До обеда Ларуту было не до меня, а на обед пригласил, прислав за мной денщика — бойкого орчика, из лесных, мелкого, хитромордого и ехидного. Их еще неправильно называют гоблинами, а зря. Гоблины — полуразумные стайные обитатели влажных лесов, грубые каменные и костяные орудия — вот все, на что они способны. А лесные орки выплавляют паршивое кричное железо из болотных руд, строят укрепленные городища, и отдельные их представители неплохо встраиваются в человеческое общество метрополии, хотя остаются в низших слоях. В отличие от степных, гонору у них меньше, а хитрости и приспособляемости — на порядок больше. Ну, кожа у лесных позеленее, чем у степняков, и росту поменьше, но такие же широкие скуластые лица с короткими носами, в отличие от гоблинских — худых и длинноносых.
Рядовой Кагар, как он мне сразу представился, прекрасно знал, что я маг, но не испытывал из-за этого ни малейших затруднений, развернув осаду приглянувшейся женщины за пару минут. Отметил присутствие орочьей крови, поинтересовался, откуда предки родом, когда сказала, кто мои родители, словил "о!" и тут же перевел разговор на столичную жизнь, отметив исключительную жадность и заносчивость энсторцев, совершенно неожиданные места, в которых они размещают сейфы и прячут ценности, а также основные виды охранных и маскировочных заклятий, популярных среди богатеев Энсторы. Так что его гражданская специальность не оставляла возможности для разночтений. Правда, и обо мне он уже знал намного больше, чем это можно было предположить. Был наслышан о том факте, что с меня исчезли антимагические колодки, и огорчился, когда я отказалась выдать ему способ их деактивации, хоть и за "тридцать — нет, пятьдесят — ну, семьдесят! — золотом!" кнайток. "Небось ваши конторские штучки особой секретности", — обиженно протянул он. Да, понятие "конторский" здесь обозначает совсем не то, что на Земле и обладает го-ораздо большим весом. Так вот, до того как мы дошли до ларутского кабинета, он мне не только назначил свидание, но и сделал деловое предложение "через пару лет поставить раком весь серый буфер". С напускным сожалением отвергла оба, процитировав местную народную мудрость "солдат служит десять лет, маг — до смерти". Как раз в тот момент уже подошли к двери.
Капитан Ларут был уже слегка — ну, очень слегка! — подшофе, поэтому на мое: "Доброго дня, эдлэ капитан!" ответил:
— Без чинов, садись, Хюльд. Тей-фре не обещаю, а вино оч-чень достойное, хоть и местное. Пироги, правда, кривоваты, но на вкусе оно не сказалось. Талита для столичных гостей напекла, а первые два к протвеню прилипли. Вот этот, — Ларут ткнул большим пальцем в явно ополовиненную горку кусков. — С дичью, а вон тот, — почти нетронутая кучка печеностей. — С ягодами. Дочки Накета только вчера лесной синюшки набрали.
Пироги, особенно после пропущенного завтрака, пошли просто влет, а вот вино оказалось кислым, сивушным и припахивающим деревянной бочкой, классическая домодельщина. И еще я припомнила одну местную странность — когда хотят уважительно обратиться к женщине, опускают окончание имени, как бы приближая его к мужскому. Эк тут баб в домагуйский период давили, что до сих пор такая отрыжка.
Разговор моментально — на втором недожеванном куске — свернул на обнаруженное святилище. Как я поняла, Ларуту было просто необходимо доказать не только собственную непричастность к этому (она-то как раз вопросов не вызывала), а невозможность заметить что-либо не посвященному в культ. Собственно, меня раз пять в разных вариациях спросили об одном: догадывалась ли я до того, как вошла в святилище, о его существовании. На что я честно отвечала, что нет. Ларут успокоился. Дальше разговор перешел на новое вооружение, к которому капитан испытывал маниакальное пристрастие. Нет, он прекрасно понимал, что главное — не пукалка, а тот, кто ее держит. Но хорошо бы, чтоб и пукалки его не подводили. Капитан говорил убедительно, приводя десятки примеров из собственного опыта и историй с подчиненными, и я в какой-то момент поймала себя на том, что готова на коленке смастерить ему махаг на основе вязи Тьмы и Хаоса. Вовремя остановилась. Зато предложила осветительный амулет монтировать на огневом. Они же еще в мастерских настраиваются на то, чтобы поражать ту цель, которую видит стрелок. А в темноте из них невозможно метко стрелять даже на звук. Переделать управляющий модуль сложно, проще прикрепить небольшой амулет, трансформирующий энергию одной стихии в другую, и дающий конус света в четверть окружности, с возможностью сокращения до восьмушки и увеличения яркости или дальности освещения почти вчетверо. Даже набросала ножом на корке рабочую вязь на основе рун огня и света. Огня — потому что стандартный махаг и канхаг работают на энергии этой стихии.
