| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Поместилась я в вагоне с красноармейцами, доезжаем до Невьянска, встречаю Сырчикова, дёрнула его за рукав, спрашиваю:
— Где Артамонович?
— Не знаю, может быть жив, а может быть нет.
— Ты уже говори сразу.
— Да что я скажу, когда сам не знаю, скажу, что убит, а он может быть жив. Сын вперёд тебя дома будет.
Приезжаем в Екатеринбург. Тишина, только вагоны дымятся, подожжённые белыми, запах тяжёлый. Я приехала сюда 8-го июля. Хотела взять извозчика, но не оказалось ни одного, все извозчики забаставали.
Когда перевалила больницу, увидела, обозы красных стоят. Тут мне кричат:
— Ты жива, а Артамоновича мы оставили там.
Конечно, тяжело было переживать.
Прихожу домой, сын от своего полка отстал, меня дожидался, не знал, жива я или убита. Говорит мне:
— Я сегодня отправляюсь, скоро вернусь.
Приходилось всё пережить.
Я осталась с этого дня здесь, с того времени здесь работала, теперь на инвалидность вышла. [14]
[ВАГАНОВА Ольга]
[Начало отсутствует]
[...]
я только луку нарвала, просто не знала, что мне делать.
Вижу — идут чехи, им тащат хлеб молоко, но они говорят: "Не хлеба, не молока нам не надо, а расскажите, где живут красноармейки". Кто то сказал: "Вот здесь комиссарша живёт".
Я побежала к брату Рыбину А., вижу — все вещи тащат, у него была защитного цвета фуфайка — тащат, гимностёрка — тащат, всё выкачали. Я остановилась на угоре, а Карлучиха, высунувшись в окно, что-то кричит.
Я подхожу, дьякон ВОЛЧИХИН: "Вот сколько они награбили". Все тащат — Коблуков, Ваганова Елизавета, взяли шинель, говорят: "Хоть для детей пальтишко сшить".
— Вот тебе тоже будет, — обращаются ко мне.
Иду домой, только дошла до Заложного, мне женщины говорят:
— Оля, у Вас золотые кольца нашли.
— Ничего подобного, у нас золота нет. Вот только одно кольцо, да и то на руке.
Степан не любил никакого золота, только одни обручальные кольца лежали, да и то серебрянные.
Когда я пришла домой, обыск был уже закончен, ящики сломаны, всё перерыто. Чехов привел Волокитин Василий. Конечно, ни чего не нашли, да и искать то нечего было.
Напротив нас жил Волчихин. Вдруг часов в 5 приходит человек невысокого роста и говорит:
— Мадам, раскажите мне пожалуйста все чистосердечные тайны.
— Что я Вам раскажу, когда мне не чего говорить?
— Всё, что таится на сердце.
— На сердце у меня единственная неприятность — муж ушёл на фронт. [15]
— Что мужик ушёл на фронт, а тут ищут его дома.
Я говорю:
— Пожалуйста ищите, если найдёте.
— А если найдём, тогда что ты думаешь?
— Если найдёте, тогда что хотите, то и делайте.
Он повернулся и говорит:
— Знаю, что с тобой делать, — и ушёл к Волчихину, от которого ушёл в 12 час. ночи.
На второй день ко мне приезжают опять с обыском Ермохин. Стали везде рыться, что то искать, залезли в голбец, перетрясли всё барахло. Но видят, что ребят много и сама в положении, ничего не сказали.
У меня 12 раз был обыск. Как только начнёт брезжать свет, ко мне идут с обыском. Я нарочно ничего не закрывала, ни окна, ни двери, и как только стукнут, сейчас же выбегала.
У моего мужа был брат Киселёв, который им говорил: "Вы ищите тщательнее. Он непременно дома находится". Ну, они его искали, но не могли найти.
Потом как то приходит Коблуков Николай, направил на меня штык, говорит:
— Где твой муж, сказывай.
— Не знаю. Знаю, что только отступил на фронт, а больше ничего не знаю.
— Ты врёшь.
— Если по вашему вру, то пожайлуста ищите.
Зря говорить не буду, меня не били и не арестовывали. Один только раз водили, хотели, видимо, арестовать, но может быть, что я была в таком положении и ребят много, меня не арестовали. Но часто приезжали с обысками.
