Гвардеец: Дороги Европы

Нужная лавка отыскалась среди мелких магазинчиков, забитых всякой всячиной: южными фруктами, пряностями, благовониями, табаком и прочими не всегда нужными или полезными вещами. Спокойно пройти мимо витрин не удалось: заядлые курильщики Чижиков и Михайлов не преминули набить кисеты и купить по глиняной трубке с длинным чубуком взамен "реквизированных" поляками из отряда пана Потоцкого во время плена.

Оказавшись на воздухе, гренадеры с наслаждением затянулись и стали выпускать кольца дыма. Я едва не расхохотался — приятели походили на котов, добравшихся до валерьянки. Разумеется, предупреждать их на манер Минздрава было бессмысленно, вряд ли жизненный путь гренадеров окажется столь долгим, чтобы успеть накопить в организмах хотя бы капельку того никотина, что способен валить с ног легендарную лошадь.

Дверь распахнулась, переливчато зазвенели колокольчики, предупреждая продавцов о появлении визитеров, и мы всей гурьбой ввалились в лавку.

Увидев пятерых мордоворотов поперек себя шире, приказчик поначалу пришел в тихий ужас: ему нечего было нам предложить. Выставленная на продажу одежда оказалась мала даже Михайлову, а он в нашем отряде был самым низкорослым. Возникло чувство, будто я нахожусь в "Детском мире" — нарядные камзольчики и бархатные штанишки упорно не желали на нас налезать.

— Вот что, любезный, — сказал я приказчику, — времени у нас мало, рыскать по всему городу некогда, поэтому делай что хочешь, но одежду для нас разыщи.

— А как насчет.... — начал говорить приказчик

Я сразу понял, что его гложет, и быстро разрешил дальнейшие вопросы.

— Денег? Деньги у нас есть, — я потряс перед его глазами туго набитым кошельком. — Можешь не волноваться, не обидим.

Упускать выгодных клиентов приказчику не хотелось.

Он оставил вместо себя мальчишку, попросил "ясновельможных панов" обождать и в сопровождении слуги куда-то убежал. Вернулись они только через полчаса, нагруженные тюками, будто вьючные верблюды.

— Думаю, я смогу угодить панам, — хвастливо объявил приказчик, развязывая узлы.

— Посмотрим, — сказал я.

Началась примерка. Я остановил выбор на темной рубашке без манжет, плотной и очень удобной суконной куртке черного цвета, снабженной особыми завязками. С их помощью можно было регулировать размер одежды — делать в зависимости от погоды обтягивающей или свободной, последнее позволяло надевать больше нательного белья. Немаловажная деталь с учетом нашего климата. Как ни крути, а холодных дней у нас даже летом в избытке.

Не уверен, что наряд соответствовал последнему писку моды, но для меня главным критерием была практичность. По этой причине я сразу отверг короткие штаны, с которыми носили шерстяные чулки, хоть приказчик и заливался соловьем, расхваливая качество товара. Я никак не мог избавиться от мысли, что этот элемент гардероба все же следовало бы оставить женщинам вместе с париками и пудрой.

Приказчик разыскал для меня кавалерийские брюки с уплотненными вставками. Закончилась экипировка шерстяным плащом, треуголкой и сапогами. Надеюсь, в таком наряде я не очень смахивал на Зорро. Кстати, знаменитый французский фильм, посвященный этому герою, в котором играл Ален Делон (я смотрел его раз двадцать), мне нравится куда больше голливудской версии с Антонио Бандерасом и Кэтрин Зета-Джонс.

Карл облачился в похожие одеяния, только цвет выбрал светло-серый, который как нельзя лучше подходил его ладной фигуре. Остальные гренадеры не долго возились, схватили первые попавшиеся тряпки и, обнаружив, что можно обойтись без перешивания, сразу переоделись.

Приказчик сначала заломил баснословную сумму, но, встретив в лице Чижикова и Михайлова достойных оппонентов, был вынужден снизить цену.

