— Что происходит? — спросил Мандер, как будто имел полное право на объяснение.
Она проигнорировала его, все еще прижимая палец к наушнику.
— Ищейка развернута, префект Банкал. Возвращаюсь на катер.
— Как можно быстрее, Тал.
Она поймала его на слове, оставив позади ядро голосования и таращащих глаза, озадаченных чиновников, перейдя на бег трусцой, а затем и вовсе бегом. Она взбежала по пандусу, миновала короткий лабиринт коридоров, вышла на яркий солнечный свет городского сада, миновала шипящую линию декоративных фонтанов, поднялась по эскалатору на лесистую площадь, села в скоростной трамвай, идущий к причалу.
Она стояла в трамвае, держась одной рукой за обруч на потолке, пока он, набирая скорость, отъезжал от остановки. Прошло три, может быть, четыре минуты с тех пор, как Спарвер впервые связался с ней. В трамвае были горожане, наблюдавшие за ней с озадаченным, обеспокоенным выражением лица.
— Все в порядке, — сказала она, останавливаясь, чтобы перевести дыхание. — Это чрезвычайная ситуация местного значения, беспокоиться не о чем.
Броня, должно быть, дергала за ниточки, чтобы изменить схему местного движения, потому что трамвай безостановочно мчался к стыковочному комплексу. Талия поднялась на борт своего катера — самого маленького класса бронированных космических кораблей и единственного типа, которым ей было разрешено управлять в одиночку, — в то время как ее рука продолжала тянуться к ищейке. Ей казалось неправильным возвращаться в катер без своего оружия. Но она открыла кормовой люк, наклонилась, чтобы заглянуть внутрь, и обнаружила незнакомый серебристый предмет.
Это был короткий цилиндр размером примерно с космический шлем, и сверху на нем была ручка.
— Серебряная штука, Спарвер, да?
— Возьми ее. Твоя запасная ищейка знает, куда идти.
Она подняла цилиндр, затем подошла к запечатанной фольгой полости, в которой хранилась вторая ищейка. Она сломала печать, извлекла хлыст, несколько мгновений взвешивала тяжелую черную ручку, а затем позволила ей раскрыться.
— Не хочешь рассказать мне, что все это значит?
— Следуй за ищейкой. Твоя первая уже на месте и обеспечивает безопасность происходящего.
Она вышла из катера и направилась обратно в общественные места Шига-Минца, цилиндр болтался у нее в левой руке. Он был скорее неуклюжим, чем тяжелым, как будто по большей части был полым. Вторая ищейка скользила впереди нее, показывая дорогу, оглядываясь назад с нетерпением щенка. Через минуту она снова была в трамвае, проделав, по крайней мере, часть своего маршрута, в то время как ищейка кралась взад и вперед по салону трамвая, угрожающе поводя глазом.
На этот раз трамвай был почти пуст, лишь горстка пассажиров сидела в дальнем конце вагона.
— Что ты имеешь в виду под "происходящим"? — спросила Талия, понизив голос.
— Ты найдешь гражданина, — сказал Спарвер. — Он умирает. Ты будешь его оперировать.
— Я не хирург.
— Тебе и не нужно быть им. Ищейка знает, что делать.
Трамвай помчался дальше. За окном мелькали города и парки. Талия торопливыми взглядами наблюдала за замеченными ею горожанами, прогуливающимися по дорожкам, входящими и выходящими из зданий с белыми стенами. Только краткие взгляды, нет возможности разглядеть выражения лиц или получить нечто большее, чем мимолетное представление о языке тела. Но в таком месте, как Шига-Минц, где у всех был общий доступ к одной и той же абстракции, слухи распространялись быстро. Воздух потрескивал от миллиона невидимых мыслей, перебегающих от черепа к черепу. Пройдет совсем немного времени, прежде чем все поймут, что что-то происходит.
— Что с ним не так?
— Нейронный приступ, — сказал Спарвер. — Это все, что мы знаем на данный момент.
