За тридцать лет благословенного правления расцвели ремесла и торговля, были проложены дороги, отстроены новые города, возведены соборы... Жители позабыли слово "голод", достаток пришел в каждый дом.
Долго говорил Артур, и думал в то время, какие восторженные речи зазвучат в его честь; какие он, будучи Великим Лордом и сосредоточив в своих руках власть, воздвигнет города, какую военную добычу возьмет, какие земли завоюет, каких поэтов и музыкантов соберет при дворе — на зависть всем владыкам мира...
...Закрылась дверь усыпальницы. Припала к холодному камню Аннабел. От несчастья к беде — ее дорога. Великий Лорд ведет войска на битву с каралдорцами. С ними уходит Стрелок, поставленный командиром лучников. Горше горького разлука.
* *
*
Белая крепостная стена окружала замок. С южной стороны, на холмах, у белокаменных сторожевых башен, раскинулся сад.
Белая метель поднималась в саду в пору цветения яблонь и вишен. В знойный июльский полдень сад принадлежал розам и лилиям.
Артур прошел по дорожке, устланной пурпурными, розовыми, белыми, алыми лепестками. На каменной скамье под заметно поредевшим цветочным навесом ожидала принцесса, одетая в черное. На звук шагов Аннабел обернулась. Принцесса похудела и побледнела, на лице только глаза и остались. Артур покачал головой. Горе никого не красит: скоро она браслеты свои сможет носить как обручи — на талии.
Встретив его взгляд, Аннабел заговорила.
— Как хорошо нынче в саду. Жаль, розы отцветают... — голос ее звучал мягко, ровно.
Аннабел по-прежнему безукоризненно владела собой. Артур понимал, какой ценой давалось ей спокойствие.
— Какой аромат, даже голова кружится, — продолжала Аннабел.
— Это лилии.
Артуру хотелось ее поддержать. Сказать, что горе утихнет, придет не забвение, нет — смирение. И потом, он с ней. Будет сражаться с каралдорцами не только за свои владения и мантию Великого Лорда, но и за ее свободу и жизнь.
— Аннабел, — начал он. — Помните, как мы играли детьми? Я не боялся проникнуть в жилище дракона ради моей принцессы...
Жилищем дракона у них считался чердак Круглой башни — излюбленное место для игр. Там обитал Одноглазый — залетевший из леса искалеченный филин. Крыло его было повреждено, а мыши, в изобилии водившиеся на чердаке, являлись легкой добычей. К людям Одноглазый относился недружелюбно. Стоило кому-то переступить порог, филин принимался угрожающе щелкать клювом, бить здоровым крылом, не советуя приближаться. Артур терпеливо умасливал Одноглазого, кормил кусочками мяса, чтобы однажды на глазах Аннабел погладить взъерошенные перья. Конечно, Аннабел была сражена. Постепенно филин проникся доверием к Артуру, даже позволял брать себя на руки. Случалось, и Аннабел осмеливалась протягивать ему кусочки мяса, которые он благосклонно брал с ладони. Потом раненое крыло зажило, и филин улетел в лес. Долго еще и Артур, и Аннабел, просыпаясь по ночам, подбегали к открытым окнам: не послышится ли знакомое уханье?
Угадав по лицам друг друга, что думают об одном, они улыбнулись.
— Мне и в самом деле нужна поддержка, Артур. Я уже говорила с вами о своем избраннике. Так вот, я хочу сыграть свадьбу как можно скорее... До того, как войско выступит в поход.
Артур вскочил так резко, что задел цветочный навес над скамьей. Сверху хлынул дождь розовых лепестков. Бледно-розовые благоухающие лепестки, трепещущие, словно крылья бабочек, плащом накрыли траурные одеяния.
— Нет, это невозможно! — воскликнул Великий Лорд.
— Почему?
— Почему? — Артур растерянно стряхивал лепестки.
Он искренне желал счастья Аннабел и Стрелку, но... Сразу после свадьбы наследница престола и ее супруг будут коронованы. Так велит закон. Едва в стране появится король, власть Великого Лорда кончится. Он, Артур, вновь окажется одним из доброго десятка советников. Для чего же было возлагать на его плечи мантию Великого Лорда? Он же ничего сделать не успеет! Какие там новые города, соборы... Даже слава победителя каралдорцев достанется другому.
