Макгуайр снова хмыкнул, но в ее словах был смысл. Бонусы за опасность для команд высадки были очень хороши, но время от времени они кого-то теряли, даже при современной медицине. Это случалось не часто, но все же случалось. И даже если кому-то удавалось не погибнуть, регенерация новой руки, или ноги, или селезенки — это не прогулка по парку. Конечно, половина персонала команд захвата была синтоидами, чьи личности были загружены в синтетические тела, оснащенные улучшениями полицейского уровня. Не столь превосходными как у полиции системы (СисПол), но чертовски хорошими. Он подумывал о том, чтобы самому пройти апгрейд, но ему нравилось то, что дала ему биология тела, по крайней мере, пока.
И Лидии тоже.
Кроме того, признался он себе, настоящая причина, по которой он никогда не подавал заявку на работу в команде захвата, имела очень мало общего с синтетическими телами или потенциальными факторами риска. Плата за вход иногда была такой... грязной. Он гораздо больше предпочитал находиться здесь, наверху, с Лидией, где бойня была приятной и антисептической, и ему не нужно было беспокоиться о том, чтобы стирать кровь и разбрызганные внутренности с камер своего шлема.
— Черт возьми, Йоханссон! — рявкнула доктор Теодора Беккет. — Мы хотим, чтобы эти документы были в целости и сохранности, ты, идиот! Это значит, что он не разорван в клочья магнитными дротиками — и, если уж на то пошло, не пропитан кровью! Неужели это так трудно понять?
Археолог стояла в огромном зале с колоннадами, окруженная книгами и разложенными на стеллажах свитками. Несмотря на поздний час, ярко горели масляные лампы, а на полированных деревянных столах в центре зала было разложено с полдюжины свитков для чтения. Это могла бы быть обычная научная сцена... если бы не разбросанные повсюду тела по меньшей мере дюжины сотрудников библиотеки, кровь которых растекалась по инкрустированному полу. Трудно было быть уверенным в их точном количестве; сверхскоростные магнитные дротики имели тенденцию довольно мощно поражать свои цели. Она не особо возражала против этого, хотя ее и вырвало во время первой миссии Фонда, но люди Йоханссона были пугающе небрежны в отношении своих линий огня. Поток дротиков, выпущенный одной из его команд до того, как Беккет смогла добраться туда, чтобы остановить их, превратил по меньшей мере сорок или пятьдесят свитков в искромсанную, пропитанную кровью мульчу, которая, несомненно, была приправлена кусочками человеческой плоти.
— Послушайте, доктор Беккет, — руководитель группы сопровождения не прилагал особых усилий, чтобы скрыть собственное раздражение, — Если один из этих йеху подойдет достаточно близко, чтобы воткнуть в вас нож, вы не будете по-настоящему беспокоиться о чертовых книгах!
— "Чертовы книги" — вот причина, по которой мы здесь, — едко заметила она.
— Так заблокируйте их на схеме. — Йоханссон указал на них. — После того, как мы закончим здесь, я выполню микропрыжок назад и заберу только эти стеллажи.
Беккет уставилась на него, испытывая страстное желание оторвать ему голову и засунуть ее в анальное отверстие его синтетического тела. К несчастью для ее чувства разочарования, он был прав. Как только поисковая команда отбудет, временная инерция возьмет свое и сотрет тот факт, что они когда-либо были здесь. Он всегда мог вернуться в настоящее, в котором свитки никогда не были повреждены. Конечно, этот идиот, вероятно, расстрелял бы девяносто процентов остальной коллекции только потому, что в первую очередь его разозлила необходимость возвращаться. Но это тоже не имело бы значения, потому что команды Беккет уже загрузили бы их более раннюю версию.
— Просто постарайтесь не сделать пол более скользким, чем это в ваших силах, — проворчала она, махнув рукой на все еще растекающиеся лужи крови. — И не забывайте — нам потребуется по меньшей мере два или три дня, чтобы загрузить все это, даже с конвейерами и всеми механизмами. Мы должны все это занести в каталог, помните? А в древней Александрии сейчас лето. Как вы думаете, неужели вся эта кровь не начнет вонять на жаре, не говоря уже о том, что привлечет тучи мух, прежде чем мы выберемся отсюда?
По крайней мере, на этот раз у него хватило такта поморщиться, — подумала она. — Это было что-то.
Она бросила на него еще один неприязненный взгляд, затем пробралась между лужами крови туда, где ее команда деловито, но осторожно перекладывала бесценные книги на ожидающие антигравитационные тележки, которые должны были доставить их на конвейеры времялетов. Она никогда по-настоящему не верила оценкам, согласно которым в Великой библиотеке было полмиллиона книг, но свитков на самом деле могло быть столько, подумала она с благоговением. Конечно, для создания одной книги могло бы потребоваться много свитков. Как археолог, Беккет была полностью осведомлена об этом. Но даже несмотря на то, что она почти сорок лет работала с подобными документами, их вид всегда заставлял ее болезненно осознавать, насколько на самом деле неуклюжим и массоемким является хранение данных на бумажных носителях.
