— Я должен быть в состоянии посетить вас. — Флойд записал адрес и номер телефона Бланшара и договорился с ним о времени. — Только одно, месье. Я могу понять, почему Набережная не заинтересовалась делом этой женщины. Но зачем вы мне позвонили?
— Вы намекаете на то, что это была ошибка?
— Нет, вовсе нет. Просто большинство моих дел приходит по личной рекомендации. Я не получаю много работы от того, что люди находят мое имя в телефонной книге.
Мужчина на другом конце провода понимающе усмехнулся. Звук был такой, словно в колосниковой решетке помешивали уголь. — Я бы тоже так подумал. В конце концов, вы американец. Кто, кроме дурака, стал бы прибегать к услугам американского детектива в Париже?
— Я француз, — сказал Флойд, вскрывая второй конверт.
— Давайте не будем придираться к паспортам. Ваш французский безупречен, месье Флойд, для иностранца. Но больше я ничего не скажу. Вы родились в Соединенных Штатах, не так ли?
— Вы много знаете обо мне. Откуда вы узнали мое имя?
— Я узнал об этом от единственного разумного полицейского, с которым я разговаривал во время всего этого дела, — инспектора Майоля. Я так понимаю, вы с ним знаете друг друга.
— Наши пути пересекались. Майоль — достаточно порядочный парень. Разве он не может разобраться с этим предполагаемым самоубийством?
— Майоль говорит, что у него связаны руки. Когда я упомянул, что эта женщина была американкой, ваше имя, естественно, всплыло у него в голове.
— Откуда она была родом?
— Из Дакоты, полагаю. Или, возможно, это была Миннесота. По крайней мере, где-то на севере.
— Я из Галвестона, — сказал Флойд. — Это отдаляет нас друг от друга на целый мир.
— Тем не менее, вы возьметесь за это дело?
— У нас назначена встреча, месье. Там мы сможем все обсудить.
— Что ж, очень хорошо. Я буду ждать вас в назначенный час?
Флойд вытряхнул письмо из второго конверта с почтовым штемпелем Ниццы. На стол выпал сложенный пополам единственный лист серой бумаги. Он развернул его и увидел сообщение, написанное от руки водянистыми чернилами, которые были лишь на оттенок темнее той бумаги. Он сразу узнал этот почерк. Оно было от Греты.
— Месье Флойд?
Флойд выронил письмо, как будто оно было оттиснуто из раскаленного металла. Его пальцы, казалось, покалывало. Он не ожидал снова получить весточку от Греты — по крайней мере, в этой жизни. Ему потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к ее внезапному вторжению обратно в его мир. Что она вообще могла ему сказать?
— Месье Флойд? Вы все еще здесь?
Он постучал по трубке. — Просто на мгновение потерял вас, месье. Это крысы в подвале, они всегда у телефонных линий.
— Очевидно. Значит, в назначенный час? Мы договорились?
— Я буду там, — сказал Флойд.
ДВА
Верити Оже обозревала подземную сцену из безопасного защитного костюма, стоя в дюжине метров от искореженного краулера. Похожая на тарантула машина лежала, накренившись набок, две ее ноги были сломаны, а еще три бесполезно прижаты к низкому потолку из резного льда. Краулер никуда не двигался — его даже нельзя было вытащить обратно на поверхность; но, по крайней мере, его система жизнеобеспечения пока была цела. Кассандра, студентка, все так же сидела в кабине, скрестив руки на груди, и наблюдала за происходящим с какой-то надменной отстраненностью. Себастьян, мальчик, лежал примерно в пяти метрах от краулера, его скафандр был поврежден, но все еще мог поддерживать его жизнь до прибытия спасательной команды.
— Держись, — сказала ему Оже по телефону. — Они прорываются. С минуты на минуту мы будем дома и обсохнем.
Треск и статические помехи, сопровождавшие ответ мальчика, заставили его казаться находящимся за миллион световых лет от них. — Я не слишком хорошо себя чувствую, мисс.
— Что не так?
— Головная боль.
