Вечер. Послы заседали в Хоромах Совета, которые мы шутя называли "комнатой пошептушки". Доблестная армия (небольшой отряд из 50 человек) нажиралась до поросячьего визга в харчевне у Клавки. Мы с Файкой, ещё пуще наказанные, отрабатывали милость Мудрейшей на кухне, всячески прислуживая высокочтимым гостям. Несмотря на то, что подруга моя принадлежала к касте бойцовых волчиц, ей частенько приходилось терпеть издевательства, потому, что я постоянно втягивала её в неприятности. Сейчас Фая костерила меня за гениальные идеи, совсем забыв, кто был инициатором стрельбы косточками.
— И пронзила я дракона своим мечом. И... — баловала нас очередной сказкой бабушка, начищая картошку.
— Плюнул он трижды пламенем, а потом скончался со смеху, потому что доселе не видел голых воительниц... — брякнула я и получила по шее. — Ба, ну признайся уже честно, где ты такой меч добыла!
Но она только усмехнулась.
— Так зад болит! Не понимаю, как ты можешь сидеть! — Возмущалась Фая, домывая посуду в положении стоя. Время от времени она нежно поглаживала пострадавшее за грехи место.
— Очень просто: я сижу на коленках и на попу почти не опираюсь. — Пояснила я, расставляя тарелки на большое блюдо.
— А если б, вы себя вели как достойные имени амазонок женщины, у вас ничего бы не болело! — поучала бабушка. — Отнеси им харчи, да не опрокинь по дороге!
Зря она так сказала. На меня слова "не урони", "не упади" и прочие с приставкой "не", действовали от противного — из рук валилось, ноги подкашивались. Бабушка тоже об этом вспомнила и, с жалостью на меня посмотрела. Её добрые, голубые глаза до сих пор озаряла искорка озорства. Несмотря на возраст, она по-прежнему прекрасно выглядела: лицо ещё не совсем покрыто морщинами, фигура подтянута и рука крепка. Говорят, в молодости она была очень красивой и великой воительницей, участвовала в исторических битвах. А в свои 60 лет, она оставалась крепкой, хоть и седовласой. Руки её не дрожали, да и своим полуторным мечом управлялась искусно — одним взмахом лезвия могла снять огни со свечей. Эта сила досталась и моей маме, она тоже многое могла. А ещё красиво пела, чем и привлекла внимание отца. Бабушка тосковала, огорчённая предательством дочери. А родители построили себе небольшой домик в лесу, неподалеку от отцовского родного города. Жили бы они долго и счастливо, если бы не появились королевские мытари. У нас тогда имелось лишь: две лошади, корова, да крохотный домик. Посмотрев на такую нищету, мытари решили взять самое ценное у отца — маму. Он убил пятерых, прежде чем они сделали хотя бы шаг к его жене. Но меткий лучник пустил в грудь папе стрелу. Обезумевшая от злости мама, бросилась на оставшихся мытарей и безжалостно убила каждого. В конце концов, над распластанными телами возвышались только лошади.
Я помню это отрывками. В памяти запечатлелось испачканное кровью, орошённое слезами лицо матери, воющей, как волчица, над телом любимого. Сразу после похорон, она взяла меня, решив вернуться к Ба. Путь был не близкий, в обход гор. Путешествие выпало на зимнюю пору. Холод и снег, усталость, болезнь стали нашими спутниками. В деревню мы прибыли обе полуживые. Передав меня бабушке мама скончалась так и не ступив на землю деревни. Ба, разбуженная ночью сторожихами, вышла к воротам и, несмотря на запрет Мудрейшей, принесла нас к себе в дом. Маму она похоронила сама, придав огню, в лесу. А меня выхаживала.
Файка же появилась у бабушки гораздо раньше. За месяц или два до моего появления. Её оставили под главными воротами. Никто не горел желанием воспитывать несчастную. Моя Ба, терзаемая одиночеством, забрала её к себе.