Что ж, как только мы доставим их домой и должным образом оцифруем, это не будет проблемой, не так ли? — напомнила она себе. — И мы также поместим оригиналы в соответствующее хранилище с климат-контролем. На самом деле именно в этом вся суть — в первую очередь по этой причине финансировался Фонд спасения древностей. Возможно, это расточительный способ записи информации, но люди, которые потратили все это время на столь кропотливую запись, заслуживают того, чтобы их работа была сохранена.
Она благоговейно провела кончиками пальцев по одному из неразвернутых свитков и с любопытством взглянула на тело у своих ног. Судя по кровавому следу, библиотекарь протащился, по меньшей мере, десять или пятнадцать метров после того, как один из людей Йоханссона свалил его, и умер, протянув одну руку к стеллажу, перед которым стояла Беккет. Она задавалась вопросом, что сделало этот конкретный стеллаж таким важным для него, но поборола искушение поискать причину позади себя. Для этого будет уйма времени, как только они вернут всю коллекцию в тридцатый век, где ей самое место.
— Фрэн, помоги мне запомнить номер партии, присвоенный этой части коллекции, — попросила она.
— Дай-ка угадаю, — в глубине ее сознания произнес голос ее абстрактной собеседницы (АС), подключенной к информационной системе времялета через ее вживленное программное обеспечение. — Вам интересно, пытался ли этот бедняга достичь чего-то конкретного, когда умирал?
— Ты так хорошо меня знаешь, — согласилась Беккет с кривой улыбкой. — Мне нравится разгадывать головоломки. В первую очередь, именно по этой причине я стала археологом.
— Ну, это и возможность провести полевую работу и действительно увидеть прошлое, — сказала ей Фрэн слегка мученическим тоном. — Таким образом, втягивая в это и меня.
— Ты всегда могла бы остаться на времялете, — сладко сказала Беккет, и Фрэн хихикнула. В отличие от многих АС, Фрэн была биологическим человеком в течение шестидесяти лет, прежде чем перешла к абстрактному коннектому, и правда заключалась в том, что она была так же очарована бесконечной перспективой прошлого человеческой расы, как и сама Беккет. Это было одной из причин, по которой они так хорошо подходили друг другу.
— Но ты права, это именно то, о чем я думаю, — призналась все еще физическая половина их отношений, — и я намерена лично заняться каталогизацией этого раздела. У руководителя группы должны быть хоть какие-то льготы, тебе не кажется?
— Я, конечно, не собираюсь спорить с тобой по этому поводу, — чопорно сказала ей Фрэн.
— Хорошо! А теперь, думаю, нам стоит пойти взглянуть на то, что, черт возьми, нашел Колман в третьем зале.
Она вышла из читального зала в сопровождении пары охранников, которые сопровождали каждого биологического члена ее команды, куда бы они ни направлялись, и направилась к огромной аудитории и лекционному залу, где Джебедия Колман, казалось, думал, будто только что открыл Святой Грааль.
Не будь такой, Теодора, — отругала она себя в укромном уголке своего сознания. — Время от времени кто-то действительно находит Грааль, не так ли? Кто скажет, что Джеб не справился с этим на этот раз?
Она усмехнулась при этой мысли и направилась обратно в жаркую летнюю ночь.
— Они действительно ушли? На самом деле ушли? — прошептала Клеофа, прижимаясь к мужу.
Гомер был пекарем, а не солдатом, и Клеофа знала — по крайней мере, умом, — что ни один простой смертный не сможет противостоять силам тьмы. Боги знали, что достаточное количество стражников фараона Клеопатры было случайно убито демонами, которые спустились в Библиотеку почти неделю назад, чтобы доказать это! Но то, что знал ее разум, и то, в чем нуждалось ее сердце, было двумя совершенно разными вещами, и ощущение этой любимой руки, обнимавшей ее, в то время как ее старшие мальчики и их сестра цеплялись за ее юбки, было самым желанным, что она когда-либо испытывала за всю свою жизнь. Она обняла их новорожденного ребенка, дала ему сосок, почувствовала, как он сосет, и это тоже сказало ей, что она и ее семья все еще живы.
В отличие практически от всех ученых и библиотекарей Библиотеки — и нескольких сотен солдат фараона, — если слухи были правдивы.
— Так говорят, любимая, — сказал Гомер, крепко обнимая ее и наклоняясь, чтобы поцеловать в макушку. — Так они говорят.
— Как... как ты думаешь, они вернутся? — полушепотом спросила она, и он горько рассмеялся.
— Кто знает, на что способны демоны? — ответил он через мгновение. — Но, насколько я вижу, им больше не за чем возвращаться! Одни боги знают, зачем демонам вообще красть книги, но, по словам всех, с кем я разговаривал с тех пор, как они ушли прошлой ночью, они забрали их все. — Он пожал плечами, все еще крепко прижимая ее к себе. — Так что, если только они не хотят украсть у нас что-то еще, полагаю, с ними покончено.