— Просто лежи спокойно. Эти уплотнения в скафандре сделают свое дело, если ты не будешь двигаться.
Оже отступила назад, когда сверху появились спасатели из Совета по древностям, отбрасывающие лед с помощью клешней и кирок с поршневым приводом.
— Это ты, Оже? — раздался голос в ее шлеме.
— Конечно, это я. Почему так долго? Я думала, вы, ребята, никогда не придете.
— Мы приехали так быстро, как только могли, — она узнала голос Мэнкузо, одного из спасателей, с которыми она имела дело в прошлом. — У меня были проблемы с тем, чтобы засечь тебя на такой глубине. Казалось, что облака сегодня вечером о чем-то спорили, и в них было видно много электромагнитного дерьма. Что именно ты делала так глубоко?
— Свою работу, — коротко ответила она.
— Мальчик ранен?
— На его скафандр пришелся удар. — На своем собственном мониторе на лицевой панели она все еще могла видеть диагностическую сводку скафандра Себастьяна, выделенную пульсирующими красными индикаторами опасности возле правого локтевого сустава. — Но в этом нет ничего серьезного. Я посоветовала ему лечь и не шевелиться, пока не прибудет помощь.
Из головного краулера уже выбирались двое спасателей, одетых в слегка комичные костюмы секции экстремальных ситуаций. Они двигались, как борцы сумо, приседающими шагами.
Оже подошла к Себастьяну и опустилась рядом с ним на колени. — Они здесь. Все, что тебе нужно делать, это не двигаться, и ты будешь в целости и сохранности.
Себастьян издал в ответ неразборчивое бульканье. Оже подняла руку, подавая знак ближайшему из двух скафандров подойти к ней. — Это тот самый мальчик, Мэнкузо. Думаю, сначала вам следует разобраться с ним.
— Мы уже приступили, — пронзительно прокричал другой голос в ее шлеме. — Отойди назад, Оже.
— Осторожнее с ним, — предупредила она. — У него сильный порез возле правого...
Костюм Мэнкузо возвышался над невысоким мальчиком. — Полегче, сынок, — услышала она. — Я быстро приведу тебя в порядок. С тобой там все в порядке?
— Больно, — услышала она вздох Себастьяна.
— Думаю, нам нужно поторопиться с ним, — сказал Мэнкузо, подзывая к себе второго спасателя движением мускулистой руки. — При такой высокой плотности частиц мы не можем рисковать, перемещая его.
— Восстанавливаем на месте? — спросил второй спасатель.
— Давай так и сделаем.
Мэнкузо указал левой рукой на мальчика. В броне открылся люк, и оттуда высунулась распылительная насадка. Из сопла хлынуло серебристо-белое вещество, мгновенно затвердевая на препятствии. За считанные секунды Себастьян превратился в кокон в форме человека, обернутый жесткими, похожими на застывшую слюну прядями.
— Осторожнее с ним, — повторила Оже.
Затем к работе приступила вторая команда, разрезая лазерами глыбу льда непосредственно под Себастьяном. Пар поднимался в воздух от места резки. Время от времени они останавливались, подавая друг другу знаки крошечными жестами рук, прежде чем продолжить. Первая команда вернулась с упряжью на колесиках, похожей на носилки, толкая ее между собой. Тонкие металлические когти опустились с подставки, вонзаясь в лед вокруг Себастьяна. Люлька медленно поднимала всю завернутую в кокон массу, включая ее ледяную основу, оторванную от земли. Оже наблюдала, как они увозят Себастьяна и загружают его в первую восстановительную машину.
— Это была всего лишь царапина, — сказала Оже, когда Мэнкузо вернулся, чтобы проверить ее. — Ты не должен вести себя так, как будто это чрезвычайная ситуация, пугая ребенка до смерти.
— Это будет для него опытом.
— У него уже было достаточно опыта для одного дня.
— Ну, слишком мало осторожности не бывает. Здесь, внизу, все несчастные случаи — это чрезвычайные ситуации. Я думал, ты уже должна была это знать, Оже.
— Ты должен проверить, как там девочка, — сказала она, указывая на краулер.