В просторной комнате стоял огромный стол, за которым иногда велись совещания. Чаще здесь собирались старосты и под плеск вина в кружках сплетничали. Сегодня трапезничали четверо мужчин: высокий, светловолосый усач, судя по сверкающему мундиру — командующий, тот самый брюнет, которого я видела утром (разодет он был в дорогие, но простые с виду вещи: зелёная шёлковая рубаха приоткрывающая сильную грудь, куртка на шнуровках тёмного почти чёрного цвета, и даже сапоги из дорогой выделанной кожи, были выбраны в тон), и немного испуганный парнишка, коротко стриженый, прятался рядом со своим предводителем — командующим, а так же по правую руку от Мудрейшей восседал гордый персонаж аристократической внешности в светлых дорогих одеждах, украшенных вышивкой. Короче, последний явно был принцем. Соседским. Предводительница лично следила за благополучием высокопоставленного гостя. За остальными ухаживали наставницы, они же самые почтенные воины селения.
Моё появление было встречено особым вниманием Матушки, на лице которой было написано: "Попробуй что-то урони и тебе не поможет даже Богиня!". Захотелось провалиться сквозь землю, но пол подо мной не расступился, а вот ноги непослушно запутались, и я чуть не рухнула. Однако встречи с дощатым полом не последовало. Чему я сильно удивилась. Открыв глаза, сначала поняла, а потом уже увидела, что меня держит тот "смешливый" парень, которого я наскоро окрестила Пересмешником.
Кроме игривых зелёных глаз я ничего больше не видела. Было что-то в незнакомце ощутимо тёплое. Парень ласково улыбнулся. А я, как блаженная, рассматривала его, раззявив рот: тёмные длинные волосы, ниспадающие на плечи, несколько коротких локонов выбились из-под кожаного обруча, чёрные брови, ровный нос, слегка пухлые губы, волевой подбородок.
Крепкие руки вернули меня в вертикальное положение и отобрали блюдо, поставив его на стол. Наставницы зло молчали, стреляя в меня взглядами. Мудрейшая вообще вцепилась в подлокотники кресла, и те чуть слышно затрещали под напором. Расшаркавшись, я спешно отправилась обратно на кухню, выслушивая, как за моей спиной Мудрейшая извиняется перед гостями.
Только, когда за мной захлопнулась дверь, я вздохнула с облегчением. Оказавшись около бабушки, плюхнулась на стул... И тут же с воплем подскочила — теперь понятно, почему Файка всё делает стоя. За эти годы, на моей попе уже должен был образоваться толстенный мозоль, не позволяющий розгам и ремню причинять непоправимый ущерб. Но организм так и не выработал защиты к истязаниям.
— Что случилось-то? — поинтересовалась бабушка, рассматривая моё бледное лицо. — Уронила?
— Почти...— шмыгнула носом я.
— Подите во двор. Мы теперь не скоро им понадобимся. — Сжалилась бабушка.
Фая замешкалась, а я вышла на улицу. Свежий воздух охладил покрасневшее лицо. Мысли постепенно складывались во что-то удобоваримое, хоть и метались, сменяя одна другую.
Сегодня явно не мой день! Сначала поход за сливами (и чего нам не спалось?!) — наказали первый раз. Потом промахнулась косточкой — наказали второй раз. В собственных ногах запуталась, а значит и до третьего наказания рукой подать. Мало того, ещё какого-то типа испугалась. Что же в нём такого? Приветливый, улыбается красиво, сам вроде ничего. Видела я их вояк, так они ещё грубее деревенщин из Ближних Холщовиц! А этот из привилегированных — выбритый, ухоженный, внимательный. Споткнулась бы я сейчас в харчевне Клавки, хохот над моими разъехавшимися ногами долго эхом отдавался бы в ушах.
Я вытащила из-за бочонка свои лук и колчан со стрелами, которые ещё перед отработками спрятала здесь. Почувствовала тяжесть оружия в руке, посмотрела на небо. Луна зависла над деревьями большая-большая. Звёздочки мерцали, словно подмигивали — хитрюги! Знали что-то и делиться секретом не хотели. Только намекали. Прохладный ветерок вернул былую уверенность в себе. Что ещё со мной может случиться? Ничего!
Вдохнув ночной свежести, я натянула тетиву, закрыла глаза, прислушалась. Где-то, на одной из улочек мужчина приставал к амазонке:
— Дай поцелую!