Ларут даже не дал положить ее на стол, выхватил, подскочил к двери, рявкнул: "Френли ко мне!" и не вернулся за стол, пока в кабинет не вбежал, запыхавшись, самый настоящий дварф. А не какой-нибудь полукровка. Чуть ниже меня ростом, в рабочем комбинезоне, с защитными очками, сдвинутыми на макушку, и заплетенной в сложную косу темно-русой бородой. Колоритный типаж! Аж загляделась. Ларут ткнул ему корку в руки и сказал:
— Осветитель для ночной стрельбы на канхаги. Ты еще спрашивал. Смотри, пойдет?
Дварф посмотрел, поиграл мохнатыми бровями, поджал губы:
— Да тут резать нужно, как минимум, на гранат, а лучше — на рубин или лейкосапфир. А мы уже по деньгам будущий год проедаем.
Ларут вопросительно поглядел на меня, дескать, я накропала — мне и отвечать.
— Нам что, — спрашиваю. — Светом дырки прожигать? Не нужно рубинов. Даже шпинель сгодится, она тоже огненные плетения держит. Ну, свет послабее будет, так не в театре сидим, главное — врага воочию видеть.
Дварф кивнул.
— Только шпинель, — отвечает. — Тоже денег стоит, а ехать за ней не в пример дальше, и запас остался от силы камней двадцать, из них половина кристаллов со сколами, годятся только на зажигалки.
Ларут чуть не зарычал. Я почесала затылок, говорю:
— А ведь еще женщины и девушки в селах есть... и модниц среди них много. Учитывая ежегодные денежные пособия поселенцам восточной границы, у каждой по ювелирному комплекту имеется. Бусы лучше не брать — там камень сверленый, а вот колечек и сережек со шпинелью, должно быть, залежи. Деревня красные камешки любит. Кинуть клич, выкупить. На ювелирку, даже такую дешевую, идут только чистые камни без сколов. На все ваши канхаги хватит. Дварф кивнул:
— Так распорядитесь, капитан!
Да, нравится мне обстановка в этой крепости. Без лишних церемоний, все быстро и по делу. Только вот в финансах, кажись, у капитана дыра. Переоценил он своего интенданта. Попробовать вникнуть или лучше не касаться? Да и кто я такая, чтоб чужие расходы считать? Нет, не буду. Пока. Если не попросят. Или сама не напрошусь на проблемы. Что же касается недоработки с освещением цели в махагах и канхагах, то это не вина изобретателей, на Земле вообще огнестрел через тридцать лет после изобретения был тяжелый, неудобный и ненадежный в эксплуатации. А тут аж в трех вариантах конструкции и со знакомым дизайном. Вот, как пить дать, попаданец руку приложил. Надо вопрос провентилировать.
Нет, я-то думала, до прибытия комиссии никаких неожиданностей не будет, так на тебе — заявились. Не просто заявились, а притащили пятерых гавриков под конвоем. Бдительный наш Т`кхир, на месте ему не сидится, провернул операцию, достойную спецслужб, а не старого тролля. Не только отловил сопровождавших меня к источнику скользких типов, но и, хорошенько припугнув их, использовал, чтобы выманить капитана Фарена с двумя бойцами столь же подозрительного вида. Повязали всех, причем так тихо, что в Тенистом Логе никто и не чухнулся. Видать, до сих пор ждут, что командир вернется. Капитан Фарен с кляпом во рту дергался и пытался всем своим видом выказать возмущение. Ничего, ему это позволят, даже выслушают... пока к сканированию подготавливать будут. Вон, Ларут пошел к стационарному порталу комиссию встречать. Небольшой, конечно, портальчик, по мощности источника настроенный на безопасный объем перемещаемой массы, но человек пять пропустит без проблем. Так что те трое, которые сейчас в мозги полезут, надеюсь, только Фарену, а не мне, ничем не рисковали. А вот отправиться назад смогут не раньше, чем через двое суток.
