| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
* * *
«Вся Москва попала в пробку —
Не проехать не пройти.
Уголёк подкинте в топку,
И счастливого пути!».
Первая «пробка» образовалась сразу же: хотя выходов было несколько — но большинство первых секретарей республик, обкомов и горкомов — предпочли ломиться за Генеральным секретарём и, нас с товарищами командирами — буквально выдавили через двери. Сзади крики, вопли, истеричные визги… Противогазы получить не получилось, ибо «раздаватели» был снесены людской толпой и вынуждены были бежать вместе с ней, как и тот мужик — напоминающий мне товарища Бывалова, как будто катящийся впереди нас на своих коротких ножках.
Вторая — более грандиозная «пробка» образовалась» у дверей в подвал Большого дворца, вход в который почему-то был всего один, хотя и относительно широкий. Все депутаты кричали:
— Спокойно, товарищи, без паники!
Отчего, последняя всё усиливалась и усиливалась и людская толпа превратилась в неуправляемый бурный поток, несущийся вниз. Впереди меня было уже — как бы не с полсотни депутатов, изо всех ног, с вытаращенными глазами, ничего не соображая — несущихся в безопасное место. Сзади всё сильней и сильней напирали ещё примерно полторы тысячи. Если бы не Малиновский с командирами — партфункционеры меня бы просто затоптали, как бизоны зазевавшегося команчу… Как никак шестьдесят два года — это вам не шутка и даже не фунт изюма.
По плану «учений», Никита Сергеевич должен был здесь встретить меня, мы с ним должны были дождаться — когда депутаты спустятся в бункер, и…
Не я такой жестокий — жизнь наша такова!
…И проблем у нас с ним не будет. Возможно, появятся какие-то другие проблемы — не спорю. Но проблем со съездом, его депутатами и невесть куда пропавшими членами Политбюро — уже не будет.
Спускаясь вместе со всеми по лестнице в подвал, я сверху вниз увидел у входа в подземную галерею двух бойцов ГО в противохимических костюмах — которые видимо должны были закрыть за нами двери. Они стояли в углах по бокам дверей, поэтому их этим «селевым потоком» не должно занести внутрь убежища, и…
Серова.
Но Хрущёва, сцуко, не было.
«Ох и пидор же ты, дорогой Никита Сергеевич!».
Решил значит и от товарища Сталина избавиться, раз такой удобный случай подвернулся.
Впрочем, я предполагал, что Кукурузник погонится за «журавлём в небе» — а не удовольствуется «уткой под кроватью», поэтому был наготове.
Хрущёв, решив видимо сам лишний раз не светиться — послал своего шныря контролировать ситуацию, а тот попал аки кур в ощуп.
Главный «гэбист» Украины Серов, увидев несущеюся на него толпу заметался, потом выхватив пистолет и что-то истошно вопя — выстрелил в поток…
Но то был выстрел в собственную ногу!
…Первые партократы притормозили, но задние не поняв в чём дело — после выстрела ещё больше запаниковали и усилили напор и, комиссара госбезопасности — буквально занесли спиной вперёд в подземную галерею ведущую в бункер.
В самый последний момент, я в последний раз увидел его глаза — с выражением уже не самоуверенно-смелой наглости, а беспредельного ужаса…
«Так, этого мы уже потеряли».
Пусть «свет в тоннели» — закончится для тебя очком сортирным, товарищ!
* * *
Меж тем я вижу, что командиры начинают отставать — явно намереваясь отправить меня в подземелье без своего сопровождения…
Э, так дело не пойдёт!
Притормозив свой рысистый до этого бег, я схватился за грудь:
— Сердце… Не могу больше.
После секундного замешательства, генерал Малиновский скомандовал своим полручным:
— Хватайте его за руки и тащите!
Подполковник-танкист и майор, положили мои руки на свои выи — несколько возвысив таким образом меня над толпой. Сам генерал и полковник Гречко, шли впереди — матом и кулаками пробивая путь через успевшую опередить нас толпу партийных чиновников. Видимо они получили приказ любой ценой доставить меня в бункер…
Но без «подробностей», что будет после этого.
Уже на входе в подземелье, почувствовался перенасыщенный влагой, спёрный от испарений воздух. Лампочки аварийного освещения тускло моргали жёлтым светом — видать имелись серьёзные проблемы с изоляцией и где-то конкретно коротило.
В неописуемой давке (у меня аж рёбра трещали и, то и дело — испускались из кишечника «газы», ясное дело отнюдь не озонирующие общую атмосферу) прошли через вход, и спустились по первой — довольно крутой лестнице, у подножья её споткнувшись об что-то мягкое. Могу побиться об заклад: это был незадачливый соратник Кукурузника по заговору — Комиссар государственной безопасности 3 ранга Иван Александрович Серов.
Ну, как говорится — «минус один»!
Как уже было сказано: в подземной галереи ведущей в бункер имелось три разно— уровневых перехода с лестницами и герметично закрывающимися стальными дверьми.