В ответ раздался смачный шлепок по морде — видать на Стеху наткнулся. Она этих домогательств не любит.
Немного дальше пели. Нестройной мелодии певцов вторили волки, явно восприняв горлопанов за своих дальних родственников.
Оттянув руку до уха и, почувствовав лёгкое напряжение в мышцах, отпустила. Открыла глаза, наблюдая за полётом стрелы. Она помчалась, гонимая моим вечерним замешательством, сквозь сгустившуюся тьму прямо в пугало Настасьиного огорода, поразив цель в самое сердце. Вот, что значит меткость! Жаль, что меня в отряд лучниц так и не записали.
— Интересно, а в яблоко попадёшь? — Файка стояла рядом, с задумчивым видом, разглядывая, спелую красную цель.
— Бросай! — подмигнула я, доставая следующую стрелу.
Фая отошла подальше, выждала, когда я приготовлюсь, и подбросила яблоко вверх. Вряд ли кто-то ещё мог похвастаться хорошим зрением в такой темноте. А я могла: стрела рассекла яблоко на две половины и встряла в заборе. Впечатлённая Файка вернулась, догрызая остатки когда-то большого плода, и протянула мне стрелу.
— Я вот интересуюсь, а во что-нить поменьше, смагёшь? — подруга выбросила изуродованный огрызок.
— Например?
— Да хоть в ту же сливу? — и достала из мешочка маленькую фиолетовую цель, ту самую из-за которой начались утренние проблемы. Воспоминания отозвались лёгкой покалывающей болью в попе.
— Сливы я больше не ем! — с полной уверенностью заявила я, и прикинула свои силы. — Она тёмная. Я её отсюда у тебя в руках не разгляжу.
— Значить, не сможешь... — Констатировала моё поражение подруга. Плохо, что она в меня не верит! Посмотрим, что сейчас запоёт.
— На счёт три бросай, — разозлилась я.
Увидеть такую мелкую цель в едва освещённом мраке улицы, я бы всё равно не смогла, так что просто закрыла глаза, доверяясь слуху. Фая ухмыльнулась, вздохнула и подбросила сливу... Пока летит фрукт, сделаю отступление: боевые волчицы считали горлиц-лучниц трусихами, отсиживающимися за чертой боя. Фая несомненно была того же мнения, причисляя меня к вражеской касте, в которую, я не входила. Дело в том, что Мудрейшая просто махнула на меня рукой, собираясь записать в служанки. А что со мной делать, если я законы Матерей ни во что не ставлю?! Но бабушка, на правах легендарной амазонки, не позволила ей унижать внучку. В общем, меня в деревне только из-за уважения к Ба и терпели.
Так вот, сосредоточившись на сливе, я услышала, не только как мишень поднимается вверх, но и еле уловимое движение позади. Кто-то наблюдал за нашим представлением, спрятавшись в тени за углом. Если бы это был кто-то из наших, нас бы уже остановили и хорошенько потрепали за уши. Но нет! Просто наблюдатель. Мужик. Я не заостряла на нём внимания. Более важным мне показалось проучить Файку, которая задрав голову ожидала, когда же стрела врежется в сливу.
И когда цель уже опускалась, сестра посчитала, что я промахнусь...
Ухмыльнувшись, я отпустила стрелу. Как и ожидалось, тихий мат, подкреплённый собачьим лаем, нарушил покой округи. Стрела промчалась в нескольких миллиметрах над Файкиной шевелюрой, поразив сливу. От испуга подруга плюхнулась на задницу, причём попала ею в лужу. Когда я открыла глаза, она уже тянулась за лозиной, чтобы показать, как сильно меня любит и обожает, а как хвалит мою меткость!.. Сестра поднималась на ноги, как озлобленный бык, заприметивший красную тряпку.
Подглядывающий беззастенчиво и громко рассмеялся. Я обернулась, увидев Пересмешника. Он, сложив руки на груди, опёрся об угол дома, и хохотал, уже не скрываясь. Чуть не сгибался от смеха. Я хотела изобразить ему что-то угрожающее, кулак там, к примеру, показать. Но парень показал, что мне не стоит отвлекаться.
