Рик Часть2 Ключ.

Мы с Бурым перегнлянулись, и я продемонстрировал своему полевому учителю — преподавателю жест у согнутого локтя и среднего пальца — мол, ты главный, тебе и макароны из глистов... живых...это...на вилку наматывать. Бурый скорбно глянул, словно пёс на мыло в руках активного члена организации "По защите животных". А чё? Руки чистые. Маникюр на месте. И даже педикюр не повреждён — ещё никто из четвероногих по рёбрам не получил.

Поплёлся Бурый в сторону "страшилища".

У-у-у. Садюга, этот плешивый. Нет бы рожу сплющить до нечеловеческой узнаваемости либо зубом воздух до крови процыкать — и то было б понятно, за что гибнуть. А так, на пороге постного рыльца, заточенного совсем в другую сторону. Просто хочется расплакаться и сопли размазать частой гребёнкой. Располовиненная золотистая муха и то меньше аппетит портит.

Я жалостливо проводил взглядом вождя светло-серых, так сказать, посочувствовал. А сам подумал, что в качестве второго блюда даже без гарнира слопают уже меня.

Ничего, прорвёмся! И не такому дракону третью голову под задницу подкладывали... Даже в такой трагический (собственно, почему?) момент моё латексное лицо, проверяя прочность и эластичность материала, прорезала улыбка. Оптимизм — вещь несносимая. И у "кондома" есть зубы, если его вовремя не разгладить. Правильно, только при наличии утюга и гладильной доски.

Бурый притормозил у кресла, руки безвольно повисли, как у плакучей ивы, он стал лизать исподлобья начальственную фигуру. А мысли у самого, небось, о чудесной бутсе с металлическими набойками, удивительнейшим образом вмещающуюся под пятую конечность различных зануд. Не будем называть имена.

— Шо ж ты, служивый, без рвения, без огоньку в глазах на подкурить? — обратился Бланд к подошедшему. Ласково так, навроде как к беспричинно болезному. — Тебе бы выпендрёж плаксивый зачитать мне — авось платочек достану девственный, пожертвую под твои гайморитные причитания, приласкаю рукою нетвёрдой? А?

— Так что ж мне лечить болячки, которых ещё нет? — негромко ответствовал Бурый. А попробуй не ответить? Ситуация не та, когда старший по чину и возрасту, будучи в стадии "а поговорить", сам задаёт вопросы — тут и отвечать надо. Фактически допрос с "вакциной правды" — хоть в голос плачь, а не скроешь, что весело. — Мне профилактика такая покамест ни к чему. А то что ж! — с вызовом поднял голову и добавил громкости в голос. — Ставить искусственную челюсть, чтоб перестраховаться с кариесом? Или цеплять запасной говяжий зад на случай, если вы придёте не в домашних тапочках, а на шпильках и захотите проверить крепость кирзы на моих ягодицах? — Дёрнул плечами. — Я человек подневольный: сказали идти и слушать — даже взять запасную пару ушей, — кивок в мою сторону, — на случай, если в мои раковины не поместятся все изощрённые словеса...

— А хамить не надо, — тихо произнёс Бланд, удобно умащивая кости по периметру кресла. — Подойди-ка поближе, молодой человек — надобно тебе сказать нешто важное, ухов непосредственно касаемое. Негоже мне, старику, связки голосовые перетруждать, они мне ещё на другом свете пригодятся на адвокатские заморочки у распределительных врат. — Бурый нехотя, через силу придвинулся. — Ну же! — повелительно поторопил Бланд. Ещё несколько шагов. — Наклонись! — искомое действие произведено.

И тут старческая клешня выстрелила, как древесная гадюка и впилась в нежнейшую мочку Бурого.

— Уй! — только и смог воспроизвести наклоненный. А распрямиться уже не было никакой возможности — частично зажатый в тисках слуховой аппарат, потрескивая от натяжения и жалобно поскуливая, ни в коей мере не желая расставаться со своей мягкой частичкой.

— Я те дам, некуда складывать мои слоганы — лозунги, я те расширю багажно — слуховое отделение, устрою оптовый склад предложений и абзацев. От дамских романов до словарей, пока поручик Ржевский не выбьет из седла Львиное Сердце, перед тем, как броситься под поезд вместо Карениной...