Трамвай резко остановился. Двери открылись, ищейка выскочила через расширяющийся проем, немногие граждане на платформе отпрянули назад, когда скользящее оружие дало знать о своем присутствии. Талия едва успела отдышаться после первой пробежки, и теперь она мчалась за ищейкой с дополнительной ношей — серебряным цилиндром. Он стукался о ее бедро, когда она бежала трусцой.
Пандус вел вниз от трамвайной остановки в зону ухоженных садов. Достаточно приятное место, чтобы провести час или два: извилистые гравийные дорожки, цветочные клумбы, элегантные озера и расписные эстрады. По внутренним часам орбиталища все еще день. Тем не менее, горожане уже выходили из парка, оглядываясь назад с некоторым беспокойством, даже когда Талия пробиралась сквозь них, борясь с их потоком.
Павлины разбежались по подлеску, протестуя против того, что это нарушило их непринужденный распорядок дня.
Впереди виднелось круговое пересечение четырех дорожек. Внутри него образовалось кольцо людей, и настроение было возбужденным. Талия уловила вспышку движущегося красного цвета внутри кольца и поняла, что первая ищейка установила расширяющийся кордон.
Вторая ищейка, подведя ее к первой, отпрянула назад и опустила голову в позе покорности. Талия разжала правый кулак, и она подпрыгнула в воздух, с хрустом втянув хвост, ее рукоять упала в ее ладонь и позволила убрать себя в кобуру.
— Заместитель полевого префекта Талия Нг, — объявила она. — Вы находитесь под наблюдением Брони. Отойдите от ищейки, пожалуйста.
— Она не пропускает нас! — крикнул какой-то мужчина. — Уберите свою игрушку, префект, пока кое-кто не умер!
Мужчина был одет в бело-зеленую одежду и нес белую коробку, помеченную медицинскими символами. Рядом с ним стояла женщина в таком же наряде. Чуть поодаль был припаркован светящийся зеленый трехколесный велосипед с толстыми колесами и такой же маркировкой.
— Нам было поручено оказать неотложную медицинскую помощь, — сказала женщина, и в ее голосе прорезался гнев. — Это поручение все еще действует. Но мы не можем добраться до гражданина, пока эта ваша штука бегает вокруг.
Талия протиснулась сквозь неровный круг. Первая ищейка все еще кружила на высокой скорости, оставляя на гравии углубляющуюся линию, и столб пыли едва успевал осесть, прежде чем он поднимался снова. Решительный гражданин мог бы легко пересечь кордон между кругами ищейки, но до сих пор никто не набрался смелости. Талия не винила их за это. Потребовалась сила воли, чтобы самой перешагнуть через оцепление, даже зная, что ищейка никогда не причинит ей вреда.
— Префект, — сказала женщина-медицинский работник с каким-то безропотным спокойствием. — Вы должны пропустить нас. Что бы ни случилось с этим гражданином...
— Это наша ответственность, — сказала Талия со всей властностью, на которую была способна. -Отойдите назад. Здесь вы выполнили свой долг — я позабочусь, чтобы это было отмечено.
— Как вы можете...
Мужчина-медик стиснул зубы и перешагнул через оцепление, оглянувшись на свою коллегу в поисках поддержки. Ищейка носилась по кругу, поначалу казалось, что она не обратит внимания на его проступок. Затем с почти непринужденной беззаботностью она выдернула свою нить, обмотав ее конец вокруг его лодыжки, и в одно мгновение мужчина оказался на земле. Ищейка отпустила его и возобновила свое патрулирование.
Мужчина попытался подняться на ноги, затем снова рухнул обратно, закричав от удивления и боли.
— Вероятно, у вас сломана лодыжка, — сказала Талия. — Когда я здесь закончу, вы сможете получить необходимую медицинскую помощь. — Она пристально посмотрела на женщину. — Не пытайтесь ему помочь.
Затем она обратила свое внимание на гражданина, человека, находившегося в эпицентре всего этого переполоха. До этого момента она бросала на него лишь самые беглые взгляды. Он тоже был на земле, лежал на боку, дрожа с головы до ног. Это был респектабельно выглядящий человек неопределенного возраста, с аккуратно причесанными волосами, в элегантной, но не бросающейся в глаза одежде, чистоту которой портила лишь присыпка пылью от гравия.