— Почему, Артур? — тревожно спрашивала принцесса.
— Но, но... — он никак не мог найти возражений. — У вас только что умер отец... В стране траур... Ни о каком празднестве не может быть речи.
— Артур! И вы, и мой отец утверждали: каралдорский король желает получить наше королевство, взяв меня в жены. Если же я буду замужем...
Артур вздрогнул. О зеленом шарфе подумалось ему, о зеленом шарфе с лиловыми гроздьями сирени... По совести, не отговаривать Аннабел нужно, а торопить! Лишь замужество избавит принцессу от домогательств каралдорца.
— Аннабел, — горячо начал Артур.
И запнулся. Новые доводы пришли на ум. Артур изложил их тем охотнее, что они отвечали его тайным желаниям.
— Войны не удастся избежать. Каралдорец все равно нападет... Поспешная свадьба только восстановит против вас подданных, — с жаром добавил он.
Аннабел подняла к нему лицо.
— Я потеряла отца... Могу потерять и жениха...
Как объяснить Артуру? Для него ее замужество — вопрос нескольких месяцев. А для нее — целая жизнь, либо прожитая, либо — нет. Что если... подумать страшно... Нельзя допускать подобных мыслей... И все же одно видение преследует ее: Стрелок убит. Все минуло, словно ничего и не бывало. С годами она начнет спрашивать себя: вправду ли сердце отозвалось? Не померещилось ли?
Аннабел сжала руки. Нет, она знает точно — встреча была. Она избрала себе мужа, стране — государя... Зачем это скрывать? Есть в подобном умолчании что-то нехорошее. Словно она отступается от того, кого любит.
Артуру стало не по себе. А вдруг Стрелок и впрямь погибнет? Как тогда смотреть в лицо принцессе? Аннабел — не леди Амелия, другим кавалером не утешится. Артур помнил, как его мать, леди Арна, ждала отца из походов... Лишить Аннабел краткого мига счастья, обречь вечной скорби... Артур готов был уже воскликнуть: "Воля ваша, принцесса!" Но тут представилась ему грузная фигура Магистра. "Смелые люди слушаются только своих желаний, а трусы и слабаки разводят разговоры о добре и зле". Магистр умер бы от смеха, узнав, что Артур сам, добровольно, отказался от мантии Великого Лорда, испугавшись женских слез. Да и не только в глазах Магистра он станет посмешищем. И месяца не носил мантии. Едва успел возмечтать о власти, просторе для деятельности...
— Аннабел, от того, как вы поведете себя сейчас, зависит успех всего царствования, а в конечном счете — судьба королевства. Доблесть воинов, которых я поведу в бой, покоится на их любви и верности своей принцессе. Вы можете невольно настроить их и против вас, и против вашего избранника. Стрелок для них человек новый. Дайте ему возможность проявить себя.
Аннабел отвела взгляд. Артур рассуждал здраво. Чересчур здраво. От друга детства она ждала иных речей.
— Прошу вас, Аннабел, — продолжал он умоляюще. — Помогите мне хоть немного. Подождите несколько месяцев. Выиграем войну. Жених ваш вернется, овеянный славой. Не сомневаюсь, Стрелок покажет себя достойно. Тогда и войско будет стоять за него горой.
Аннабел не отвечала, машинально отдирая лепившийся по краю скамейки мох. Разговор с любым другим вельможей она завершила бы фразой: "Потрудитесь, милорд, исполнить мою волю". Артур, однако, был другом и заботился о ее же благе. "Так и Маргарет, — подумалось вдруг ей, — не смогла отвергнуть совет отца". Правда, Артур не требовал, чтобы она отказалась от любви, предала Стрелка. Он просил всего-навсего об отсрочке и для такой просьбы имел все основания. Чем умереннее была просьба, тем жестче, грубее прозвучал бы отказ.