Вовремя обернувшись, я сделала шаг назад и пригнулась — лозина со свистом рассекла воздух, чуть не задев поясницу.
— Ты сама просила! — напомнила я, удирая от разъярённой подруги. Объяснение не умерило желания Фаи пройтись колючей лозиной шиповника по многострадальному мягкому месту. Пришлось с луком в зубах карабкаться на ближайшее дерево. Файка не любила прыгать с ветки на ветку, поэтому осталась поджидать внизу, грубо ругаясь. Пересмешник разошёлся не на шутку. Того гляди, упадёт на землю, и кататься начнёт. Запустить в него чем-нибудь, что ли?
— Погоди, слезешь ты! Ух... — угроза Фаей так и не была озвучена до конца. Вмешалась бабушка.
— Девочки, — прогремел её голос. — Бегом сюда!
Сестра тяжело вздохнула и бросила лозину. Я дождалась, когда подружка отойдёт подальше, слезла с дерева и закинула злосчастное орудие возмездия в кусты — на всякий случай, если Фая вдруг вспомнит список, кому отомстить надо.
Глава 2. Кто ждёт приключений, тот сам виноват!
Ночью мне не спалось. Луна звала составить ей компанию, и я вышла во двор. Посмотрела на светило, размяла косточки, потянулась. Хорошо! Свежо, лес вокруг. Зелено.
— У-у! — занимался подсчётом сокровищ, где-то в чаще, филин.
Волчья песнь стихала, не отыскав поддержки людских пьяных голосов.
У меня зачесались обе руки сразу. И так как я их мыла, значит надо было обо что-то их почесать. И я знала обо что...
Взяв в сарае лопату, я тихонько прикрыла дверь и, оглядываясь, побрела к Настасьиному огороду. Душа требовала приключений! А попа — неприятностей.
Амазонки спали, забывшись в пьяном сне. Кроме постовых на окраинах, трезвых в этот час не сыскалось. Так что меня могла заметить только Любовь, которой сегодня выпала смена караула. Но ей тоже Настасья не нравилась, так что порицания от неё не дождёшься.
Посреди огорода красовалось поражённое стрелой несчастное пугало. Естественно, улику пришлось вытащить. Мои стрелы — самодельные, их сразу опознают. Извлекла, сунула за пазуху, и задумалась, рассматривая огородное чудовище. Такое не только ворон отпугивать может, но и людей. Рожа — страшная, клыкастая, злая. Копия Настасьи в гневе!
Жалко мне стало уродца. Страшно ведь ему одному вот так в ночи стоять. Рассудив, что веселее пугалу будет под окном Настьки, я вкопала его именно там, с трудом сдерживая смех. Я уже воображала, как обрадуется дочка старосты по утру, распахивая окно.
Сделав дело, и хорошенько прикопав пугало, я постаралась замести следы. Но волочь лопату и одновременно ветками затирать протоптанную дорожку — задание не из лёгких. Пришлось исхитриться и, придерживая подмышкой копалку, пятиться назад, работая веником.
Иду, тихонько хихикаю. И, вдруг, упираюсь во что-то мягкое.
Что-то мягкое в свою очередь издало сдавленный хрип и отступило.
Бросив веник из веток, я обернулась, пряча лопату за спину. А передо мной, обхватив самое ценное, и согнувшись, корчился Пересмешник.
— А что это вы господин, посол, среди ночи шастаете? — ехидно поинтересовалась я, когда парень выровнялся и перевёл дыхание.
— Стало интересно, чем это амазонки по ночам занимаются, — внимательный взгляд сначала изучил меня, потом лопату, торчащую за спиной, и остановился на венике.
— Клад ищем. Ночью самое лучшее время для поисков! — размахивая копалкой, соврала я, а парень всматривался так, что мне от чрезмерного внимания снова поплохело: ноги задрожали и во рту пересохло. К моему счастью, на улочку сворачивала Любовь, возвращаясь обходной дорожкой, чтобы сдать пост Надежде Краснощёкой.
— Это вам! — всучив лопату Пересмешнику, я злорадно улыбнулась на прощание, и помчалась домой, прикрываемая тенью деревьев и кустов.
