На обломках рая

Тетрадь у меня была спрятана под пальто, дома я ее спрятал на полатях, а потом перепрятал в клети.

После этого мне по ночам стали сниться покойники и мне действительно стало страшно от того, что рядом с нами живут неупокоенные души, домовые, банники и прочие обитатели земли русской, которые в большинстве своем добрые, но есть среди них и такие злодеи, от которых хоть святых из дома выноси.

На следующий день было достаточно холодно и бабушка не отпустила меня гулять на улицу.

— Будем вместе домовничать, — сказала она и стала заниматься приготовлением муки и закваски для хлебной квашни на следующий день.

Потом дойка коровы, уборка в хлеву, обед, уборка в доме, и я как хвостик ходил за бабушкой и помогал ей, чем мог.

Вечер зимой наступает быстро и как только на небе засветились звезды, пришел дед с молочной фермы. Хозяина встречали не только мы с бабушкой, но и кошка, которая терлась об его валенки, а вот ко мне на руки никак не хотела идти.

После ужина при свете коптилки дед присел на лавку перекурить. В то время он еще курил. В деревнях не было ни сигарет, ни папирос. В сельпо привозили только махорку, крупку, да и той было недостаточно. Дед контрабандно выращивал у себя табачные листья и потом мелко рубил их своим плотницким топором.

Дед закурил и стал рассказывать, как прошел день на молочной ферме. Как он наладил запариватель для соломы, чтобы коровы могли хоть чем-то питаться и давать молоко для поставок жителям города.

Вдруг бабушка перебила деда и тревожно сказала:

— Гли-ко, Василей, как крыша у дома Иванихи гуляет.

Мы все посмотрели в окно и увидели, что снег, заваливший соседний дом до крыши, где я вчерашним днем катался с ней как с горки, осыпался и крыша как будто взмывает над домом, а потом осаживается, то всплывает, то осаживается.

— Надо пойти посмотреть, кто там балуется в заброшенном дому, — сказал дед и стал одеваться.

— Не ходи никуда, — попросила его бабушка. — Это нам просто покарзилось. Снег обвалился, а нам показалось, что там кто-то есть. Если там кто-то и есть, то он никак оттуда не выберется, снег-то завалил все окна и двери. Завтра утром с мужиками посмотрите.

Дед махнул рукой и сел к столу пить чай.

Я сидел у окна и думал о том, что в доме бесновался тот, который выскочил из дома, а потом снова заскочил туда. Может, он искал тетрадь, которую я взял?

Вечером бабушка укладывала меня спать на печке и сказала:

— Больше в тот дом не ходи. Путаные там люди жили, как пришли неизвестно откуда, так и ушли неизвестно куда. Нечистая сила там живет. Не буди лихо, пока оно тихо.

Через день приехали мои родители и забрали меня с собой домой в город.

Глава 2

О тетрадке я как-то забыл, хотя все, что происходило со мной в то время я помнил. После путешествия в то черное, где я был во время нахождения в больнице, у меня улучшилась память, и я в больнице сходу запомнил содержание отрывного календаря за 1955 год. Из областного центра приезжал профессор медицинского университета, чтобы посмотреть на маленького уникума. Мне был устроен настоящий экзамен, и я четко выговаривал должности, имена, фамилии и отчества политических и государственных деятелей того времени. Хрущев Никита Сергеевич. Первый секретарь ЦК КПСС. Булганин Николай Александрович. Председатель Совета министров СССР. Молотов Вячеслав Михайлович. Министр иностранных дел СССР. Ворошилов Климент Ефремович. Председатель Президиума Верховного Совета СССР. Микоян Анастас Иванович. Первый заместитель Председателя Совета министров СССР. Большинство взрослых этого не знали, а я знал.

Потом я чуть не каждый год приезжал в гости к деду и бабушке, но память не подсказывала мне, что я должен сделать что-то такое, как найти тетрадь и прочитать ее. Возможно, что была жива детская установка, что эту тетрадь мне кто-то должен был прочитать, поэтому я и не вспоминал о тетрадке.