Артур напряженно наблюдал за ней. Достаточно Аннабел проявить свою волю, достаточно, вопреки логике и рассудку, заявить: "Я хочу", — и он не сумеет воспрепятствовать. Он спрятал руки за спину, чтобы дрожью пальцев не выдать себя.
— Вы уходите на войну, — тихо проговорила Аннабел. — Если я его потеряю?
Артур понял, что победил. Это "если" было отступлением. Но радости победы он не ощутил. Неуверенно поклонился. Принцесса жестом позволила ему удалиться. Дойдя до поворота дорожки, Артур оглянулся. Аннабел все так же сидела на скамье, бессильно уронив руки на колени. Артур с трудом удержался, чтобы не кинуться назад. Гадкое, тошнотворное чувство не покидало его, как было однажды, когда случайно затоптал перепуганного птенца. Стоит вернуться: "Аннабел, я передумал...", — и на сердце полегчает. Усилием воли Артур подавил это желание. Отказаться от достигнутого? Что может быть глупее? Да и Аннабел заподозрит неладное.
"Нет, — говорил он себе, удаляясь от скамьи. — Пусть на мою долю выпадет хотя бы честь победы над каралдорцами. Выиграю битву, вернусь со славой — тогда Стрелок и станет королем. Никто не осмелится заявить, будто я носил мантию Великого Лорда зря. Мое имя останется в памяти..."
Шаги Артура становились все легче — ведь он уже не мог видеть Аннабел.
* *
*
Кратки слова прощания. Того, что на сердце — не выскажешь.
— Вернись.
— Вернусь.
Кони взнузданы, в седлах всадники, взвиваются стяги — королевский лев выступает навстречу черному ворону Каралдора.
Ряд за рядом выезжают из ворот всадники — Великий Лорд выводит из города королевскую дружину.
Так же, как в день празднества, стоят по обеим сторонам дороги горожане. Только не слышно ни шуток, ни смеха. Мужчины хмурятся, женщины вытирают покрасневшие глаза. Мерно стучат копыта. Пыль столбом поднимается в воздух. На небе ни облачка, на сверкающие доспехи всадников больно смотреть.
Великий Лорд едет впереди. За плечами его — пурпурный плащ, у бедра — знаменитый "Грифон", светлые волосы скрыты под шлемом, но забрало поднято, и прежняя чарующая улыбка обещает подданным победу, благополучие, безмятежные дни...
* * *
И рассвет не покажется ясным,
И полнеба застелет дым.
Солнце встало щитом черно-красным,
Только черен город под ним.
Весельчак, пересмешник бродяга,
Черт-не-брат! и жизнь — благодать.
Под каким неизвестным флагом
Ты опять ушел воевать?
Кем ты призван и кем ты отмечен,
По какому идешь пути?
Я тебя никогда не встречу,
Ты меня не сможешь найти.
Я уйду не закончив сраженья,
А тебе — умирать в бою.
И не встретятся наши тени
Даже в том, далеком краю.
Мчатся всадники, дышат кони
И хороших не жди вестей.
Черный город на алом фоне
Убивает своих детей.
* *
*
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Корону за коня — и в путь-дорогу.
Еще не выпал снег и листья клена
Еще красны. Еще тепла немного
Успеешь получить. Еще вороны
Не разорвали криком небосклона.
Еще светло, твой путь еще нетруден,
Еще мороз дыхания не студит,
Пути еще открыты и легки.
Зазолотится лес — и ты забудешь...
Еще не сбиты ржавые замки.
И день тебя хранит — и ночь в подмогу.
Строй замки из фанеры и картона
И прочь гони нежданную тревогу.
Увядшее опять раскрась зеленым,
Представь тебя забывшего — влюбленным
И пусть его влюбленность вечной будет,
И кончится позор проклятых буден,
И все печали будут далеки.
Там, в кладовой для пыточных орудий,
Еще не сбиты ржавые замки.
Как смертна красота и как убого
Под небом установлены законы!
Дорога монотонна и полога.
И всяк, к своей судьбе приговоренный,
Куда-то рвется, бьется, окрыленный,
Или бескрылый... Полно, все там будем.
