| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вдруг после взгляда на стоящий рядом стол с телефоном, меня осеняет:
«А может позвонить куда-нибудь и, спросить что случилось?».
Однако, не тут то было!
Куда я не набирал: от Секретариата Поскребышева — до Комендатуры Кремля и приёмной профессора Виноградова — никто нигде на мой звонок не отвечал.
«Вымерли они все, что ли?».
Вдруг опять посетила здравая мысль:
«А не спросить ли у Хрущёва?».
Зайдя в кабинет, предельно вежливо спрашиваю у него — боком расположившегося на кресле:
— Никита Сергеевич! Не подскажешь нам, что в городе происходит?
Тот, как взбесившийся:
— ЭТО ТЫ!!! ЭТО ВСЁ ТЫ НАТВОРИЛ… СВОЛОЧЬ!!!
И дальше — отборные маты, которые не каждая бумага не выдержит — воспламенится. Не говоря уже про электронные носители информации.
Мда… Никакого «экспресс-допроса» не получится: «объект» в высшей степени быковат и вряд ли просто так «расколется». А электропаяльника, как на грех — под рукой нет.
Задумчиво на него глядя:
— Вижу, конструктивного диалога у нас тобой не получится, Микитка…
Какой там «диалог»?!
Видимо услышав вновь из моих уст опостылевшее прозвище, Хрущёв невообразимым финтом подскочил в кресле и, в прыжке попытался меня укусить за ногу — плотоядно рыча… Быть мне покусанным и возможно тоже — взбесившимся… Но капитан не растерялся и мигом уложил нападавшего носом в довольно-таки пыльный ковёр — по которому я уже успел наследить своими прошедшими подземелье сапогами.
Слушая непрекращающиеся «идиоматические обороты», недоумённо-озадаченно чешу всей пятернёй в затылке:
«Интересно, что его так взбесило? Разве погибель всего партсъезда…? Так мы об этом с ним заранее договаривались, значит не должно вроде? Фиаско своего заговора…? Он бы тогда попытался договориться с командирами — пообещав им золотые горы и маршальские звёзды… Нет, тут что-то совсем другое».
Ладно, это всё выяснится потом — никуда оно не денется. Сейчас же срочно надо избавиться от Кукурузника: ибо это безлюдье за окном — меня не по-детски напрягает…
Как бы всё не заработало в обратную сторону!
Встав над Хрущёвым и прижав ногой его голову к ковру, чтоб не перебивал, оглашаю:
— Как Председатель ГКТиО, Верховный Главнокомандующий и прочая, прочая, прочая, приговариваю тебя — гражданин Хрущёв, к высшей мере социальной защиты — смертной казни через повешенье. Приговор привести в исполнение немедленно.
Подойдя к раздвижным книжным шкафам, скрывающим вход в подземелье, приказываю:
— Тащите приговорённого за мной, товарищи командиры.
* * *
На лифте спустились в бункер Сталина — где уже было по щиколотку воды и, тоже —некоторое время думали-гадали, на чём бы его повесить… На потолке нет никакого подходящего крюка, а если на торчащем из стены крючке — ногами будет доставать. Разве что колени ему прострелить — как посоветовал капитан-танкист.
С хозяйским прищуром на него посмотрев: «А ведь он, падла, способный!», — я предложил другой, более приемлющий вариант:
— Товарищи! А давайте его к кабинке лифта привяжем, а сами поедим вверх — он и повиснет в лифтовой шахте, болезный.
В мою бытность бандитом, мы такое с пацанами неоднократно проделывали — но лишь чтобы попугать конкурентов по бизнесу. По настоящему — никогда не вешали, хотя мне всякий раз хотелось попробовать.
Когда Хрущёву накинули на шею тщательно намыленную верёвку, а другой конец — прочно прикрепили снизу лифтовой кабины, он наконец-то почуяв смертный час — заткнул свой «фонтан».