В один из приездов я заметил, что соседний дом исчез, а на его месте густо рос бурьян, лебеда и нежно-фиолетовые цветки иван-чая.

— Приезжали какие-то дальние родственники, разобрали дом и перевезли его в дальнее село, — рассказала мне бабушка. — Как дом убрали, так и в нашем доме стало светлее и вода в колодце стала прозрачнее.

А потом начали исчезать русские деревни. Сельское хозяйство стали укрупнять и малые деревушки пустили под нож. Конечно, это громко сказано, но когда в деревне нет ни электричества, ни магазина, ни медпункта, ни работы, то тут хоть волком вой, хоть ревом реви, а придется переселяться в центральную усадьбу.

Брошенные и снесенные дома стали мстить людям, которые их уничтожили. Чаще жертвами мести были совершенно непричастные люди, но дома и духи домов в этом не разбирались. В чем выражалась эта месть? Просто человек, шагающий по пустому месту, внезапно проваливался в заброшенный колодец или в погреб. И если он шел в одиночку, то часто он не доходил до того места, куда стремился. Или с земли подскакивала какая-нибудь ржавая железка, чаще всего осколок серпа, и ранил человека. Несвоевременно оказанная помощь частенько приводила к летальному исходу.

Потом умерла бабушка. Потом умер дед. Дом стоял заколоченный. Иногда в деревню приезжал мой брат на своем �Запорожце� как на дачу. Отдыхали в выходные, а потом возвращались домой. Ехать недалеко, всего сорок с гаком километров. Москвичи на свои дачи выезжают чуть ли не за двести километров и ничего, не воют.

Несколько лет назад был я у брата и зашел у нас разговор о дедовской деревне.

— Нет деревни, — коротко сказал брат. — Кончилась деревня. Все уехали. Дома перевезли в разные села, где размещались усадьбы совхозов. Потом совхозы приказали долго жить, а кто же поедет обратно в мертвую деревню. Помнишь на самом высоком месте у помещичьего дома росли высокие тополя, которым было не менее ста лет возраста. Все срубили. Как у них только руки не отсохли. Тополя-то им чем помешали? Через пару деньков я освобожусь, и мы с тобой слетаем туда, посмотрим, что и как.

— Ты на �Запорожце� уже летаешь? — засмеялся я.

— Не на �Запорожце�, а на автожире, — степенно сказал брат. — Слыхал о таком? У нас это сейчас самый модный тренд.

Как же не слышать об этом. Штука хорошая. Я летал на нем в качестве пассажира. Ни крыльев тебе, ничего другого. Несущий винт сверху и толкающий винт сзади. Еще хвост небольшой для стабилизации. Короткий разбег по-самолетному и взлет по-вертолетному. Такая же посадка. Винт двухлопастный. Открываешь замки и лопасти складываются. Едешь по дороге при помощи толкающего винта. Не дай Бог, если таких автожиров будет много. Тогда народ в воздухе будет биться так, что все аварии на земле детской забавой покажутся. И тут я внезапно вспомнил о тетради, которая должна храниться в дедовском доме. И тетрадь эту нужно забрать так, чтобы об этом никто не знал.

— Да я на таком знаешь сколько налетал? — прихвастнул я. — Мастер. Где он у тебя хранится? Мне нужно сегодня обязательно слетать туда, дело одно есть.

— В гараже, — сказал брат, — но лучше будет, если я тебе дам провозной вылет, чтобы удостовериться, что все в порядке.

— Не боись, — сказал я, — все и так будет в порядке. Полечу туда с ночевкой, завтра утром вернусь.

— Смотри, — как-то протяжно и с сомнением сказал брат, — перед полетом заряди свой телефон и информируй меня, если что.