И мне совсем не хочется, чтобы в моих мыслях эти спецы ковырялись. Не то, чтобы чувствовала в чем-то вину, но есть риск, что вскроется попаданство, и, как пить дать, узнают про вязь, по опасности сопоставимую с кварковой бомбой. Слинять бы часов на десять-двенадцать, пока с этими субчиками разбираются, может, мозголомам потом будет не до меня. Подошла к троллю:
— Поговорить надо, без чужих ушей. Отойдем?
Он мне лапу на плечо, отвел к окну, загородил своей тушей, наклонился:
— Ну, что?"
Я спрашиваю:
— Моих родителей давно видел?
Он:
— Да только вчера. Им река твое барахло в лодке пригнала, вот они и беспокоились, что с тобой. Я Кутхе сказал — в порядке дочка, скоро в гости придет. Варгель меня сразу за грудки: ну, говорит, если соврал. Кутха тебя мертвой во сне видала. А я отвечаю — хочешь, так приведу, сами смотрите, мертвая ли, живая.
И смеется, довольный. А вот это мое упущение: Хюльдина мать — шаманка, так что не хуже конторских менталистов может сработать. Но все же уж лучше она, чем эти, так что пойду.
Ларуту не сказалась — он был занят, гостей встречал, вещей у меня один нож в ножнах и то, что надето, собирать нечего — пошла. На задних воротах, правда, заминка вышла, но Т`кхир чего-то на ухо стражу шепнул, и калитку без разговоров открыли. Солдаты ворчали, вытаскивая и укладывая временный мостик из укрепленных простеньким плетением жердин, не железный же опускать... Речка проглядывала между шатучими палками и ухмылялась мне, а я ползла по ним на четвереньках, стараясь не попадать движениями в такт раскачивающегося мостка. Что порадовало — тролль тоже переползал по нему, и намного медленнее, чем я. Вышли мы на зеленый луг, поросший низкой стелющейся муравой вроде птичьего горца и местами украшенный пучками осоки. Я с такой уже успела столкнуться, и поэтому не трогала нежную зелень — режется. По лужку целеустремленно бежала тропинка, прямая, как стрела, и через полкилометра втыкалась в подлесок.
— Нормальные звери остались или монстры всех повывели? — спрашиваю Т`кхира, он вздыхает.
— Ну, волки и чиоки пока есть, стая гилид — что им сделается, крысы всякие, а вот суров всех выжрали, и кабанов, одни гленки мелкие остались — быстро бегают. Птицы тоже, ящерицы крылатые, это да, по небу монстры не ходят, но гнезда стали высоко, где в скалах долезть можно было, теперь — афыр тебе по всей морде, а не яиц набрать. В деревне жалуются — коров нельзя далеко отгонять, третьего дня явились какие-то кочки рукастые, пастух сбежал, а они все стадо перебили — не то, чтоб пожрали, а выгрызали только потроха и мозги. И туши быстро испортились, за полсуток завоняли, как на жаре за неделю. Оно, конечно, и не такое было, только раньше наскоками, отбился — снова жить можно, а теперь постоянно.
— Как думаешь, сейчас не встретим?
— Афыр их знает... Раз на раз не приходится.