Участливо спрашиваю:
— Ваше последнее слово, приговорённый. Может какие-то пожелания или привет кому-нибудь передать…
Тот, тяжело дыша, взглядом пытаясь прожечь во мне дыру размером с жоппу гиппопатами:
— Сволочь! Если бы ты знал, что ты наделал…
Про что это он?
— Всё мной «наделанное» — я как-нибудь сам разгребу, не парься! Главное, что ты ничего не успел наделать.
Чуть не забыл:
— У тебя остался всего один единственный шанс чтоб остаться в живых, гражданин Хрущёв.
Тот, с смертной тоской смотрит на меня, но упорно молчит.
Достаю из кармана шинели здоровенный початок кукурузы:
— Засунешь его себе в анус — поедешь в Туруханский край председателем колхоза, учить тамошних оленеводов выращивать этот овощ в условиях вечной мерзлоты.
Вижу, что колеблется, достаю завёрнутый в газетку кусочек сала:
— Натрёшь хорошенько — зайдёт в жоппу без боли и крови… Я так думаю.
Тот, снова кусаться — еле оттащили:
— Будь ты проклят!
— Все мы там будем…
Потом пожав плечами:
— … Ну не хочешь, как хочешь — моё дело было предложить.
«А потом будут историки понапрасну писать, мол Сталин был жестоким тираном…».
Уж было заходя в лифт, вдруг спохватываюсь:
— Товарищи командиры! Видите в бункере много воды?
Уровень грунтовых вод уже поднялся почти до середины голенища сапога.
— Видим, товарищ Сталин.
— Непорядок! Надо срочно открыть нижнюю дверь, чтоб вода ушла.
Подробно объяснив где находится дверь в галерею — ведущая в общий бункер, показываю пальцем на полковника и майора и, приказываю:
— Быстренько сбегайте, откройте ту дверь, а мы с капитаном вас подождём…
Когда они скрылись, я глядя последнему в глаза, негромко добавил:
— …С капитаном госбезопасности.
Как известно, звание «капитан государственной безопасности» — соответствует званию полковника РККА.
Смотрю на капитана, он на меня… Думаю, мы друг друга поняли: мне нужен личный Малюта Скуратов — и он на эту роль вполне подходит. А те двое — слабаки, судя по моим наблюдениям. Ибо не каждый способен за просто так человека убить и при этом «кукушкой» не тронуться… Начнёт их совесть дрючить, сопьются, станут много лишнего болтать и один хрен кончат плохо.
Так зачем людей зря мучить?
Прошло минуть пять, может чуть меньше, как вдруг со стороны кабинета послышались дикие вопли, а из секретарской — бурным потоком хлынули грунтовые воды, таща с собой мебель и мусор… Часто-часто заморгав — аварийное освещение погасло, как кабель отрубило. Капитан не растерялся и, прежде чем я успел скомандовать, нажал кнопку. Кабина лифта тут же рванула вверх, таща за собой привязанного за шею верёвкой Хрущёва.
Надеюсь, он недолго мучился и умер не от удушья — а от перелома шейных позвонков. На себе ни разу не пробовал, но британские учёные говорят, что это совсем не больно:
Раз и всё!
Благосклонно кивнув, я:
— Поздравляю с орденом «Красной звезды», товарищ капитан госбезопасности. И надеюсь, что эта награда у Вас не будет последней.
— Служу трудовому народу!
Доехали до верха и, выйдя, я нажал кнопку — отправляя кабинку лифта снова вниз, после чего на всякий случай — мы с капитаном вешалкой для одежды заблокировали дверь лифта. Затем я выключил рубильник и открыв двери в кабинет — чтоб было светло, приказал капитану:
— Достаньте пистолет и, расстреляйте электрощиток.
Что он тут же и проделал, потратив целую обойму своего «ТТ».
Как всё утрясётся-устаканится, прикажу засыпать, забетонировать сверху лифтовую шахту и ликвидировать все следы существования входа из домашнего кабинета Сталина в подземный бункер.