Талия поставила серебряный цилиндр на землю. Она опустилась на колени рядом с мужчиной, зарывшись в гравий. Его глаза закатились глубоко в глазницы, с губ стекала тонкая белая пена. Она прикоснулась рукой к его лбу и чуть не отшатнулась от исходящего от него жара.
— Спарвер, — прошептала она. — Сейчас я с ним. Кажется, он в плохом состоянии. Если есть что-то, что я должна знать...?
— Передай своей второй ищейке последовательность команд "Один Джудит Омега". Она будет знать, что делать. Тем временем открой герметичный контейнер.
Ее руки начали дрожать. У нее было какое-то смутное предчувствие того, что должно было произойти. Она на ощупь снова вытащила вторую ищейку из кобуры.
— Для чего контейнер?
— Просто продолжай в том же духе, Тал.
Ее губы пересохли. Паралич у мужчины усиливался. Изо рта у него вырывались сдавленные звуки. "Один Джудит", — начала она, прежде чем замолчать из-за ужасной тяжести в горле. — "Омега".
Ищейка вырвалась из ее хватки, выбросив свою нить. Его красный глаз окинул взглядом ближайшую местность, а затем остановился на мужчине.
— Открой контейнер, — напомнил ей Спарвер.
Под ручкой находился пульт управления. Она нажала на него, и крышка сама собой открылась. Она отложила крышку в сторону, ручкой вниз, на гравий. Внутренняя часть сосуда была стерильно белой, его стенки были испещрены крошечными отверстиями.
Раненый медик все еще кричал в отчаянии. За кордоном настроение становилось отвратительным. Талия почувствовала, как что-то кольнуло ее сзади в ухо, как будто кто-то запустил в нее кусочком гравия. Она повернулась на каблуках.
— Повторю то, что сказала. Я заместитель полевого префекта Талия Нг. Выполняю здесь поручение Брони. Уполномочена применять силу со смертельным исходом при исполнении своих обязанностей. Физическое нападение на префекта считается основанием для немедленного возмездия. — Она с трудом сглотнула. Слова прозвучали достаточно хорошо, но ей не удалось подобрать тот непринужденный властный тон, который, она была уверена, использовал бы Дрейфус. Дрейфус едва ли потрудился бы повысить голос.
Дрейфус мог казаться незаинтересованным, даже когда делал последнее предупреждение.
— Скажи им, что этот человек уже почти мертв, — сказал Спарвер. — Никакое местное вмешательство никак не повлияет на его шансы, но Броня, возможно, сможет помочь.
Ищейка обмотала конец своей нити вокруг шеи мужчины. У этой нити было два края: тупой, который она могла использовать для вытягивания — а также для скручивания костей до тех пор, пока они не сломаются, — и режущий. Второй край был настоящим чудом техники молекулярного масштаба. Он мог прогрызть себе путь практически через любой материал, с которым сталкивался.
Кровь потекла тонкой алой струйкой, когда нить еще глубже вонзилась в шею мужчины. Талия не хотела смотреть. Она медленно обвела взглядом собравшихся, обращаясь к охваченной ужасом аудитории. Она чувствовала себя последней актрисой на сцене, присевшей на корточки с каким-то диким безумием в глазах, с окровавленным кинжалом в руке после какого-то ужасного акта мести.
Это было совсем не то, что она представляла себе в начале дня.
— Вы ничего не могли бы для него сделать, — сказала она. — Ни одно из ваших лекарств не помогло бы. Но мы можем. Вот почему я здесь.
— Возьми голову, — сказал Спарвер, — и положи ее в герметичный контейнер. Закрой крышку. Затем возвращайся в Броню.