Перед спуском по второй лестнице, я перехватил трубку в правой руке так, что мундштук торчал между средним и указательным пальцами… Улучив момент, снял руку с шеи подполковника-танкиста и без замаха ударил его в спину — под рёбра с правой же стороны. Острая как игла спица, выскочила из мундштука и пронзила правую командирскую почку…
Раздался истошный вопль и тот в корчах свалился под ноги бегущей толпе. Об него споткнулись бегущие сзади и, образовавшаяся сверху лестницы «куча мала» чуть было не накрыла нас с оставшимися командирами — как альпинистов катящийся с горы снежный ком… Ну или как горнолыжников — снежная лавина, без особой разницы.
Мне удалось удержаться на ногах, лишь успев подобно черкесу перехватив трубку в зубы — правой рукой вцепиться за портупею бегущему впереди полковника Гречко…
Очень полезная вещь, оказывается, эта портупея — как будто именно для таких случаев придумана!
Чуть позже, немного освоившись, я подставил подножку майору и левой рукой — изо всех сил дёрнул его назад за воротник. Успев на прощанье забористо матюкнуться, тот упал под ноги бегущим сзади и, по всей вероятности — был ими затоптан. По крайней мере, на этом свете больше его ни разу не видел и, даже фамилии не знаю — чтоб поскорбить по несостоявшемуся генералу, а то и маршалу.
Будущий маршал, а ныне всего лишь полковник Гречко тянул меня как хороший маневренный паровоз и, было весьма заманчиво «проехаться» на нём до конца… Однако я не стал рисковать и, на следующем переходе точно таким же способом — ударом в почку, расстался с ним, да ещё и пройдясь по нему — когда он упал… Правда, последнее не было преднамеренным: мне просто ступить было некуда — кроме как на несостоявшегося министра обороны СССР.
Генерал Малиновский стал что-то подозревать, но я вцепившись ему сзади в портупею, ору в ухо:
— Мы с тобой сейчас в одной лодке, генерал: если не хочешь здесь сдохнуть — ГРЕБИ!!! Греби, я знаю где отсюда есть выход!
Жажда жизни превысила чувство осторожности и, ещё один несостоявшийся министр обороны Советского Союза (да сколько их уже у меня «в шкафу»?!) — потащил меня как хорошая артиллерийская упряжка дивизионную гаубицу, на ходу работая кулаками и выражаясь исключительно на «русско-командном языке».
На третьем — самом нижнем уровне, после которого лестница за стальными дверьми — вела уже непосредственно в бункер, было наиболее заметно — что сооружение находится в аварийном состоянии. Бетонные стены были все во влажных разводах от потеков, с прозеленью от плесени, с потолка капало, а под ногами — нет, нет — да и хлюпало от луж.
Генерал потащил было меня к замеченной им сбоку стальной двери — точно такой же, как между уровнями… Это — вход в Сенатский корпус, который по нашему с Хрущёвым плану должен был заблокирован снаружи.
Ору ему в ухо, с риском сорвать голос себе, а ему — порвать барабанные перепонки:
— НЕ ЗДЕСЬ!!! Греби к тому пожарному щиту, что дальше в нише!
Тот меня послушался и, вот мы на месте.
В углублённой на полметра в стене нише для пожарного щита (стандартные ящик с песком, лопаты, багор и конические вёдра и, всё — красного цвета) уже было битком набито народа.
Командую:
— Выкинь их отсюда, генерал!
Малиновский послушался, после чего ещё минут десять-пятнадцать, никого туда не запускал.
* * *
Стоит, ждём…
Наконец, основная толпа депутатов схлынула и людской поток — что тёк мимо нас, был хоть и был плечом к плечу — но более-менее уравновешенным в психическом состоянии. Некоторые депутаты даже между собой об чём-то оживлённо беседовали.
Генерал держался настороже, спиной ко мне предпочитал не поворачиваться и, по всему видать — лихорадочно соображал, что ему делать. Вышестоящего начальства он поблизости не наблюдал, а проявить инициативу — так это для российского бюрократа (а все советско-российские генералы и есть — суть от сути бюрократы) ломы несусветные.
Радостно-удивлённо захлопав ресницами, показываю рукой на толпу:
— Смотрите, товарищ генерал: Хрущёв…!
И запрыгав, замахав рукой с зажатой трубкой, кричу:
— …Никита Сергеевич! Мы здесь, гребите к нам!
Малиновский буквально на долю секунды отвлекся, со счастливым выражением на лице повернулся в указанном направлении, открыв мне правый бок, и…
…И это была последняя радость и одновременно — последняя же ошибка в его жизни.
После того как я нанёс ему три молниеносных удара спицей в печень, генерал вскрикнув от боли и, прохрипел теряя сознание:
— Сцука…
И наливаясь нездоровой синевой от боли, начал медленно оседать.
Придерживая его, стоящего на коленях у моих ног, сверху вниз глядучи, не стал отрицать:
— Возможно. Но ты — первый ссучился, генерал! А я всего лишь — «возмездие и аз воздам»! Так что пеняй только на самого себя.