Брат довез меня до гаражей. Показал свой автожир. Самоделка, но на оборонном заводе такие мастера, что фору дадут многим авиастроителям. На автожире установлен �жигулевский� моторчик, бак полный. Брат показал, как лопасти приводятся в рабочее положение и сказал, что посмотрит, как я буду взлетать прямо от гаражей.

Когда я сел в кресло пилота, то у меня промелькнула мысль, а не слишком ли я самоуверен, собираясь лететь на автожире, имея только теоретические знания, которые я получил во время просмотра видеороликов о полетах этих летательных аппаратов. Но, как говорится, назвался груздем — полезай в кузов.

Я включил мотор и начал раскручивать несущий винт, наблюдая за показаниями тахометра. Весь аппарата затрясло как в лихорадке, вызывая не особенно приятные чувства. Лучше, конечно, сидеть на пассажирском кресле, наблюдая за всем этим со стороны и думая, как же легко управлять этим аппаратом. При двух тысячах оборотов аппарат понесло вперед, и он начал задирать нос, стараясь ударить хвостом по земле, так что для выравнивая его мне пришлось изо всех сил толкать ручку управления от себя. У самолета все наоборот. Там для взлета нужно брать ручку на себя, одновременно выпуская закрылки и самолет вспухает над землей. Здесь все наоборот.

Автожир несся по земле и поднимал нос, пытаясь чиркнуть хвостом по земле и, наконец, оторвался от земли с намерением клюнуть носом в землю. И тут я успел перехватить его, потянув ручку управления на себя. Автожир как бы успокоился и продолжил набирать высоту. Набрав примерно триста метров высоты, я уменьшил шаг несущего винта и автожир плавно полетел вперед, падая в каждую попавшуюся по пути воздушную яму. Ощущение не из приятных. Можно этого избежать, набрав высоту примерно полторы тысячи метров, но для первого раза и этой высоты для меня достаточно. По пути не должно быть никаких останкинских башен или других сооружений огромной высоты.

Сколько раз я корил себя за то, что многие поступки у меня спонтанные. Лучше заранее готовить эти спонтанные действия, тогда и результат будет положительным. Обычно все летательные аппараты летают по компасу, а я даже не знаю, каким курсом мне нужно лететь. Пришлось лететь к одному из видимых ориентиров, развилке дорог у дома моих родителей и ориентироваться по изгибам дороги. То есть, лететь над дорогой. Летчики так частенько делают.

Долетев до соседнего райцентра, я нашел речушку Филипповка и полетел вдоль нее прямо к деревне Векшино — родине моих родителей.

Весь полет у меня занял час с небольшим. Скорость небольшая, примерно сто километров в час, пока облетал один населенный пункт, другой, чтобы сориентироваться, а тут и деревня оказалась подо мной.

От деревни остался один дом. Дедовский и он уже не в том состоянии, в каком был раньше. Сделал облет вокруг и не увидел следов присутствия там людей. Да и кто будет топтаться в пустой деревне, от которой остался один дом, а до крупных населенных пунктов минимум десять километров.

Посадку я совершил прямо перед домом на старой дороге, которая была утрамбована как камень, на котором даже трава не росла. Посадка была не из легких. К месту посадки я подошел, плавно снижая скорость. Автожир упрямо пытался сесть на хвост, а я его выравнивал так, чтобы его нос не задирался вверх. Немного прокатившись по дороге, аппарат остановился, и я выключил зажигание. Все стихло. Я убрал фиксаторы несущего винта и лопасти упали как лепестки внезапно увядшей ромашки. Мало ли, вдруг поднимется ветер и начнет раскачивать аппарат, а лопасти очень восприимчивы к ветру и могут опрокинуть аппарат.

Перед посадкой я позвонил брату и сообщил, что приземляюсь и все в порядке. После посадки связь прервалась. Похоже, что поблизости нет ретрансляторов операторов мобильной связи.