— Ей больно?
— Нет.
— Тогда она подождет. Давай посмотрим, ради чего вы рисковали жизнями этих детей, не так ли?
Мэнкузо имел в виду газету.
— Это в краулере на полке для хранения, — сказала Оже, подводя его к искалеченной машине. В передней части краулера, под наборами манипуляторов и инструментов, находились сетчатый мешок и люк с разделенным на отсеки лотком для хранения. Оже отпустила ручную защелку и выдвинула лоток. — Смотри, — сказала она, с большой осторожностью вынимая газету из прорези.
— Ух ты! — присвистнул Мэнкузо, с неохотой поддающийся впечатлению. — Где ты это нашла?
Она указала на затонувший участок прямо перед разбитой машиной. — Мы нашли там машину.
— Внутри был кто-нибудь?
— Пусто. Мы разбили люк на крыше и с помощью манипуляторов краулера извлекли бумагу с заднего сиденья. Нам пришлось прислонить краулер к потолку, чтобы он не опрокинулся. К сожалению, потолок оказался непрочным с точки зрения конструкции.
— Потому что эта пещера еще не была расчищена для операций людей, — сказал ей Мэнкузо.
Оже тщательно подбирала слова, помня о том, что все, что она сейчас скажет, может попасть в протокол. — Никакого вреда причинено не было. Мы потеряли краулер, но возвращение газеты легко перевешивает это.
— Что случилось с мальчиком?
— Он помогал мне стабилизировать краулер, когда порвал свой скафандр. Я велела ему лежать смирно и ждать кавалерию.
Она положила газету обратно на поднос. Газетная бумага была все такой же четкой и разборчивой, как и тогда, когда она достала ее из машины. Сам процесс поднятия бумаги — ее легкое сгибание — даже вызвал к жизни один из анимационных рекламных роликов: девушка на пляже бросает мяч в камеру.
— Очень хорошо, Оже. Похоже, на этот раз тебе повезло.
— Помоги мне убрать лоток, — сказала она, догадываясь, что попытки вернуть весь краулер целиком не будет.
Они извлекли лоток для образцов, отнесли его к ближайшему спасательному краулеру и вставили в свободное место.
— Теперь пленка крутится, — сказал Мэнкузо.
Оже обошла накренившуюся машину, откидывая защелки и вытаскивая тяжелые черные картриджи, скрепляя их вместе по ходу движения для удобства транспортировки. Как только все они двенадцать были собраны, включая те, что были сняты с мониторов в кабине, она передала объемистый сверток Мэнкузо. — Я хочу, чтобы эти снимки были отправлены прямо в лабораторию, — сказала она.
— И это все? — спросил он.
— Это все, — подтвердила Оже. — Можем мы теперь разобраться с Кассандрой?
Но когда она снова посмотрела в освещенную кабину, то не увидела никаких признаков девушки. — Кассандра? — позвала она, надеясь, что канал связи с краулером все еще функционирует.
— Все в порядке, — сказала девушка. — Я прямо за тобой.
Оже обернулась и увидел Кассандру, стоящую на льду в другом защитном костюме малого размера.
— Я же сказала тебе оставаться внутри, — удивилась Оже.
— Пришло время уходить, — ответила Кассандра. Насколько могла судить Оже, она эффективно и тщательно надела свой костюм. Оже была впечатлена: надеть защитный костюм без посторонней помощи было достаточно сложно взрослому человеку, не говоря уже о подростке.
— Ты убедилась, что... — начала Оже.
— Костюм в порядке. Думаю, нам пора уходить, не так ли? Вся эта активность, возможно, насторожила фурий. Нам не стоит быть здесь, когда они прибудут.
Мэнкузо коснулся плеча Оже перчаткой с усилителем мощности, которая могла бы раздавить ее в мгновение ока. — Девушка права. Давай убираться к черту из Парижа. Это место всегда вызывает у меня дрожь.