Не знаю — услышал он меня или нет… Да, какая разница?
Однако, «прибраться» за собой надо.
Обратился к проходящим мимо:
— Товарищи, товарищи! Генералу плохо! Помогите отнести его в убежище, пока нас ещё бомбить не начали!
Удивительно, но хотя сперва от нас шарахнулись, но всё же нашлись добрые люди — которые схватили его под руки и, отцепив от моих штанин — потащили в бункер.
Теперь мимо меня шли уже вполне упорядоченно и, то и дело узнавая меня в тускло-жёлтом свете моргающих ламп, хотя я изо всех сил старался прикинуться ветошью. Депутаты интересовались моим здоровьем и предлагали помочь добраться до убежища. В ответ отвечал, что так было и задумано по плану эвакуации: я спущусь туда самым последним. Поток стал всё жиже и жиже и, наконец совсем иссяк…
Двое последних прицепились как репей к заднице, возмущаясь:
— Товарищ Сталин, Вы видели что твориться?
— Не только видел, но и сам в этом участвовал. Проходите в бункер, не задерживайте эвакуацию.
— Как минимум десять трупов, не считая пострадавших в давке…
— Что поделаешь — война, а на войне бывают жертвы.
— Они закрыли за нами дверь, даже не попытавшись оказать помощь!
Подталкивая их в сторону входа в бункер:
— После отбоя тревоги обязательно расследуем и накажем виновных. А пока поспешите в убежище, товарищи!
Проводив их глазами, испытывая нешуточные муки совести, думаю:
«Надеюсь всё же, что это — какая-то супер-навороченная компьютерная стратегия, с шибко продвинутыми ботами…».
В любом случае, для меня все они все — уже давным-давно покойники, так что нечего понапрасну рефлексовать «добром нации».
* * *
Наконец, я остался один.
— «Одын, одын, совсэм одын!», — спел я и принялся за дело.
Откатив в сторону пожарный ящик, который специально для этого дела был изготовлен с колёсиками — которые просто так и не приметишь, если не знаешь сию «фишку». Подойдя вплотную, я засунул руку за щит и сняв с обыкновенного крючка — потянул за край, открыв его наподобие обычной двери. За щитом оказалась точно такая же стальная дверь, как и между уровнями — с красной звездой, с «колёсиком» и буквами «О» и «З» по бокам последнего…
Но очень уж заржавленная!
Такое ощущение, что как её здесь забетонировали — так с тех пор больше не трогали.
Струйка ледяной воды стекла за шиворот, как бы намекая мне на дальнейшую мою участь — если не начну шевелиться и, вмиг похолодев от макушки до кончиков пальцев ног — я сгоряча схватился за штурвал и, попробовал — налегая изо всех сил, покрутить его в сторону буквы «О»…
Ни с места!
Вытерев холодный пот со лба, я обратился вслух к Реципиенту:
— Коба, твою ж мать! Тебе надо было в молодости не банки грабить, а культуризмом заниматься.
«Там», в «родном» теле, я и в шестьдесят пять лет — штангу в сто кило свободно от груди жал… Правда всего лишь раз и, после этого «раза» — меня из-под неё вытаскивали и вызывали «неотложку».
Со словами из какого-то пошлого анекдота…:
— Попробуйте ещё раз!
…Я как следует налёг на штурвал: раз налёг, ещё раз, ещё и ещё много-много раз — всё тот же результат. В голову начали приходить все чёрные мысли разом:
«Заблокировали снаружи? Кто и зачем? Хрущёв про отдельный бункер для Сталина не знает, это однозначно… Или знает?».
Вдруг проснувшийся внутренний голос, с криком отчаянием прервал мои размышления:
«КРУТИ ДАВАЙ!!! Устроил тут ромашку — «знает, не знает…»».
Схватившись обеими руками, я повис на штурвале, ногами из всех сил уперевшись в стену…
Ни с места.
Запыхавшись до астматической одышки, я вскоре оставил тщетные попытки и вслух процитировал Николая Гоголя из Тараса Бульбы:
— ««Эх, старость, старость!» — сказал он, и заплакал дебелый старый козак».
Усевшись на ящик с песком, схватив голову обеими руками, я начал в отчаянии раскачиваться и попавшим в капкан волком выть:
— На кого я страну покину? На Хрущёва?! …НЕТ!!! Что делать? Что делать… Ууууу…
Внутренний голос верещит зайцем-подранком:
«Думать надо!».
— Чё, тут думать — «звезда» нам с тобой волосатая, на букву «П»… Это однозначно!
«А ты в другую сторону пробовал крутить?».
Покрутив у виска пальцем, усмехаюсь грустно:
— «В другую сторону»? Для особо одарённых сообщаю: «О» — это открыто, «З» — «закрыто». Я крутил как написано…
««Написано»… На заборе «х…уй» написано — а там всего лишь дрова сложены».
Пытаюсь объяснить прописную истину:
— Если бы ты училось вместе со мной в институте, то знало бы: в СССР всё закрывается по часовой стрелке, а открывается — против…
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
