Аластер Рейнольдс "Вечная мерзлота"

Ничего такого. Все это.

Операция — не проблема. В течение лета вас несколько раз вызывали в больницу, но вы хорошо выздоравливали, и никаких осложнений не было. Вы возвращаетесь к работе. Но это нелегкое существование. Постепенно ваша жизнь сходит с рельсов. Трижды за десять лет вас привлекают за вождение в нетрезвом виде, и в конце концов вы теряете работу из-за участившихся случаев невыхода на работу и болезней. Вы замужем, но это длится недолго. Вы все глубже погружаетесь в алкоголизм и болезни. Именно тогда снова начинают пополняться ваши медицинские записи. Но больничная система не столь уж много может сделать для человека с такой склонностью к саморазрушению. Вы умрете в 2043 году. Хотелось бы, чтобы было иначе, Татьяна. Единственное, что хорошо, так это то, что вы полностью пропустите Расчистку. Миллионы людей мечтают о том, чтобы им выпала такая удача.

Удача рано умереть?

Я знаю, это звучит жестоко. Но я пережила те годы. Фамилия моей знаменитой матери защищала меня - я никак не столкнулась с худшим из того. Но не нужно было видеть все это вблизи, чтобы понять, насколько было плохо. Террор, голод, постепенное осознание того, что мы не справимся, никто из нас. Сейчас, после того, как Всемирное здравоохранение ввело программы принудительной стерилизации, осталось последнее поколение. Это было доброе дело — не давать миру больше детей. Я учу их, этих последних детей. Но им не на чем будет вырасти.

Если вы не добьетесь успеха.

Да, если у нас ничего не получится. Но, как вы, наверное, заметили, дела уже идут немного не так, как планировалось. Эта ситуация с Антти и Викрамом, которые прибыли сюда раньше меня, история с Мигелем... что бы это ни значило.

Вы вляпались в большую историю.

Больше, чем мы рассчитывали. Хотя почему мы вообще думали, что изменить прошлое, даже в малой степени, будет просто...

Несколько сотен метров мы прошли в молчании.

Мой взгляд был прикован к птицам, парящим над высокими верхушками деревьев, черным, как сажа, и беспокойно ощущающим мое одинокое присутствие, их маленькие светлые умы были бдительны. Татьяна замолчала, и я подумала, не изменилось ли что-то в структуре управления, не закрылось ли окно, которое позволяло нам разговаривать, наконец, снова.

Я была неправа.

Я хочу помочь.

Вы помогаете. Просто существуя, просто предоставляя нам средства для внесения необходимых изменений... этого достаточно.

Нет. Более того. Вы сказали мне, что моя жизнь — это череда неудач. Часть меня хочет не верить вам, но другая часть говорит: "Да, признай это, она, вероятно, права". И я верю всему остальному. Я бы предпочла смириться с тем, что в моей голове живет путешественница во времени, если бы это был выбор между этим и верой в то, что я схожу с ума.

Вы не сходите с ума. Во всяком случае, не больше, чем все мы.

Тогда я помогу. Я поеду с вами на север, на север с этими семенами. Было ли что-нибудь в моей биографии об этом?

Нет... насколько я помню, нет.

Тогда это что-то другое, что-то, в чем вы не можете быть уверены, что это ничего не изменит. Для меня и для всего остального. Вы также расскажете Антти о нас. Он должен знать.

Я посмотрела на деревья, на черные фигуры, собравшиеся на их ветвях.

Держу пари, вы знаете, что это за птицы.

Татьяна рассмеялась у меня в голове.

Вороны. Как вы можете этого не знать, если только вы не говорите правду?

* * *

— Тебе лучше?

Я села напротив Антти.

— Да. Мне просто был нужен глоток свежего воздуха, — я ухмыльнулась, глядя на свои слишком молодые руки, сцепленные перед собой. — Когда я была в поле, то подняла муху и поднесла ее к лицу, как будто это было нечто, прилетевшее из другого измерения. Я не могла поверить, что держу в руках муху, и что она живая. Такая удивительно совершенная, маленькая и живая. Ты здесь уже восемь месяцев. Сколько времени тебе потребовалось, чтобы прийти в себя после такого?

Он улыбнулся. — Я этого не делал. Мне не нужно. Если настанет момент, когда это перестанет казаться странным, я приставлю пистолет к своей голове.

— Не думаю, что это было бы слишком справедливо по отношению к Тибору.

— Да, — признался он, — Тибор не поблагодарил бы меня за это.

— Нам нужно кое-что обсудить. Возможно, ты уже знаешь об этом, но я не уверена.

Он посмотрел мне в глаза, и на его лбу появились глубокие морщинки. — Продолжай.

— С тех пор, как я вернулась, Татьяна не выходила у меня из головы. С каждым погружением все больше и больше. Мы можем поговорить, и если она захочет, то сможет подавить некоторые из моих двигательных импульсов. Сначала это было... сложно. Но мы общались.