В новом костюме я ощутил себя другим человеком. Что ни говори, приятно избавиться от грязных и вонючих лохмотьев. Нет, оно конечно верно, что не одежда красит человека, но поверьте, в моих тряпках впору было только милостыню собирать.

— В баньке бы сейчас попариться, — мечтательно произнес Михайлов.

— Хорошо бы, да некогда, — с сожалением сказал я.

Да, русская баня была бы сейчас в самый раз. Нет ничего лучше после долгих трудов и дальней дороги. Я и раньше любил ее, родимую, а очутившись в веке осьмнадцатом, стал просто маньяком. Посудите сами, разве не блаженство: посидеть в парилочке, плеснуть на раскаленные камни ковшик с разведенным квасом или пивом, набрать полные легкие хлебного духа, растянуться на сколоченной из дуба полочке, похлестаться распаренным березовым веником, а потом нырнуть в речку и выскочить оттуда как пробка. Смывается не только грязь, но и боль в душе и усталость в теле.

Но если без бани какое-то время мы еще могли обойтись, то без оружия как без воды — и туды не очень, и сюды — сплошной дискомфорт. Что поделать — время такое!

Это у нас, простых людей, в двадцатом веке отобрали право на защиту себя, заранее поставив в проигрышные условия, когда ты знаешь, что родная милиция не очень-то тебя бережет, и приедет по вызову, когда будет поздно. А всякие подонки понимают, что рядовой гражданин не сможет справиться с их шайкой-лейкой, будь он хоть трижды Брюсом Ли, и наглеют.

Если бы у меня была свободная минутка, я бы сел за стол, разлиновал лист бумаги, разделив его на две половинки, и стал сравнивать, что есть плохого и что хорошего в двух разных эпохах, в которых мне довелось пожить.

Понятно, что без теплого ватерклозета, телевизора и ноутбука восемнадцатый век кажется неустроенным до безобразия. Но стоит только ощутить в ладони холодный эфес шпаги или рукоять длинного пистолета, посмотреть на друзей, готовых порвать на мелкие части любого, кто бросит в твою сторону косой взгляд, и что-то резко меняется в восприятии мира.

Пожалуй, я могу поблагодарить от всего сердца Кирилла Романовича за то, что он выдернул меня сюда. И пусть далеко не все его слова показались мне искренними, все равно "гран мерси" вам, уважаемый корректор реальности, от простого русского паренька и... курляндского дворянина.

В оружейной лавке я приобрел две шпаги — себе и Карлу. Нам носить холодное оружие полагалось по статусу. Пистолеты брать не стали, предстоял долгий водный путь, за это время порох может отсыреть, если его не хранить надлежащим образом. Я что-то сомневался, что на посудине контрабандистов нас разместят со всеми удобствами.

Поскольку садиться на корабль в порту было довольно рискованно — таможенники время от времени проверяли, не вывозятся ли из страны запрещенные товары, мы договорились о встрече в условленном месте — небольшой бухте, укрытой от посторонних глаз. Капитан сказал, что встанет на якорь недалеко от берега, а за нами вышлет шлюпку с матросами.

Мы оказались в бухте точно в срок, но, как выяснилось, у контрабандистов собственное представление о времени. Шлюпка прибыла глубокой ночью, когда я, устав от томительного ожидания, стал все сильнее склоняться к выводу, что о нас попросту забыли.

Широченная река нагоняла волны, разбивающиеся об берег, усеянный галькой и крупными валунами. Высоко светила полная луна. В небе носились крикливые и жадные чайки. Дул холодный пронизывающий ветер. Мы порядком озябли, пока, наконец, не услышали шлепанье весел по воде и вялое переругивание матросов. Они подплыли к берегу и стали нас звать.

— Долго же вас не было, — в сердцах сказал я, ступая по воде.

Сапоги противно хлюпали, одежда промокла. Я боялся подхватить несвоевременную простуду. Болеть было опасно. Пустяковая инфекция, которую в будущем можно вылечить за пару дней, здесь могла загнать в могилу.

Капитан, грузный и усатый, встретил нас на палубе.