Я выбрался из автожира и меня окутала тишина. Плотная тишина. Ни единого шумка. Ни лая собаки, ни пения петуха, ни мычания коровы, ни скрипа телеги, ни чирикания воробьев. Вокруг был пустыня с отдельным домом, вокруг которого на всей видимости глаз не было ни одного дерева. А когда-то возле каждого дома росла черемуха и обязательная сирень. Каждый хозяин хвастался вкусом свой черемухи и размером бутонов сирени, а мы, пацаны, рвали зеленую черемуху и стреляли ею из трубочек. Зеленые �пульки� довольно чувствительно прилетали к противникам и от них.

Дом был закрыт. В пробой вложена вичка как в старые и добрые времена. Хотя, кому они тогда были добрые? Разве что нам, городским внукам, приехавшим погостить к бабке с дедом. Для деревни российской времена испокон были недобрые и трудные. Как к деревне относился город, так и деревня относилась к городу.

Деревенские чужие и брошенные дома не рушат. Это дело городских. Деревня завсегда готова порушить барскую усадьбу и взять оттуда что-нибудь для себя, потому что помещик всегда был врагом крестьян. А иначе и быть не могло. Чуть только дай слабину деревне, как сам будешь в рабах у этих обездоленных.

Второй момент. Закрывать на замок — это себе дороже. Если закрыто на замок, значит — закрыто что-то ценное. Замок как сладенький кусочек для любителей пограбить чужое.

И третье. Если замок открыть не смогут, то его сломают. Попортят нужную в хозяйстве вещь.

На калитке блестело металлическое кольцо, приводившее в движение язык защелки. Кольцо большое, кованое, отполировано руками и просто было удивительно, что его не тронула красная ржавчина. Как-будто это кольцо было сделано из метеорита, который мужики нашли в излучине реки.

Все пространство между калиткой и высоким крыльцом заросло травой и две доски, положенные в незапамятные времена, белели как обычно, но под ногой уже не было той привычной твердости дерева, а была труха, которая исчезнет через год или два.

Банька справа от дома еще глубже вросла в землю, а колодезный ворот под навесом предбанника блестел точно так же, как и во время моих приездов, ежедневно доставая большое количество нужной для приготовления пищи и других нужд прозрачной воды.

Глядя на колодец, мне вдруг остро захотелось пить. Как в пустыне, увидел воду, нужно напиться досыта и вдоволь. Сразу с улыбкой вспомнился старый восточный анекдот, как напоить верблюда так, чтобы потом семь дней его не поить.

Крышка колодца поросла мхом, стенки колодца были влажными и в некоторых местах покрыты паутиной. Но оцинкованное ведро было сухим и не тронуто ржавчиной. Кованое кольцо, приклепанное к дну, блестело точно так же, как и кольцо на калитке. Вода блестела внизу и от каждого моего движения по воде пробегала мелкая рябь.

— Эй! — крикнул я в колодец и не получил ответа.

— Не кричи в колодец, — говорила мне бабушка, — разбудишь водяного.

— Водяной живет в реке, — рассказывала бабушка. — А вода у нас где? Правильно, в реке, в колодце, в ведре и даже в чайнике. Поэтому лучше всего не трогать водяного, пока он в хорошем настроении и не напоминает о себе.

— А водяной плохой или хороший? — спрашивал я.

— Кто его знает, — начинала сомневаться бабушка, — у плохого человека он плохой, а у хорошего человека — хороший. А иногда бывает все наоборот.

Вот это �все наоборот� ставило меня всегда в тупик.

— Как это все наоборот? — спрашивал я.

— Под водяного работают русалки и мавки, — сказала бабушка, — а все сваливают на водяного.

— А кто такие русалки и мавки? — удивлялся я.

— Русалка — это дух покойника, который сам утопился. А мавка — это дух умершего некрещенного ребенка. Вот эти злые и всегда губят попавшего к ним человека, — рассказывала моя бабушка, которая считала себя человеком набожным и при каждом случае осеняла себя крестным знамением, а иконостас в красном углу был очень богатым, хотя дед мой был коммунистом.