Потом как то приезжают утром. У меня были сложены дрова у ворот, и на воротах были чугунные шарики. Они вели в это время арестованного Павла Рудакова. [16]
Они стали на другую сторону на сёдлах, под"езжают и говорят:
— Залезай на ворота и сними шарики.
— Что Вас заинтересовали шарики?
— Это бомбы.
— Какая глупость, что же для своей смерти что ли эти бомбы поставили?
— Залезай.
Пришлось лепиться на ворота. Шарики были сделаны с ёршиком, скоро не вынешь, но благодаря тому, что дерево было ветхое, шарики удалось вынуть, вынула, подала офицеру в руки. Посмотрел.
— Ну что, убедились? — спрашиваю я.
— Убедился.
— Только напрасно людей мучаите. Неужели муж поставит тут бомбы, чтобы семью погубить?
Уехали.
Мужа разстреляли 23 июля. Утром я поставила самовар, ничего ещё не было прибрано. Приезжает офицер, я выхожу с крыльца, а он на меня наган наставил и спрашивает:
— Где муж?
— Не знаю, дома нет.
— Где он скрывается?
Несколько раз на меня наган наводил, забегает в комнату, начинает везде шарить, я сижу на кровати и плачу. Он подбегает ко мне с обнажённой шашкой, кричит:
— Замолчать.
— Виновата, — и замолчала.
— Приходи сеёчас же в штаб.
Я пошла с ребёнком, а двое ещё за мной тащатся. Пришла в штаб, ребята плачут. Начали с меня снимать допрос. Спрашивают:
— Ты никуда отсюда не пойдешь?
— Куда же я с таким семейством поеду?
— Если не поедешь, подпиши бумагу о невыезде.
Я подписала, меня отпустили. [17]
Потом через два дня приезжает человек из буржуев в пенсне с планкой и подходит ко мне:
— Скажи, не знаешь ли, где Романов находится? И не живала ли ты на даче Коптяковых? Может быть, тебе муж что-нибудь говорил?
— Нет мне муж ничего не говорил, и если я когда то спрашивала, говорил: "Иди, сама слушай и больше поймёшь". А такой секрет он мне бы никогда не сказал.
Он меня долго пытал, но я ничего не сказала.
Потом он же приезжает днём и спрашивает:
— Твой муж всегда в форме ходил?
— Да, всегда.
Тогда он вбегает в комнату, срывает со стены карточку мужа и убегает.
Потом приежает Ермохин искать золота. Всё, что только могли, перетрясли, меня опять потащили в штаб и грозят, что если окажется золото, то они могут сделать всё, что захотят.
После этого они стали следить, как я буду жить. У нас как раз падал свес, и мамаша стала перекрывать лично на свои деньги. Приезжает Ермохин:
— Вы свес перекрываете. Наворовали с сыном денег и теперь, что хотите, то и делаете.
— Вы сначала бы спросили, кто это делает. Свес поправляют не я, а мать.
Опять меня потащили с ребятами, стали пытать на какие деньги и т.д. Я им говорю, что у матери имеется банковская книжка, на которой лежат деньги, и что эти деньги не наши, а её.
23 Июля утром я вскипятила самовар, ко мне как раз зашла мама, и стали мы пить чай. Я всегда пила из стакана. Вдруг вбегает Карлуков и стал чего то искать в чулане в ящиках. [18]
Смотрю — народ бегает. Я не знаю, в чём дело. Я свою девочку Таню посылаю посмотреть, она возвращается и говорит: "Там со штыками стоят". Я посмотрела, действительно со штыками — Карлуков и Петухов. Кругом оцепили. Я не знаю, в чём дело. Народ кричит:
— Попал.
— Кто попал?
— Стёпка Ваганов попал.
Конечно, не все в толпе были враги, были и добрые люди, Волчихин кричит: "Антихрист попал, разстрелять его надо!"
Вот прошло уже теперь 10 лет, тогда все думали, что он дома скрывался, ни одну минуту не скрывался дома, такое ложное представление было у народа. Слухи разные ходили: Стёпка Ваганов в Решётах разстрелян и т.д. Я прихожу к офицеру просить разрешения привезти, а он говорит: "Ваганова, тебе это делать не следует, сделай там похороны, здесь тебе много позору будет".