Любой корабль в нужный порт прибудет,
Приколоты к бумаге мотыльки,
И лишь до той поры свободны люди,
Пока не сбиты ржавые замки.
Так прочь! еще не властен прокаженный,
Еще не пробуждаются драконы,
Еще не поумнели дураки.
Еще не пахнет в воздухе паленым,
Еще не сбиты ржавые замки.
* * *
Победа! Загоняя коней, мчатся в столицу гонцы. Победа! На всех площадях под пение труб выкрикивают глашатаи великую новость. Победа! Великий Лорд разбил каралдорцев. Могуч каралдорский король. Вывел он бессчетное войско на равнину к Поющим Камням. И стояли войска друг против друга двое суток. Ждал каралдорский король счастливого часа. Но не помогли ему ни маги, ни предсказатели, как сшиблись у Поющих Камней воины, как лев и ворон принялись рвать и терзать друг друга. Да разве под силу ворону заклевать льва? Падаль — пища его. Бежал с поля боя каралдорский король и войско его: и пешие, и конные, и лучники, и рыцари. Знамя с черным львом утвердилось на равнине. А подле него — стяг с алыми маками и блистающим мечом, каждый удар которого прославляли придворные поэты.
...Войско возвращалось из похода. Наемные отряды, составлявшие ударную силу, были размещены в укрепленных лагерях у границы. Владетельные сеньоры со своими воинами направлялись к родовым замкам. К столице приближалась лишь королевская дружина.
Кончался октябрь. Землю укрывала побуревшая листва. Низкие, набухшие тучи пророчили снегопады. Грязь на дорогах затвердела, и поутру лужи похрустывали ледком. Днем, правда, разогревало, и некоторые смельчаки скидывали теплые плащи и даже куртки, но к вечеру налетали студеные ветра, напоминая, что зима не за горами. Разводились костры, руки с жадностью тянулись к пламени. Дымящийся в кружках напиток бодрил тело, а душу согревали песни.
Стрелок подкинул веток в костер, пламя взметнулось выше, высвечивая лицо и руки Менестреля, сидевшего на поваленном стволе. Вокруг собрались королевские дружинники — за исключением часовых, проклинавших свою невеселую участь.
Задорно и сердечно звучал голос певца:
Если монет много у вас,
Значит, ваш друг — бес.
Если у вас тысяча глаз,
Значит, ваш друг — лес.
Если саднит след от оков,
Значит, ваш друг — лук,
Если у вас много врагов,
Значит, погиб друг.
Если у вас много вина,
Значит, ваш друг — хмель,
Если вы пьете кубок до дна,
Значит, ваш друг — эль.
Если у вас свадебный пир —
Другу хвала и честь,
Если в душе боль или мир,
Значит, ваш друг есть.
Если всесильный барон вам не брат,
Значит, ваш друг — граф.
Если у вас щеки горят,
Значит, ваш друг прав.
Если ваш дом другом забыт,
Значит, ваш друг лжив,
Если у вас песня звучит,
Значит, ваш друг жив.
Если вы замерли у креста —
Друг вас любил, как мог.
Если у вас совесть чиста,
Значит, ваш друг — Бог.
Лорд Артур, устроившийся на земле с тем же небрежным изяществом, с каким устраивался в обтянутом парчой кресле, поднял кубок.
— Здоровье певца! Благословляю час, когда вы решили присоединиться к войску. Внимая вам, воины становятся вдвое мужественнее.
Менестрель, как того требовала учтивость, встал и поклонился, но не сказал ни слова.
Артур поднялся на ноги. От вина лицо его разгорелось, глаза блестели. Вспыхивали в отсветах костра драгоценные камни, украшавшие одежду, сиял золотой кубок.
— Лишь настоящие мужчины, прошедшие кровавую сечу, презревшие боль и смерть, знают истинную цену дружбы. Изведали, что такое — стоять на ратном поле, глядеть в глаза наступающим врагам и чувствовать рядом плечо друга. Мы сражались бок о бок, теряли друзей и лишь теснее смыкали ряды. Мы были чужими — стали братьями. За вас, друзья мои!