Но дошли без приключений, спокойно. По дороге смогла без помех рассмотреть местную флору. Выяснился ее необычный состав. Основа и самые распространенные растения — предположительно, спорофиты: цветов и плодов не видно, зато есть утолщения либо на стебле, либо на нижней стороне листа. Очень характерные утолщения. Да и внешний вид схож с нашими хвощами и папоротниками. Их не только много, они еще и весьма разнообразны по видовому составу, даже на первый взгляд такое ощущение складывается. При том, что голосеменных — от силы, два вида, а то и один, с различиями по фенотипу из-за условий произрастания, а покрытосеменных — десятка полтора-два, и все они составляют какую-то пользу для местных жителей. Хотя бы в качестве коровьего корма — на хвощах не очень-то разъешься. Эх, жаль, нет ни времени, ни микроскопа — а то проклюнулась одна нетривиальная идейка, охота проверить.
Через четверть часа лес резко оборвался и впереди забрезжила речка. На ней шлепало и плескало мельничное колесо. Пока подходила — вспомнила, что колесо не мельничное, а для механического молота. Т`кхир придирчиво осмотрел свою руку-конструкт, хмыкнул, на мой вопросительный взгляд ответил: "Опять Варгель ругаться будет, когда я прошлый протез загубил, он меня чуть с дерьмом не сожрал!" Я аж прослезилась от смеха, учитывая разницу в росте между отцом Хюльды и этим трехметровым здоровяком, это как же крепко надо разозлить папашу, чтобы старый тролль всерьез напугался.
Вскоре добавились и другие звуки — детский визг, переходящий в хохот, щенячье тявканье. Навстречу нам молча и угрожающе выскочила тройка одомашненных волков — собаками таких назвать язык не поворачивается: слишком самостоятельные, независимые и серьезные. Вожак увидел Т`кхира, вякнул что-то по-своему, и волчарки, обойдя нас с флангов, целеустремленно погнали, как скотину, к двору, обнесенному частоколом. Многие колья, недавно вытесаные из стволов, еще сочились смолой и белели на солнце заточенными верхушками: вкопаны этим летом. Интересно, это был текущий ремонт, или какой-то монстр выломал прежние? Что-то мне уже немного не по себе. Ворота, впрочем, были открыты, и встречать нас выскочило двое чумазых мальчишек и невысокий мужчина, вытирающий руки ветошью, все трое — перемазанные машинным маслом и остро пахнущие потом и окалиной.
Мужчина кивнул троллю и, склонив набок голову, присмотрелся ко мне.
— Сестрена! — мы бросились обниматься: я тоже признала, благодаря Хюльдиной памяти, братика Штере.
— Ну, ты и заматерел... бугаище... ребра не раздави, дуболом...
— Пошли домой, мать совсем извелась... Хю, мелкая пакость...
— Я теперь крупная пакостница, лодку видал?
— Ну?
— Так это я ее сделала. Из речного песка. Одна. Понял?
— Ты?! Да ты стеклянную каплю сама раздуть не можешь, а тут лодка.
— Ну, так я не своими легкими раздувала, магией. Ведь что главное, Штере, если не понял? Не сила, даже не ловкость, а ум. Так что учись, братик, пока я рядом.
— Врешь! Она магией и не пахнет. Не лей за шиворот!
— Да ты сам себе тридцать раз зальешь — не почешешься! Принесешь чистый песок — тогда покажу. Так и быть, научу несмышленыша.
— Хюльда! — прервал нашу перепалку громовой вопль. Ага, старший, Мергал, тоже тут. Значит, все при одном дворе, на одном хуторе жить остались.
— Мергал, ты что, офонарел нафыр, — заорала уже я, вырываясь из его рук и поспешно создавая форму малой левитации. — Жену подбрасывай, или кувалду, если руки чешутся, а меня не трожь! Еле жива добралась до дома, а ты меня добить хочешь? Где отец, мама?
— Пошли в дом.
Объятия с воплями повторились и там, только мать посмотрела на меня долгим печальным взглядом и протянула обе руки лодочкой. Я упала перед ней на колени и опустила лицо в ладони.
— Можешь молчать, ийель, ты уже моя дочь. Не бойся. Духи сказали — благо, значит — так, — она склонилась ко мне и резко дунула в затылок. Когда я поднялась с колен, вокруг все молчали. Не знаю, что значил этот обряд, его не было в памяти Хюльды, но в памяти ее тела он был, а вот остальные присутствующие о нем точно знали.