— Простите за задержку, господа. Пришлось улаживать кое-какие вопросы, но теперь нас ничего не держит. Ветер наполнит наши паруса, и мы полетим птицей.

— Да вы поэт, уважаемый, — усмехнулся я витиеватости его речи.

— Все моряки — либо пьяницы, либо поэты, а зачастую и то, и другое вместе, — с достоинством ответил капитан.

Он внимательно оглядел каждого из нас и прибавил:

— У вас богатырское телосложение, господа. На вашем месте я в Пруссии вел бы себя ниже травы тише воды.

Каюсь, что тогда я не придал должного значения этим словам.

— Господь милосерден, — философски заметил Карл — Вознаградив ростом и силой, он не оставит нас в беде.

Я протянул капитану задаток. Он не стал пересчитывать деньги.

— Прошу следовать за мной. Больших удобств не обещаю, но это лучшее из того, на что вы могли бы рассчитывать.

Капитан привел нас к потайной каюте, устроенной в трюме.

— Здесь вас никто не найдет.

— Неужели таможенники сюда не заглядывают? — удивился я.

— Им не позволяют деньги, которые я плачу с завидным постоянством.

Капитан распахнул дверь:

— Проходите, не стесняйтесь. Я позабочусь, чтобы утром вам принесли завтрак.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Можно нам изредка выходить на палубу?

— Только ночью. Я человек осторожный и хочу оградить себя заранее от возможных неприятностей.

Каюта была маленькой и тесной. Мы набились в нее как сельди в бочку.

— Желаю вам приятного путешествия, господа, — сказал капитан напоследок и запер дверь.

Окна или вернее иллюминатора в каюте не имелось. Я зажег свечку. Дрожащее пламя осветило крохотное помещенье, пропахшее сыростью. К потолку были подвешены несколько гамаков, в углу стояло кожаное ведро, предназначенное для удовлетворения естественных надобностей.

— Зябко тут... Как в могиле, — поеживаясь, заметил Михайлов.

— Не круизный лайнер, конечно, но на первое время сойдет, — пробормотал я себе под нос и принялся устраиваться в гамаке. — Господи, как я устал. Предлагаю затушить свечку и завалиться спать. Все равно других развлечений не будет.

— Оно и верно, — согласился Чижиков. — Таперича лишь бы не укачало. Хучь и не по морю плывем, но меня мутит уже при виде одной воды.

— Ну, спаси нас Христос, — перекрестился Михайлов. — Лишь бы эта лоханка не утопла.

Я морской болезнью не страдал, поэтому плавание переносил спокойно, а вот Чижикову приходилось несладко. Он то и дело склонялся над ведром и отказывался от еды. Остальные гренадеры чувствовали себя нормально.

Шхуна плыла ровно, качка почти не ощущалась. Мы слышали мерное убаюкивающее поскрипывание, хлопанье парусов, крики птиц, громкие команды капитана и редкие возгласы суетящихся матросов.

Все, что нам оставалось делать — есть или спать, других занятий не было. Темы для разговоров исчерпались, если честно, мы успели устать друг от друга. Чтобы не сидеть в постоянной темноте, я купил у капитана свечей, и мы их нещадно сжигали.

Кормежка оказалась неважной. Давали селедку, после которой ужасно хотелось пить, вяленое мясо и черствый хлеб. Раз или два принесли моченых яблок. Я надкусил одно и сморщился. Яблоко было кислым как лимон, хотя Карл поедал их с удовольствием. А вот Чижиков по-прежнему отказывался принимать пищу. Ему было хуже всех. Я почему-то думал, что морская болезнь со временем проходит, но гренадеру не стало лучше до самого конца плавания.

Из каюты выпускали только ночью — чтобы прогуляться по палубе и подышать свежим воздухом. Перед тем, как судно пересекло границу с Пруссией, капитан зашел к нам и предупредил, чтобы мы сидели тихо как мыши.

— Но ведь вы сказали, что у вас все заплачено и проблем не будет, — заметил я.

— Верно, но никто не застрахован от слишком радетельных или жадных придурков, — хмуро сказал капитан.