— Эй, старикашка — какашка! — не выдержал уже я. — Ты пошто человека уродуешь? И так страдальца природа обидела, так ещё чебурашкины комплексы хочешь привить! Будь добёр, оттяни клешни, а если хочешь мягенького помять, так ущипни себя за задницу.

— Это кто там такой умный извилины раскрутил? Не на ту рыбку леска! Меня багром не возьмёшь, тут ружьишко надобно для подводного плавания или как минимум ракетница. А у тебя разрешение на ношение имеется? — прижмурил левы катарактный, выискивая источник свежего звука.

— Я тута, уважаемый Кощеюшка, — помахал рукой.

— А, — одобрительно крякнул тот и звучно хлопнул руками по коленям. Забыв при этом отпустить ухо Бурого. — Чую, разудалый Рикушка пожаловал. В нагрузку. Так сказать, к овсу с червоточинкой коняга постпенсионного возраста, — подвывающий Бурый наконец-то отклеился от кресла на пол метра...И, кажется, он остался при своих. Ушах. — Ублажил-таки Дрол, ублажил, прислал юродивого! Дай-ка полюбуюсь на тебя... Знатный мужичонка — после третьей асфальт горазд укладывать...

— И вовсе нет, — разобижено промямлил.

-...а после пятой — и вовсе Илья Муромец. Где ж ты такой выискался, сквознячина неприкаянный, просверлил ты мне грудину с левой стороны своими каверзами — скотча такого нет, чтоб дыру залатать, заштопать?

— Как откуда, с Земли! — нагло улыбнулся — есть, мол, планетка, где таких непотопляемых...гм, пруд пруди. Не хорошо на себя наговаривать разными... конечными продуктами, поэтому ограничился мысленной рекламой.

— Да ты шо?! Серьёзно? — и презрительно так ухмыльнулся, как верблюд, заготовивший пару литров шампуня.

— Зуб даю.

Тот аж поперхнулся, позеленел, завернул конечность за спину и хрятснул пару раз по хребтине — пыль так и брызнула в разные стороны.

— Нафиг мне твой зуб, ты, малахольный? — откашлял недовольные слова. — Я што, стоматолог или маньяк — грёбанный абориген, коллекционирующий жевательные приборы? Ты меня с кем-то перепутал. Я...

И тут произошла разительная метаморфоза — старичок преобразился из кальцевой паляницы в смертельно опасное земноводное. Рука собралась в жилистый, перевитый венами, внушительный своей угловатостью и антикварностью кулачок и поднялся на уровень перекрестья наших взглядов.

— Должен же я хоть как-то — хотя бы морально — компенсировать исчезновение родимых денежных знаков, кровиночки моей?! — вышел на фальцет, злобно посвёркивая глазёнками и мелко тряся бородкой, словно стряхивая несуществующие крошки любимого педигрипала.

— Это как ты собираешься компенсировать? — уточнил я подозрительно.

— А щас мои ребяточки повяжут тебя, и станут колесовать, четвертовать, распинать, дыбовать, быковать — ну и так далее по списку. А потом то, что останется, склеивать, стягивать, сшивать и сматывать, — нежно окинул мою фигуру пристрастно — извращенческим взглядом. — Будешь ты у меня, парниша, заместо пазлов.

Я опешил от подобной наглости. И тоскливо икнул, глядя на оледеневший профиль Бурого. Не отвертеться от роли подопытного кролика — зайчика. Ну, прямо тебе новогодний утренник!

— А если я не хочу? — голос предательски дрогнул.

— Что ты, — старикашка удручённо покачал головой на мою непонятливость, — уже всё решено. Ты не переживай, — продолжил заботливо, — будет о-о-очень больно, — морщинки лучисто разбежались в милой улыбке. — Ребятушечки, крутите его, — махнул в мою сторону. — Остальные свободны. Дролу привет, пусть не пукает от моих денег...

От стен отлипли бландовские гвардейцы с явным намерением затолкать меня в свои цепкие лапы.