Оже вглядывалась в потолочный иллюминатор спасательного краулера, желая, чтобы красные и зеленые огни шаттла пробились сквозь облака, и надеясь, что сами облака не станут еще более взволнованными. Сегодня вечером с облаками было что-то не так. Обычно их разговор был медленной и безмятежной формой общения, о чем свидетельствовали изменения в их форме, цвете и текстуре. Обширные кольцевидные структуры сине-серого цвета с твердыми краями формировались бы в течение многих минут; эти формы постепенно стабилизировались бы, а затем медленно исчезли. Десятки минут спустя из рыхло-серого неструктурированного облака начинали проступать новые узоры. Такие перемещения были всего лишь основными единицами обмена, на завершение которого могли потребоваться часы или дни.
Но прямо сейчас облака ссорились. Узоры формировались и распадались с ускоренной скоростью, причем молния была своего рода выразительной пунктуацией в диалоге. Облака делились и сливались воедино, словно перезаключая вековые договоры и союзы.
— Они иногда так делают, — сказала Кассандра.
— Знаю, — ответила Оже, — но не в мое дежурство и не прямо над городом, который я исследую.
— Может быть, это происходит не только над Парижем, — размышляла Кассандра.
— Я тоже на это надеялась. К сожалению, я проверила. В метеорологической системе, сосредоточенной прямо над северной Францией, произошел серьезный сбой, и примерно в то время, когда мы прибыли, облачность начала сгущаться.
— Совпадение.
— Или нет.
Молния осветила сцену снаружи, высветив линейную полосу препятствий из блоков, пандусов и глубоких ровных траншей, вырезанных в бледно-голубом льду с точностью лазера. По обе стороны от Елисейских полей разрушенные формы зданий были покрыты тонким узором из того же пастельного льда, аккуратно ступенчатого и окаймленного там, где остановились экскаваторы с дистанционным управлением Совета по древностям, почувствовав хрупкость каменной кладки, стали и стекла. Оже подумала о диспетчерах, которые управляли этими машинами с орбиты, и почувствовала растущее желание оказаться там, наверху, вместе с ними, вдали от опасностей на земле.
— Поторопитесь, — сказала она вполголоса. — Это перестало быть забавой несколько часов назад.
— Действительно ли это того стоило, ради одной-единственной газеты? — спросила Кассандра.
— Конечно, оно того стоило. Ты знаешь, что так оно и было. Газеты — одни из самых ценных артефактов двадцатого века, которые мы когда-либо могли надеяться найти. Особенно поздние выпуски, обновленные за последние несколько часов до того, как все это закончилось. Ты не поверишь, как мало из них сохранилось.
Кассандра откинула в сторону завесу черных волос, которые имели привычку падать ей на левый глаз. — Какое это имеет значение, когда вы все еще можете разглядеть общую картину, даже если есть какие-то детали, которых вы пока не знаете?
Внимание Оже привлекло движение: через потолочный иллюминатор она увидела эскадрилью шаттлов, снижающихся сквозь облака на пиках тяги.
— Это означает, что у нас есть шанс не повторять снова те же ошибки, — сказала Оже.
— Например? — спросила Кассандра.
— Например, разрушение Земли. Думая, что мы можем исправить один технологический беспорядок, применив к нему еще больше технологий, когда каждая попытка сделать это уже только ухудшала ситуацию.
— Только своего рода суеверный фаталист сказал бы, что мы не должны продолжать попытки, — сказала Кассандра, скрестив руки на груди. — В любом случае, как все могло быть хуже, чем сейчас?
— Используй свое воображение, малыш, — сказала Оже. Она почувствовала, как спасательный краулер задрожал, когда по нему пришелся удар ближайшего шаттла. Яркий свет заиграл в кабине, за чем последовал крен, когда подъемная люлька ухватилась за краулер. Затем они оказались в воздухе, их потянуло в небо, когда шаттл набрал высоту. Через боковые окна Оже видела, как удаляются Елисейские поля, а покосившиеся здания по обе стороны вскоре скрыли его из виду. Она разглядела окружающие улицы, не в силах отключить ту часть своего мозга, которая настаивала на их идентификации. Осман на севере, Марсо и Монтень на юге.