Усы его при этих словах обвисли, и я догадался, что дела обстоят отнюдь не так гладко, как расписывал он.

Однако все обошлось. Корабль пришвартовался к причалу, команда бросила якорь, загремели деревянные сходни, по палубе затопали солдатские башмаки, возле дверей в каюту кто-то простуженно закашлял и заговорил на немецком. Речь сводилась к одному — некий таможенник считал, что его труд недостаточно хорошо оплачивается.

— Мы так не договаривались, — принялся возражать капитан.

— В таком случае я арестую судно и весь груз. Даже если ты чист перед законом, я все равно найду к чему придраться, — заверил невидимый таможенник.

— Но ведь это грабеж, — совсем упал духом капитан.

— Может, и грабеж, но у тебя нет выбора.

Невидимый собеседник захохотал, но его смех быстро перешел в лающий кашель.

— Проклятая погода! Когда-нибудь она меня доконает! Что ты решил?

— Хорошо, — согласился капитан. — Пройдем в мою каюту и рассчитаемся. Только прикажи убрать солдат, пока они не перевернули шхуну вверх дном. И проследи, чтобы они ничего не стащили.

— Не волнуйся, друг мой. Если кто-то из моих солдат чуток поживится на твоей посудине, сильно от тебя не убудет. Поделись с ближним своим и в накладе не останешься, — снова засмеялся таможенник.

Они ушли. Мы по-прежнему сидели в темноте, выжидая, чем все закончится. Через полчаса шум на корабле затих, таможенники убрались. Капитан зашел в каюту и сказал:

— Можете сойти на берег. Все чисто.

Я отдал ему оговоренную сумму и увидел, что лицо капитана недовольно вытянулось, будто он съел одно из своих моченых яблок.

— В чем дело? Что-то не так?

— Думаю, вы слышали разговор. Проклятые таможенники увеличили поборы, поэтому я вынужден взять с вас больше денег.

— И вы решили переложить затраты на наши плечи...

— А что мне остается делать? В конце концов, я тоже рискую.

— А если мы откажемся?

— Я найду способ вас заставить, — ухмыльнулся капитан.

— Неужели вызовете полицию? — недоверчиво спросил я.

— Конечно. Скажу, что вы обманом проникли на мой корабль.

— Но ведь вам не поверят.

— Поверят. Меня тут каждая собака знает. Гоните монету или я сдам вас в участок.

Лишний шум был ни к чему, поэтому я скрепя сердце согласился на новые условия.

После долгого сидения в темном трюме пришлось привыкать к солнечному свету. Мы, щурясь, сошли по сходням и отправились в сторону города. Никто не смотрел в нашу сторону. Проходившие мимо матросы и солдаты не обращали на нас внимания. Порт жил своей жизнью.

— Даже не верится, земля под ногами! — довольно сказал Чижиков, зашагав по булыжной мостовой.

Только сейчас я увидел, как он исхудал и осунулся.

— Кузен, я думаю нужно найти недорогую гостиницу и отдохнуть в ней денек-другой, — предложил Карл.

По камням прогрохотала коляска с сидевшим в ней офицером. Я проводил ее взглядом.

— Согласен. Я тоже вымотался в этой поездке. Но сначала мы поедим, капитан сэкономил на нашем завтраке, а время уже подходит к обеду.

— У меня тоже все кишки слиплись, — пожаловался Карл.

— Хучь до места капитан довез и не утопил, за то ему и спасибо, — рассудительно произнес Михайлов.

Он принялся вертеть головой, с интересом рассматривая все вокруг.

— Что, нравится? — спросил я.

— Не могу понять, — признался гренадер. — Непривычно.

— Вроде, в Польше ты не очень-то по сторонам глазел.

— Так то Польша, чего я там не видел? А тут — заграница, — с придыханием пояснил гренадер.

Я невольно улыбнулся. Лично мне везде было в диковинку: что в Польше, что в Пруссии. Да чего уж там, я и к Петербургу восемнадцатого века привык не сразу.