К чести Бурого, надо сказать, он не до конца испугался, не захотел так просто отдавать меня, а, набычившись, сделал руками какие-то пасы, отчего его дюли поспешно сгруппировались вокруг меня. Наступила зловещая пауза, после которой как правило начинаются молодецкие забавы, выдёргивание чубов и разрывание гимнастёрок на груди.

Неожиданно вклинился неприятный, дребезжащий звук. Это мне напомнило один эпизод: во время трансляции по радио Вивальди "Времён года", сосед, дядя Гриша совершенно немузыкально подпевал: "Неси меня, олень..." и подыгрывал крышками алюминиевых кастрюль. Так сказать, кухонная версия нетленной классики с наложением левого текста и добавлением ударных инструментов. А что? Неожиданно и... громко.

— Хи — хи — хи, хи — хи — хи, эхм, — захлебнулся наконец-то Бланд. — Развеселили старика, развеселили. Что ж, за это, пожалуй, помимо Рика я заберу с собой и всех остальных... Хи — хи — хи, хи — хи — хи... Заместо запасных деталей к пазлам. Некоторые ведь эпизоды приходят в негодность. Правильно? — выбелил крепенькие зубы между губ. — А Дрол пусть не серчает — я ему в два раза больше дровишек подкину...

— Ах ты ж, сморчок! — воскликнул я. А и то: злость такая во мне поднималась, стягивала, умывала, что впору было жечь всё вокруг одним взглядом. — Выискался вершитель судеб! Вначале по большому сходить безболезненно смоги да зубы хорошенько почисть, а после уж в соседские рты да... и так далее заглядывай.

— Будет! — грозно рыкнул Бланд. И сразу стало ясно, кто в курятнике петух, и по ком плачет холодец. — Научите их уму-разуму! — это своим молодцам, которые слажено провели некие манипуляции, вследствие которых на нас стали смотреть чёрные дула очень неприятных штучек.

— Вот же ж, — Бурый болезненно сморщился. — Я предупреждал, что в этом ресторане подают только клиентов, — поцыкал расстроено. — С гарниром и без.

— Вы меня совсем утомили, — между тем продолжал Бланд. — Кто дёрнется, может сразу расстаться с мыслями об отпуске в моих казематах. Заодно распрощаться с головой и прочими, причитающимися ей конечностями. По-хорошему собирайте шаловливые ручки в тревожные чемоданы и настраивайтесь на лирический лад...

Я не дал ему договорить. Таяли надежды нашего освобождения, идеи, одна фантастичней другой, начиная от внезапного вламывания техасских рейнджеров, пресловутого Бэтмена или неожиданного появления обнажённой Фиалки, отвлекающей на себя внимание, а после самоотверженно жертвующей телом и девственностью ради нашего спасения — до незаметного и оттого более эффектного — прихода местного ревизора, сопровождаемого запахом серы — и прочей атрибутикой данного контрольного органа. В итоге мои воображаемые метания вылились в дикий индейский клич и невероятный прыжок сквозь охраняющие меня светло-серые редуты.

В мгновение ока я оказался возле Бланда и нежно, со смачным звуком возложил тяжёлую длань на пенсионное чело. И... был пока жив.

Оглянулся... Похоже, самым возбуждённым в нашей компании оказался я. И уже догоняли меня по этому состоянию дюли Бурого, и он сам, только сейчас начинающие осознавать мою выходку.

— Эй! — обратился к застывшим с оружием дюлям. — Не вздумайте привести в действие свои пукалки! Откручу этому безобидному дяденьке голову — где вы потом такую доброжелательную найдёте?

Орлиным взглядом окинул ряды неприятеля. Не шелохнулись. А у самого сердце в районе кадыка, а вспотевшие ладони можно выкручивать и поить верблюда. Да, на тяжёлую стезю подбил меня долбанный Спонсор, туда ему в качель, детской лопаткой по сопатке и ведёрком для порядка.

— Очнись, дедуля, — обратился к, как ни странно, расслабленному Бланду, — что, стул протекает? Сам виноват: какое блюдо приготовил, таким и ходи под себя.