Зайдя в кабинет, беру со стола бумажник Хрущёва и вынимаю из него несколько фотографий. Первая, что удивительно — портрет улыбающегося Ленина в кепке.
Покачав головой, засовываю обратно, беру и рассматриваю второе фото. Это сожительница покойного.
Медленно произношу:
— Нина Кухарчук, она же Горпина Безотказная — член террористической группы «Небесная сотня», являющейся правым крылом украинской ультра-националистической организации «УХНА-УХНО».
Задумчиво:
— Далеко протянули они свои щупальца, очень далеко…
Как бы после тяжкого раздумья, спрашиваю:
— Капитан, Вам приходилось убивать женщин?
— Нет, товарищ Сталин.
Прищурившись:
— А хотелось бы попробовать?
После недолгого замешательства, тот твёрдо:
— Нет… Сказать по правде — нет.
Только радуюсь:
«А он — не беспринципный! И это очень хорошо».
Иначе б, после пары акций — его пришлось бы ликвидировать и ищи-свищи потом другого «офицера по особым поручениям».
Убрав обратно в бумажник фотографии дочерей Хрущёва, протягиваю ему ещё фото двух сыновей — Леонида и Сергея.
— Не обязательно делать это своими руками. Позже, я Вам дам документ — по которому Вы сможете выбрать себе любого исполнителя в любой тюрьме СССР. Естественно, работать надо крайне аккуратно и без лютого фанатизма: имитация самоубийства или несчастного случая… Если что я подскажу Вам несколько типовых схем. «Исполнителя» обратно в тюрьму можно не возвращать… Понимаете, про что я?
— Понимаю, товарищ Сталин.
— Где-то через месяц-другой, как всё устаканится после сегодняшних событий — можете приступать…
Вынув из кармана и открыв крышку и посмотрев на часы — почти полдень:
— …Ну а пока давайте прогуляемся на свежем воздухе и попробуем найти хоть одного живого. Не в Кремле — так хотя бы в целой Москве.
Что же всё-таки случилось?
Держа так же — «по-сталински» левую руку в кармане шинели, а правую — с пистолетом — за отворотом на груди, я двинулся на выход.
* * *
Было морозно, но не ветрено и оттого не холодно, с неба не переставая валил крупными хлопьями снег.
Выйдя на белый свет из Сенатского корпуса, мы с капитаном некоторое время стояли в раздумьях — куда идти, потом заметив за снежной пеленой какое-то движение — отправились мимо Арсенала в сторону открытых настежь Никольских ворот, одноимённой башни Кремля. Уже подходя к их створу, увидели на фоне Исторического музея толпы народа со всех ног бегущие куда-то в сторону собора Покрова Богородицы во рву, иначе — Храма Василия Блаженного.
Не мог сдержать удивления:
— Куда это они так ломятся? ГУМ вроде в другой стороне?
Тому тоже интересно:
— Пока не выйдем на Красную площадь, не узнаем.
На главной площади страны уже была изрядная толпа, через которую казалось бы — нам не пройти, не пробиться даже на танке… Но едва завидев меня, народ с возгласами: «Сталин! Сталин жив! Сталин с нами!» — стал раздаваться в стороны, как Тихий океан перед Моисеем — ведущего евреев из египетского плена в Америку и, мы смогли пройти по образовавшемуся живому коридору.
В самом центре Красной площади было относительно свободно.
Хотя и имевшие несколько растерянно-бледный вид, многочисленные милиционеры поддерживали какай-никакой — но порядок, достаточно успешно оттесняя толпу любопытствующих из центра Красной площади. Встав приблизительно на её середине, я огляделся по сторонам:
Такое ощущение, что чего-то не хватает.
Капитан тоже, замер соляным столбом — как будто увидел все творящиеся в Содоме и Гоморре непотребства разом, разинув рот и выпучив глаза по полтиннику.
Я туплю:
«Чего это он?».