Гравий был испачкан большим количеством крови. Это придало камням оттенки ржавчины и розового, как будто они были дорогим импортным товаром. Тем не менее, крови было меньше, чем она ожидала. Ищейка, должно быть, проделала что-то умное на уровне артерий и вен — своего рода хирургическую операцию, а не быстрое, бездумное обезглавливание. Когда голова откатилась, она увидела, как ее собственные пальцы подхватили ее за волосы и опустили шеей вниз в серебряный сосуд. Держать голову было странно, она была тяжелее, чем она думала, и все же почему-то недостаточно тяжелой.
Затем она снова закрыла контейнер крышкой и почувствовала слабое шуршание внутри, когда начался какой-то процесс.
— Скажи им, чтобы они сохранили тело и заморозили его, — сказал Спарвер. — Вскоре сюда прибудет усиленный медицинский отряд. Скажи, что чрезвычайная ситуация миновала и им не нужно опасаться за свою собственную безопасность. Скажи, что Броня благодарит их за сотрудничество.
Талия проделала все это. Это были ее слова, она знала это. Но с таким же успехом это мог быть и Спарвер, выдавливающий свои слова из ее рта. Ищейка очищала себя, втягивая нить обратно медленнее, чем обычно.
Она уже собиралась засунуть ее обратно в кобуру, когда передумала. Обратный путь до катера был долгим, и ей нужно было добраться туда, все еще имея в своем распоряжении мужскую голову.
— Режим передового разведчика, — сказала она. — Десятиметровая безопасная зона. Разрешена смертельная атака. Выполнять.
Она произнесла это громко, как для пользы толпы, так и для ищеек.
Вторая ищейка рванулась вперед нее. Он знала, каким путем они пришли, и позаботилась бы о том, чтобы на этом пути не было никаких сюрпризов. Первая ищейка оторвалась из своего кружения и установила движущуюся баррикаду вокруг Талии, бросая вызов любому, кто попытается пересечь ее. Она шагнула вперед, сосуд с лязгом ударился о ее бедро, теперь гораздо более тяжелый, чем раньше.
Никто ее не остановил.
В другом орбиталище, в другом месте Сверкающего Пояса, человек в капюшоне наблюдал за происходящим с края скопления людей.
Он был рад дождю, стекавшему с далекого изогнутого потолка мира в форме колеса: это давало ему право накинуть капюшон на голову без видимого стремления к анонимности. Были и другие зрители в капюшонах, а также люди в шляпах, пончо или с зонтиками. Их одежда была такой же серой, как и его собственная, выкрашенная в естественные оттенки серого и коричневого.
Скромные каменные дома усеивали пологий склон холма, из их труб вился дымок. Рядом с мельницей вращалось водяное колесо, а вдалеке двое дровосеков работали ручными пилами, удаляя ветви со ствола упавшего дерева. Чуть дальше фермеры и запряженные животные обрабатывали террасные поля.
Собрание проходило в саду общего пользования, на участке земли, который вдавался в мельничный пруд рядом с водяным колесом. Здесь были пешеходные дорожки и ухоженные клумбы, расположенные вокруг коллекции статуй, относящихся к значительным историческим событиям и фигурам, связанным с рождением Сверкающего Пояса. Оратор опирался на одну из этих статуй, стоя на ее постаменте, чтобы немного возвышаться над своей аудиторией. Статуя представляла собой коленопреклоненную фигуру молодой женщины в старомодном скафандре, со шлемом у ног, копающейся кулаком в бесплодной почве. На ее лице отражалась смесь отчаяния и решимости, отчаяние соперничало с силой.
Говоривший прислонился к ней с лаконичным пренебрежением, положив одну руку ей на голову. Он был высок и худощав, его темно-фиолетовая одежда была простого, но официального покроя. Пиджак без воротника свисал с его худых плеч. Он не позаботился о зонтике, пончо или капюшоне, но дождь блестел на его волосах, растрепывая пышную волну его светлых кудрей. Ему было почти шестьдесят лет, но черты его лица были гладкими, без морщин, с тревожно-мальчишеским оттенком. Его глаза были очень бледно-голубыми, с оттенком холода. Единственным отличительным признаком был бледный вертикальный шрам под правым глазом, изъян, который так легко устранялся, что сохранение его могло быть только сознательным решением.