Опять слухи пошли: Стёпку Ваганова на Сенной площади арестовали, много говорили.
Вот я возвращаюсь к старому, я иду к Соловьёвскому дому, народу там собралось много, женщины мне говорят: "Не ходи туда, плохо будет".
Я зашла в огород. Действительно, его в огороде видела. Видимо, он домой пробирался. Его видела обходная стража, на улицах ночью видели, как будто бы он шёл с Медной.
Я этим слухам не верила. [19]
И вот как он пробирался домой и был в огороде у Соловьёва, его видела Волчихинская племянница, которая шла копать картошку. Она говорит, что его сразу не узнала, что он весь оброз бородой, страшный такой. Она прибегает домой и рассказывает об этом.
Волчихин был очень злой на него, потому что тот был против религии, потому что он был у меня партийный. Волчихин пробежал к Зудихину, у которого сыновья были белоармейцы.
А мой муж моментально сделал обход Соловьёвского дома и из огорода спустился книзу в погреб, и яму не закрыл. Его везде искали, но не обратили внимание на погреб. Кто-то из толпы сказал, что погреб открыт и молоко пролито. Тогда он из погреба стал кричать: "Не подходите ко мне, не подходите". Толстоборов дал первый выстрел, оторвал ему ухо. Когда он стал вылезать из погреба, ему выстрелили в спину разрывной пулей. Как мне рассказывают, эту разрывную пулю пустил пастух Калехин. Так мне говорил Афёров.
Этот пастух Калехин хвастался:
— Как я ему дал в спину, так он сразу и пропал.
А Николай Тетенев говорит:
— Её самою надо расстрелять.
Тогда некоторые женщины говорят мне:
— Уходи отсюда.
А одна Вятская говорит:
— Таковская и была. Так им грабителям так и надо. Знаем, как они грабили золото.
Я после этого ушла домой. [20]
Тащить его никто нейдёт, не берутся, а некоторые кричат: "Или убираете сейчас, или мы его в яму бросим". Нашлись добрые люди, правда, не так добрые, притащили, кто за ногу, кто за руку, тащили по земле, в ограде прикрыли рогожкой.
Мы закрыли ворота, лезут через забор, открывают ворота.
— А, испугались.
Потом привели в порядок его. В 7 часов опять с обыском идут. Я говорю:
— Вы искали мужа, видите, где он.
А кровь всё время текёт и текёт.
— Что же Вам нужно сейчас? Что Вам нужно ещё — ищите, пожалуйста.
Дала свечку им и спички. Взяли две флотских шинели, шинели были не переделаны, муж служил 8 лет, сын тоже с фронта приехал.
Я кое что отнесла к сестре, к Хромовым, в том числе флотские брюки мужа, для того чтобы хоть немножко для семьи что-нибудь осталось.
Явился туда Рабфорнин: "Много Вагановского". Сестру потревожили, стали искать, а я шашку в землю зарыла, её нашли, к сестре стали приставать. Они ни чего не знала. Забрали. На брюках была написана фамилия "Ваганов Степан" — взяли без разговоров, две флотских шинели взяли у меня, брюки, сапоги, пять сажень дров.
Мужа надо хоронить, надо просить разрешения на похороны. Прихожу к какому-то офицеру:
— Разрешите мне похоронить мужа.
Он говорит:
— Надо подумать, разрешить или нет.
— Теперь лето, нельзя долго в помещении держать, убрать надо, — прошу я. [21]
— Если мешает, то мы его уберём.
— Нет, разрешите мне самой похоронить.
— Ты к мужу ходила в лес.
— Нет, не ходила.
— Ради детей тебя жалеем, а то бы всю шкуру сорвали.