Кожистые закрылки приподнялись, и на меня глянули незамутнённые очи совести, на меня, Ирода, поправшего возраст. Не хватало родниковой слезинки в уголке глаза и повеявшей перспективой ближайшего инфаркта.

— Ты чё, дедуля, — взвыл расстроено, ты же первый хотел вскрыть меня без анестезии и проверить длину двенадцатиперстной? А теперь коньки забрасываешь мне на плечи. Ты ещё за белыми тапочками сбегай! Чтоб меня виноватым сделали? Не, я так не играю, — и демонстративно сложил руки на груди.

— Ма-а-а-чи!!!

И этот бабий ультразвуковой визг издала глотка, ещё недавно жалостливо поджимавшая губы и выпускавшая свой раздвоенный, нервно-лживый язык на разведку! Вот и верь после этого лицедеям.

Дальше всё происходило быстро, непонятно и скомкано. Могучая кувалда врезала в правый бок, другая влепила в левое бедро, в итоге меня подбросило. В какой-то момент показалось, что ноги произвели рокировку с головой, и крепкий пол оставил свой след на макушке. На время я выбыл из состояния наблюдателя реальности. Потом опять же меня изрядно побросало, поносило, причём я сам ничего с этим поделать не мог, кроме как удивляться собственной летучести и вообще задаткам к левитации.

Наконец-то шум и гам прекратились, мелькающие кадры тоже притормозили, словно кто-то нажал паузу. Но к сожалению вместо оной была всего лишь стена.

Не в силах определиться, что же всё-таки у меня болит сильнее, я вывернул разрыхлённый нос из твёрдой поверхности — даже сама мысль о том, чтобы дотронуться до него и оценить размеры, приводила в действие такие болевые сторожевые импульсы, что я мог лишь отползать от собственной руки. Из глаз нещадно лились слёзы.

Нечто погребенное подо мной издало страдальческий вскрик, и я, не в силах опустить головушку, вытащил пред мутные очи... Бланда. Изрядно помятого, тем не менее живого.

— Убью, сволочь...— процедил сквозь зубы.

Ух и страшен же я был наверное, потому как Бланд закатил глаза и отключился.

Следующие несколько минут я сидел будто в прострации, раскачиваясь, то ли усыпляя бессознательного старика, то ли убаюкивая пульсирующий нос. Параллельно невольно оглядывая помещение, в надежде восстановить картину происшедшего и свою полётную карту.

Видимо, дюли Бланда открыли по мне огонь, совершенно случайно зацепив при этом несколько дюлей Бурого (исковерканные, неузнаваемые тела имелись в наличие), сам их командир кроме заметного испуга фактически не пострадал. А меня уберегла кольчужка (редкие куски униформы каким-то чудом удерживались на мне, приклеенные, наверное, копотью, указывали те места, в которые в меня не попали).

Группка светло-серых теснилась в стороне, чёрно-золотые вроде бы беспорядочно рассредоточились и замерли. Взгляд у меня скорее всего был безумный, потому как дюли моментально отворачивались, буде я натыкался на них.

Зашевелился Бланд.

— Воды... — слабо прогундосил он.

— Ага, щас, — злорадно ответствовал. — Потерпи, и жажда твоя исчезнет навсегда.

— Это почему, — спросил он подозрительно.

— Покойникам вода ни к чему. Разве что на обмывку.

Бланд дёрнулся, сморщенное личико исказилось... протекло несколькими слезинками.

— Погоди, Рикушка, — тяжело дыша, жалобно застонал старик, — приветик хочу тебе напоследок передать от твоего дружка... — глянул нерешительно.

— Ты мне зубы не заговаривай, а то сейчас секир башка — и пойдёшь домой на автопилоте! Ну! — бросил грозно. А в душе поднималась горячая волна, сплетённая из жалости и брезгливости.

— Да вот пусть он сам тебе скажет, — слабо шевельнул рукой тот.

Находившиеся шагах в десяти от меня двери открылись и... впустили ещё одну чёрно-золотистую фигуру. Мужчина постоял, оглядываясь, пока встречающий нас с Бурым, вновь не нарисовался на горизонте, не указал на нашу живописную композицию, и не подтолкнул.