— И пусть Юпитер Победитель защитит нас от них, если они все-таки вернутся, — тихо сказал он себе, чтобы жена не услышала. — Потому что никто другой не может.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Университет Касл-Рок
2017 н.э.
— Вы издеваетесь надо мной. — Бенджамин Шредер откинулся на спинку стула, недоверчиво качая головой. — Вы серьезно относитесь к этому дерьму?
— Я очень серьезен, доктор Шредер, — сурово сообщил ему худой мужчина с острым лицом, сидевший за большим полированным столом. Патрик О'Хирн, заведующий кафедрой истории, был на добрых двадцать лет старше Шредера, но всегда производил на молодого человека впечатление избалованного мальчишки, который так и не повзрослел. Шредер знал, что он не самый тактичный или "ориентированный на процесс" человек, но О'Хирн обладал уникальной способностью заставлять его с тоской думать о совершенно неуместных физических реакциях на "микроагрессию". Конечно, во вселенной О'Хирна ясность его понимания — тщательно подтвержденная всеми остальными, живущими внутри его пузыря, — означала, что он был неспособен к микроагрессии. Все, что он делал, — это "излагал истину власти"... особенно когда он вызвал младшего сотрудника своей собственной кафедры для "консультирования". Помимо своего голоса, который на самом деле был удивительно приятным баритоном, пожилой мужчина олицетворял все, что Шредеру не нравилось в академических кругах... за исключением плаксивых студентов, неизменно выступавших против того, чтобы терпеть распространение альтернативных точек зрения. Единственная причина, по которой подобные студенты беспокоили его меньше, чем О'Хирна — и он должен был признать, что они были на втором месте, — заключалась в том, что он постоянно напоминал себе о том, чему его мать учила его в подростковом возрасте: невежество и даже узколобость можно исправить; глупость — это навсегда. И такая преднамеренная глупость, как у О'Хирна, была особенно раздражающей. Он подозревал, что они вдвоем искренне невзлюбили бы друг друга при любых мыслимых обстоятельствах; в тех обстоятельствах, которые действительно имели место, "неприязнь" была слишком бледным словом.
— А что с моим правом на ответ? — потребовал он. — У меня есть десять дней, чтобы ответить даже на официальную жалобу, не говоря уже об административной проверке!
— Конечно, у вас есть право, доктор, — О'Хирн подчеркнул ученое звание с некоторой язвительной вежливостью. — И если вы решите воспользоваться им, никому и в голову не придет отказывать вам в нем. Это право абсолютно гарантировано политикой и процедурами рассмотрения жалоб студентов. Я просто подумал — вы понимаете, чисто из вежливости к коллеге по профессии, — что, возможно, было бы целесообразно... проконсультировать вас по этому вопросу.
Шредер стиснул зубы и предостерег себя от дальнейшего размышления об этих неполиткорректных, но в высшей степени удовлетворительных ответах на сияющую улыбку О'Хирна. Наиболее приемлемым пунктом в меню была бы прямая кинестетическая перестройка улыбки, о которой идет речь, что в его случае вряд ли помогло бы в данный момент. Некоторые из пришедших на ум устных ответов были бы почти столь же бесполезны, какими бы заслуженными и уместными они ни казались.
— Должен ли я тогда понимать, — вместо этого сказал он, размеренно досчитав до десяти, — что декан Томпсон заняла официальную позицию по этому поводу?
— О, ни в коем случае! На данном этапе процесса это было бы крайне неуместно. — О'Хирн покачал головой, голубые глаза за стеклами очков в металлической оправе блеснули плохо скрываемым удовлетворением. — Она никогда бы не попыталась вмешаться или оказать давление на кого-либо на такой ранней стадии процесса рассмотрения жалобы. В то же время, конечно, она должна быть осведомлена о вариантах исправления положения и любых... потенциальных санкциях. И, как руководитель вашей кафедры, я подумал, что будет лучше выяснить у нее от вашего имени, какие именно варианты могут случиться после того, как мисс Кикучи-Беннетт поделилась со мной своими опасениями.
— Как любезно с вашей стороны, — сказал Шредер, затем мысленно прикусил язык, когда в глазах О'Хирна вспыхнула смесь гнева и удовлетворения.
— Вы являетесь сотрудником моей кафедры, — отметил заведующий. Он не добавил слов "к сожалению" или "по крайней мере, на данный момент", — заметил Шредер. Или, во всяком случае, не вслух. — И я уверен, знаете, насколько серьезно университет Касл-Рок относится к любой потенциальной дискриминации или притеснениям, особенно со стороны преподавателей.
— О, я прекрасно осведомлен об этом, — ответил Шредер. — Однако я все еще немного сбит с толку тем, каким именно образом, как предполагается, подвергал дискриминации или домогательствам мисс Кикучи-Беннетт.
— Создание враждебной обстановки в классе — это само определение домогательства, доктор, — сказал О'Хирн гораздо более сдержанно. — И нападки на гендерную идентичность и политические взгляды студентки перед целым классом, безусловно, создают именно такую обстановку.
— Не знаю, нападал ли я каким-либо образом на гендерную идентичность мисс Кикучи-Беннетт — или политические взгляды.