Он медленно кивнул. — С Тибором было то же самое. Не всегда легко, но... мы понимаем друг друга. Прошло восемь месяцев, а что еще мы могли сделать?

— Татьяна — хороший человек. Я рассказала ей о биографических подробностях, о данных, которые Братья передали директору Чо. Она в курсе дела.

На его лице отразилась некоторая тревога, как будто он беспокоился, что я была слишком откровенна, слишком рано.

— И что?

— Она хочет помочь. Она хочет быть добровольной частью этого, а не просто невольной марионеткой. Она может сопротивляться мне — я поняла это в больнице, — но я бы предпочла, чтобы мы были в этом вместе. Итак, я поделилась тем, что знаю, и мы решили, что ты тоже должен быть в курсе.

Антти внимательно изучал мое лицо. — Она сейчас тут?

Да.

— Да, — ответила я. — Она здесь.

Скажи ему, что у его кофе ужасный вкус, и в следующий раз мне лучше выпить чаю.

— Она говорит, что твой кофе нужно улучшить.

— Так и есть, — признался Антти, как будто это осознание только что пришло к нему.

— Она видела "Ваймир". Она видела Маргарет. У нее были вспышки, проблески обстановки вверх по течению.

— Тибор сказал то же самое.

— Значит, что-то работает не так, как должно.

— Ты сильно удивлена? Эти управляющие структуры оставались едва опробованной экспериментальной технологией, прежде чем мы начали пытаться управлять ими, несмотря на пятьдесят два года разницы во времени. Нанотехнологии Чо были второсортными разработками бывших военных, и это было единственное, что сейчас мог получить любой желающий. Неудивительно, что у Кристоса что-то пошло не так, неудивительно, что сейчас все работает не совсем так, как должно. Но если это единственное, что у них не ладится...

Спроси его о другом, твоем друге Мигеле.

— Татьяна хочет знать, что случилось с Мигелем.

— Я тоже хочу. По правде говоря, я действительно не знаю. Были ли у тебя какие-либо причины не доверять ему с самого начала?

Я подумала о стойком, профессионально настроенном Мигеле. Между нами всегда существовал небольшой барьер, потому что он довольно плохо говорил по-русски, но, кроме этого, у меня никогда не было причин сомневаться в его приверженности проекту. Точно так же, как Антти и Викрам враждовали друг с другом выше по течению, Мигель и Кристос стали хорошими друзьями, вступив в дружеское соперничество за то, кто первым испытает инжекцию во времени. Он был очень расстроен, когда Кристос заболел и его вывели из команды пилотов, но Мигель был единственным, кто меньше всего обиделся на то, что я заняла место Кристоса. Скорее, это было теплое принятие и поощрение, поскольку Мигель понимал, что потребности эксперимента перевешивают любые личные привязанности. Он все это время поддерживал меня, и когда я первой проникла, то увидела в нем не разочарование, а облегчение от того, что у нашего плана все-таки был шанс на успех.

— Нет. Он был полностью предан делу. Полностью отдавался эксперименту, как и все мы.

— Согласен. Но что-то на него нашло. Какое-то влияние, исходящее откуда-то сверху, вверх по течению. Это что-то. Мы оба это почувствовали, Викрам и я. Щекотка в голове, как будто что-то пытается проникнуть внутрь нас. Белизна. Оно слабое, и мы можем с ним бороться. С Мигелем, должно быть, это проявилось сильнее. Я не думаю, что Мигель теперь остается Мигелем. Что-то управляет им, как мы должны были управлять нашими хозяевами.

— Тогда нас трое против одного.

— На самом деле, двое против одного. Викрам вряд ли сможет нам помочь. Но если мы будем действовать немедленно и быстро доберемся до севера, то сможем ускользнуть от Мигеля. Намеченное хранилище семян — частное предприятие, расположенное совсем рядом с Енисейским заливом.

Теперь настала моя очередь хмуриться.

— Рядом с "Вечной мерзлотой"?

— Там, где будет "Вечная мерзлота". Но на пятьдесят два года раньше. Хотя это и полезно. Это означает, что Чо не придется далеко ходить, чтобы найти семена, даже если ему придется откапывать их из заброшенного под несколькими метрами льда хранилища.

Я ущипнула себя за переносицу. — Скажи ему, чтобы он уходил сейчас же. Если семена окажутся там, где им положено быть, выше по течению, мы будем знать, что это правильное решение.

— Я не могу связаться с Чо. — Антти опустил взгляд на свой кофе. — Это еще одна вещь, которая пошла не так. Мы не можем прервать работу, не можем вернуться в "Ваймир".

Я уставилась на него в ужасе и изумлении, когда смысл его слов дошел до меня.

— Как, когда, это произошло?