Ну, мне разрешили его похоронить. Он ещё при жизни говорил мне, что он против религии, что не хочет быть похоронен по церковному: "Мне не нужны ваши наёмщики и попы". Но я никак не могла перебороть мать, и пришлось его нести в церковь. И там в церкви отец Иуда Волчихин подошёл, плюнул и сказал, что отпевать не будет: "Я не имею права и не буду отпевать". Тогда сродная сестра говорит, что если не будете отпевать, то я поеду к архирею. Тогда он испугался и мало-мало попел над ним. Из толпы в это время кричали: "Его в газовую яму надо бросить, ведь он Балакина туда бросил и его туда надо". [22]
КОСТЫРЕВА. (Один сын убит, а другой тоже ходил с Красной Армией).
Как только ушли красные, пришли белые. Ко мне приходят Зинин, два сына Тагировы, которые сейчас в ЦРК работают, Волокитин и приказывают мне очистить квартиру в 24 часа. Прошло минут 20, влетает Андрюшка Коптяков и Тагировы сыновья, а также Полежаев, за которого сейчас мать получает пособие, и говорят: "Давай, открывай сундуки".
У меня было три работника в доме, робили хорошо, и жили мы не совсем плохо. Они нашли у меня 40 рубл. серебряными деньгами и 2 золотых. [23] У меня было сукно, давали в штабе по 6 аршин — взяли сукно и две пары сапог. Горку с посудой выкинули в огород, машину тоже — Изманев и Саранофьев.
Потом говорят: "Снимай хозяйка половики суконные". А потом говорят: "Половики не надо, они Ваши". Открыли ящик, нагрузили два воза и увезли.
— Ты теперь убирайся, чтобы духу твоего в квартире не было.
Я напротив Нагорной церкви трое суток под дождём жила, потом пустили меня в ограду Пятёмины, жила некоторое время там. Тагировы сыновья каждый день арестовывали меня с ребятами, а мальчику было 4 года, девочке 3. Никола Петухов, который у нас в Страхкассе находился, допрашивал. Меня на допрос, а ребят в другую комнату. Вечером меня ведут к ребятам: "Вот Ваша мама тут", — а ночью опять уводят. Шесть суток сидела с ребятами.
Когда я сидела, привезли арестованного Сивкова.
Шесть дней меня мучали с детьми, потом меня выпустили, на квартиру ни кто не пускает, говорят: "Красноармеек надо искоренить". Полежаев так говорил и Тагировы сыновья, чтобы красноармейки не поганили землю.
Только выпустили меня, опять идут и говорят: "Костырева, собирайся". Ребят на этот раз оставили, а меня опять арестовали. Ермохин долго допрашивал:
— Где муж, расказывай. [24]
Ермохин меня мучил:
— Я тебя расстреляю, скажи, где Ваши.
— Ушли на фронт.
— Может, они что говорили?
— Нет, ничего не говорили.
Тогда они стали рыться и нашли Ванюшкин Партийный билет, и вот за этот партийный билет мне и попало. Трое суток я опять отсидела.
Когда меня выпустили, то я конечно всё растеряла; всё расхитили. Пошла я во вторую Ключевскую и снела домик на три окошка у Сухорукова извозчика. Он не знал, что красноармейка. Потом приходит мясник Микулин и говорит:
— Зачем ты стерву такую пустил? Их нужно всех искоренить.
Опять мне отказали и выселили, так же как и Синяиху, в Торфяники. Ермохин и Банных каждый день посещали меня. Приходит как то Ермохин, Андрюшка Коптяков, Стёпка Измоденов, который у меня изломал машину, Тёмин и потом такой краснорожий, который сейчас подрядчиком дрова возит, Сараев, приехали на торфяник и говорят:
— Неужели мы их оставим? Надо их искоренить. [25]
Месяца три я прожила в покое, а потом опять ко мне явились:
— Веди нас в лес, где Ваши скрываются.
Трое суток водили меня по лесу. А я только и говорю:
— Не знаю.
— Куда хлеб носишь? Рассказывай!
Долго мучали меня. Приехал Капустин говорит:
— Зачем мучить человека, может быть они в лесу скрываются, а она не знает и не может сказать?
Ушли.
Нет, нет, да Ермохин прибежит:
— Скоро Ваши придут, радуйся.
Перед последним временем Ермохин приезжает:
— Какая то разведка красных появилась, не видала? Известия такие есть.
— Ни чего не знаю.
Пришел Ладейщиков и говорит:
— Замечать не замечал, а может быть, красная разведка здесь ходит, не знаю.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
