильно лучше.

Свадьба наша закончилась поздно, народу собралась уйма, мы оба были вымотанные и уставшие. Вообще, такое ощущение, что жених с невестой — всегда самые несчастные люди на свадьбе. По крайней мере, мне так кажется. Говорят, что для девушки это очень важно. Не знаю, Гермионе, по-моему, всё это торжество было почти так же не нужно, как и мне. Я бы с удовольствием собрался в тесном кругу друзей, вот это было бы и правда весело, а когда такая толпа малоизвестного народу, и каждый норовит подёргать тебя за рукав и сообщить, как он счастлив, поневоле захочется побыстрее сбежать.

И потом, не понимаю я всех этих восхищённых возгласов: "Ах, как это красиво!" Что красиво? Свадебное платье? Да ничего хорошего. Сколько видел невест — оно их только портит. Уж не знаю, в чём тут дело, в белом цвете или ещё в чём, я в подобном не разбираюсь. Но невесты всегда смотрятся с какими-то жуткими красными лицами среди всей этой белизны. Будь моя воля, я бы нарядил Гермиону в каштан и позолоту! И распустил бы ей волосы. Вот это было бы зрелище! А так я больше пялился на её макияж, она в жизни-то не красилась почти что. Сейчас, правда, когда на работу ходит, понемногу начала. А до этого я её накрашенной только раз на четвёртом курсе и видел. И, в общем, накрашенная супер она выглядела! Даже белое платье не могло испортить.

Ну, это ладно. Важно ведь, что потом было. Когда она начала это платье снимать. Что-то такое говорила себе под нос, как бы мне, а на самом деле себя успокаивала, свои нервы. Я даже не подошёл ей помочь, когда она отстёгивала все эти застёжки. Потому что с места не мог сдвинуться, стоял и смотрел.

— А ты чего не раздеваешься?

Ну да, конечно, "чего"! Первый раз в жизни вижу, как любимая девушка стаскивает с себя одежду и "чего". Естественно, я взгляда не мог оторвать от неё, пошевелиться не мог, стоял с открытым ртом. Она только плечами пожала, и дальше продолжает с себя все эти праздничные шмотки снимать. И, знаете, аккуратненько так с сосредоточенным выражением их сворачивает и на стул рядом с кроватью укладывает. Ну, чтобы не помялись, значит.

Я-то тогда был прилично навеселе, и воспринимал всё как сквозь приятный туман. Слегка розоватый такой. И вот я наблюдал за всем за этим, и меня невольно пробило на смешок. Никак не мог удержаться. Уж очень комично это смотрелось. А она, естественно, сразу обернулась ко мне с таким недоумённым, знаете, выражением лица...

— И что же смешного ты видишь, Рональд Уизли, интересно знать?!

— Ну, ты вся такая...

— Какая?!

— Собранная. Как будто к экзамену готовишься.

— Хм, — она повела бровью, — что ж, возможно ты и прав. Только ты не задумывался, что именно я у тебя буду его принимать? Надеюсь, ты приготовился?

И вот тут я протрезвел. Буквально разом. Видимо, у меня в тот момент было такое лицо, что она как-то... смешалась... кажется, так говорят... и постаралась улыбнуться.

— Эй, я пошутила, вообще-то.

Но, вы знаете, вот ни хрена это была не шутка! Что я, первый раз с ней разговаривал, что ли? Не то чтобы она и вправду прям так об этом думала. Ну, как об экзамене. Но воспринимала — точно! И хуже всего, что неизвестно — с кого она собиралась спрашивать строже — с меня или с себя. А я ведь уговаривал её хоть чуть-чуть выпить. Но ни в какую же! А ведь это могло помочь. Наверное. Мне-то вот, правда, не слишком помогло.

Потому что действительно сразу стало ни в одном глазу. И в голове так чисто-чисто. Как в стеклянном стакане с тонкими стенками.

"Ты попал, Рональд Уизли", — вот что я тогда подумал.

Но, как говорится, надежда умирает последней. Тем более что самого-то главного я ещё пока и не увидел. Ждал, верил, что, как увижу, так оно как-то всё само собой и получится.

Она всё с себя стащила так боком-боком ко мне и одеяло в сторону, я едва успел её поймать. "Погоди, — говорю, — дай я хоть посмотрю на тебя". Она пожала плечами буквально едва-едва и замерла. Покраснела как рак, конечно, но мне тогда не на лицо её хотелось смотреть, отнюдь! И это был единственный раз, ЕДИНСТВЕННЫЙ, мать его, раз, когда она мне позволила на себя пялиться!!

Они же не понимают, как для нас это важно. Видеть свою девушку голой стоя! Потому что в постели — это не то. В постель ложатся понятно для чего, там это как бы и в порядке вещей. А голыми мы же не ходим! Вот и получается, что ты как бы видишь что-то запретное, что-то только для тебя. И потом, в постели же ничего нормально не увидишь. Разглядишь — да, но не увидишь, всё только по частям, а вот так, чтобы вместе, вся фигура целиком... А это же очень важно! Впрочем, кому я это рассказываю?

Ну, я и увидел. Н-да, тут, конечно, случилась у меня одна неприятная проблемка. Потому что мне раньше думалось, что я уже знаю, что я увижу. По одной простой причине. Хоркрукс мне показал. Да, да, когда соблазнял меня его не уничтожать. Он же мне под нос подсунул картинку Гарри с Гермионой, как будто они там... Обжимаются, короче, голые. И я почему-то наивно думал, что она такая и будет. Ага, куда там! До меня только гораздо позже дошло, что он никак не мог мне показать её настоящую, что он из моей же головы взял её изображение, а у меня в голове там было, как бы это сказать, что-то такое из журналов. Тех самых, которые принято прятать от родителей. Ну, вы можете себе представить! А реальность оказалась... несколько другой.