В ответе Антти звучала сухая прозаичность человека, который давно смирился со своей судьбой. — Через несколько недель после моего внедрения во времени. Я попытался прервать работу, но не смог. Что именно это значит? — Он посмотрел на меня тяжелым, испытующим взглядом, как будто я была его последней и лучшей надеждой на ответ. — Где сейчас мое сознание? Бежит ли оно в моем теле вверх по течению, в "Ваймире", или застряло здесь, таща за собой Тибора? — Он помолчал, почесал испещренную красными прожилками переносицу. — Ты должна убедиться, что выполнила выход и останешься там, прежде чем произойдет то же самое.

Я закрыла футляр и убрала его обратно под стол.

— Если я все еще смогу вернуться, то попытаюсь разобраться с этим бардаком. Скажу Чо, чтобы он провел дополнительную серию тестов управляющих структур, прежде чем они попытаются отправить вас с Викрамом обратно.

Антти резко покачал головой. — Нет. Ты не можешь рисковать, сообщая Чо какую-либо дестабилизирующую информацию. Следи за собой, увеличивай шансы на успех, но не говори и не делай ничего, что может навредить нам. Ты не успеешь оглянуться, как мы окажемся по уши в парадоксе. На данный момент мы близки к успеху — по-настоящему близки. Мы не можем подвергать это опасности. Ты не можешь упоминать ни о чем из этого — ни о Татьяне, ни о Мигеле, ни даже о том факте, что уже связалась со мной. — Он повернулся и повысил голос еще громче, чем раньше. — Викрам! Это Валентина! Подойди и посмотри на нее, прежде чем она попытается вернуться на станцию!

Теперь послышался шум. Шарканье приближалось. Я повернулась к двери, мои глаза держались на уровне человеческого существа. Я была готова к тому, что Викрам может быть любого пола, возможно, даже любого возраста. Возможно, кем-то очень пожилым или больным, учитывая то, что сказал Антти. Кем-то на пороге смерти. Даже ребенком.

Но Викрам пришел на четырех ногах.

Вы никогда не говорили, что ваш друг был эльзасской овчаркой, Валентина.

Я уставилась на него, не в силах ответить.

Викрам подошел ко мне. Он двигался медленно, слегка прихрамывая на задние лапы, и на мгновение положил голову мне на колени, прежде чем перебраться на ту сторону стола, где сидел Антти. Я подумала, что он, возможно, из тех собак, которых когда-то использовали силы охраны порядка, достаточно большой и мощный, чтобы поймать преступника.

— Я действительно не знаю, что сказать.

— Он понимает тебя. У него полностью развиты когнитивные способности. Он с самого первого дня знал, кем он был. — Антти наклонился, чтобы почесать Викрама. — Мы не знали, что такое может случиться. К тому времени стало настолько сложно считывать какие-либо биохимические данные, что было достаточно понять, что мы вводим спору в мозг, в живой организм. Но какой-то больной дурак поместил собаку в один из этих аппаратов магнитно-резонансной томографии.

— Почему мы не отозвали его, как только поняли, что это ошибка?

— Викрам не мог выйти. Для меня прошло восемь месяцев, но для него еще больше. Когда я прибыл, он уже был привязан ко времени.

Я подумал о человеческом разуме, втиснутом в собаку, отброшенном назад во времени, вынужденном выживать в одиночку, без друзей или системы поддержки, без средств общения и почти без всех недоступных для него человеческих удобств и услуг. Как Викраму удалось остаться в здравом уме, не говоря уже о том, чтобы продержаться достаточно долго, чтобы в конце концов вступить в контакт с Антти?

Это неправильно.

Викрам снова подошел ко мне. Его пронизанные катарактой глаза были молочного цвета. Седые волоски топорщились вокруг его морды. Под шкурой у него были только кожа да кости.

— Прости меня, Викрам. Мне так жаль.

Викрам захныкал. Где-то в этом хныканье слышалось слабое бульканье. Словно восприняв это как сигнал, Антти встал и подошел к кухонному шкафу. Он открыл его и достал маленькую цилиндрическую штуковину размером с сотовый телефон. Антти обошел стол с моей стороны, опустился на колени и поднес маленькую штуковину к горлу Викрама, как раз под челюстью.

Викрам снова заскулил. Из устройства в руке Антти раздалось тонкое жужжание.

— Он может генерировать речевые импульсы, — сказал Антти. — Он просто не может издавать правильные звуки из своей гортани. Это все еще собачья анатомия. Но это устройство иногда может помочь.

Тонкие жужжащие звуки продолжались. В этих звуках была определенная закономерность, циклическое повторение.

Викрам снова и снова произносил четыре слога. Звук был настолько незнакомым, что моему мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы осознать его.

Ва-лен-ти-на

Ва-лен-ти-на

— Я здесь, — сказала я, касаясь его щеки. — Я здесь, Викрам. Я здесь, и все в порядке. Мы собираемся во всем разобраться. Так или иначе, мы собираемся все исправить.