Кругом засверкали магниевые фотовспышки и какой-то по-европейски одетый пронырливо-нахальный хлющ, на довольно сносном русском:
— Мистер Сталин…
— Носорог тебе «мистер»!
— Что случилось? Где Мавзолей Ленина?
И только сейчас до меня дошло:
— УХ, ТЫ!!!
А ведь и вправду:
Где Мавзолей?
— МАТЬ, ТВОЮ Ж!!!
Беспрепятственно пройдя через группу, уже не простых «москвичей и гостей столицы», а по всему видать — руководящих товарищей в гражданском и в форме, я вдруг неожиданно оказался на краю громадной ямы у стены Кремля — на дне которой чернела дымящаяся на морозе вода.
— НИХРЕНАСЕ!!!
Только и сказал я и, сдвинув фуражку на глаза, почесал в затылке.
Увязавшийся за мной папарацци, суёт какую-то хреновину под нос, похожую на микрофон:
— Мистер Сталин… Что случилось с Мавзолеем? И где тело Ленина?
Односложно отвечаю:
— Оно утонуло.
И незаметно сделал знак капитану, после чего излишне назойливый «пёс демократии» — как-то уж слишком стремительно быстро исчез из поля моего зрения и больше не докучал.
Так вот почему таким убито-потерянным был Хрущёв!
Вот почему, он сдался практически без боя.
Сей тип, имел удивительное сочетание личностных качеств амбициозного подонка и в то же время — фанатичного коммуниста-ленинца. Ведь одно из самых его обвинений уже мёртвого Сталина, был якобы отход того от ленинских принципов роли партии в государстве. Съезды ВКП(б), дескать — собирал редко и, на пленумах Политбюро ЦК — с соратниками забывал советоваться.
* * *
Ну, что сказать?
Остаётся одно: всё что не делается — делается к лучшему.
В своё время, я был сознательным октябрёнком, затем — пионером и, наконец — комсомольцем… Правда, до сознательного члена партии — так и не дорос, в связи с известными событиями.
Но несмотря на свою сознательность, факт что Вождя, Учителя и Основателя — выпотрошили, высушили как воблу и выставили на всеобщее обозрение как чучело диковинного зверя в музее — меня изрядно напрягал и даже коробил. А в октябрятах, так даже по ночам на эту тему ужастики снились — отчего я плакаль и пысцался и, до четвёртого класса заикался — отчего и вырос таким стеснительным.
Отношение к мёртвым — это есть показатель культуры общества в целом.
Нет, я понимаю: студенты-медики учатся на безропотных трупах лечить пока ещё живых людей…
Потроша умерших, патологоанатомы выясняют причину их смерти и, тем самым помогают милиционерам ловить злодеев…
Негро-африканцы из Эфиопии занимаются людоедством — ибо в их организме не хватает каких-то очень важных для их существования витаминов…
А для чего (или за что?) коммунисты так жестоко надругались над телом создателя первого в мире государства рабочих и крестьян?
Не… С этой страной было что-то не так.
И если войны заканчиваются — когда похоронен последний павший солдат, то точно таким же образом, революция не может считаться завершенной — пока не погребён последний революционер…
И вот — свершилось!
* * *
Ко мне подходит группа военных и гражданских, среди которых я вижу профессора, Виноградова, Поскрёбышева и Косынкина…
«Приятно удивлённые» — это не то слово, относительно них!
Последний не скрываясь крестится и, со слезами на глазах:
— Слава Богу, Вы живы, Иосиф Виссарионович!
Тоже давая знать, что чертовски рад их видеть, улыбаюсь и негромко:
— Не дождутся!
Высокий мужчина в форме комиссара госбезопасности 2-го ранга, с умным, по-аристократически красивым, но в данный момент — с растерянным лицом, спрашивает:
— Товарищ Сталин! Что это было?
Это — правая рука Берия: Всеволод Николаевич Меркулов — первый заместитель наркома НКВД — начальник Главного управления государственной безопасности (ГУГБ).
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
