Он обвел скамьи сенаторов пристальным взглядом.
— Нет! Пусть убирается! Гнать его! — раздавались крики. Никомах, сложив на груди руки, насмешливо глядел на своего оппонента. Тот хотел было еще что-то сказать, но махнув рукой, бросил только:
— Я ухожу, но не потому, что меня гонять, а лишь из нежелания находится в этом гнезде отступников.
Прежде чем гордо двинутся к выходу он посмотрел прямо на Красса:
— Ты еще раскаешься в своем заблуждении, язычник!
Красс только пожал плечами, все произошедшее его позабавило. "В наши дни в Сенате бывало и повеселее", — подумал он.
Амфитетр Флавиев был полон народа. Ждали начала Игр. И не какой-нибудь жалкой травли зверей, что изредка здесь устраивались, но настоящих гладиаторских боев, которых Рим не видел уже около сотни лет. Пятьдесят тысяч человек заполнили скамьи амфитеатра, значительную часть из них составляли легионеры Красса, успевшие уже погулять в тавернах, оставив там немалую часть своего жалования. Много было и римских граждан, жаждавших посмотреть на невиданное зрелище. Мест всем желающим не хватило, и разочарованные неудачники толпились у входов, в надежде хоть как-нибудь прорваться внутрь. Среди скамей сновали расторопные торговцы, предлагая еду и прохладительные напитки. Всюду слышались разговоры, сливаясь в один неумолчные гул огромной толпы.
Лучшие места заполняли сенаторы, чиновники и офицеры, здесь же сидели Красс и Антемий, благосклонно улыбаясь доносившимся сюда восторженным возгласам римлян, до крайности довольных щедрыми раздачами хлеба и денег, а теперь предвкушавших невиданное зрелище. Торжественное заседание Сената прошло без происшествий, если не считать скандального появления Пулина. Сенаторы единогласно вынесли благодарность спсителям Рима, присвоили Крассу звание "Отца Отечества" и утвердили его назначение Военным Магистром. Кроме того, они провозгласили Гундобада врагом Рима, лишив его звания Военного Магистра Галлии. Под конец Красс несколько подустал от их славословий и был рад, когда заседание окончилось и все они направились в амфитеатр. Сидя в своей ложе, Красс время от времени поглядывал на места, где сидели Публий и Алипия — дочь Антемия, недавно ставшая вдовой Рицимера. "Хорошая девушка", — думал он. "Красива, умна — чего еще надо? Они составят прекрасную пару, не понимаю Публия...". Он еще раз вспомнил их разговор. Едва они заняли места в императрской ложе, Красс подозвал к себе сына.
— Я хочу чтобы ты присмотрелся к Алипии. Если император будет непротив, ваш брак укрепит нашу связь с Антемием.
— Но отец! Ты забываешь, что я женат. А как же Корнелия?
— Ты смеешься? Вас разделяют пять сотен лет. Можешь считать, что ты свободен. Я бы сказал, сами боги захотели вас развести.
— Но я так не могу. Я люблю Корнелию и переживаю разлуку с ней. Неужели ты не понимаешь меня?
— Что значат твои чувства в сравнении с благом Рима? А для блага Рима этот брак необходим.
— Но зачем?
— Довольно, Публий! Такова воля твоего отца и ты ее выполнишь! Мы еще вернемся к этому разговору, а пока иди к твоей будущей жене и постарайся ей понравиться.
— Хорошо, отец.
Красса обрадовало, что Антемий также отвел своей дочери место рядом с его сыном, хотя ни о чем таком они с императором еще не разговаривали. Возможно, он и сам подумал о выгодах подобного брака. Вот только молодые что-то не рады. "Эх, Публий, Публий, ну разве можно так вот молча сидеть рядом с такой девушкой? Дурак ты. Впрочем, это неважно. Если удастся договориться с Антемием, этот брак — дело решенное. Посмотрим лучше, что за зрелище приготовил нам Вер".
Этот бывший рудиарий, а ныне торговец, волею богов оказался в тот памятный день в войске Красса и, едва услышав о намечающихся Играх, добился встречи с проконсулом, заверяя, что никто лучше него не сможет организовать бои. Конечно, за свои услуги он запросил немалую цену — посмотрим, оправдает ли он ожидания. Пора бы и начинать, публика ждет...
В ожидании начала Игр, Венанций в десятый раз пересказывал окружившим его друзьям историю своей встречи с Крассом и то, как он, выполняя его поручение, героически прорвался в Рим сквозь кольцо солдат Рицимера. Патрицианская молодеж слушала его с горящими глазами, сжимая кулаки и не забывая исправно прихлебывать вино.
— Клянусь карой небесной, ты счастливчик, Деций! — говорил Гай Азилий. — Так ты теперь военный трибун в легионах Красса?
— О том я вам и толкую. Завтра мы выступаем в поход на Гундобада. Варвары, что все еще топчут Италию, разбегутся едва увидев значки легионов. А там — Галлия, за ней — Испания, римский орел вновь развернет крылья над миром, друзья!
— Да, это великое чудо, — задумчиво сказал Цецина. — Но ты чересчур увлекаешься, Деций. Положим, Гундобада изгнать из Италии будет нетрудно. Но Эврих очень силен. Мой дядя, что ныне живет в Арелате, рассказывал как многочисленны и сильны в бою готы. И не забывайте — ведь всего год назад наша армия была ими разбита, тогда же погиб Антемиол, император до сих пор оплакивает сына...
— О чем ты толкуешь? Тогда в Галлию вошли германские наемники, что они там могли навоевать? Теперь же готам предстоит встретиться с римскими легионами. Посмотрим, как это понравится Эвриху!
— А, вот ты где Деций!
Они так увлеклись беседой, что не заметили как к ним подошел одышливый старик в сенаторском одеянии в сопровождении молодого патриция. Венанций тут же встал и слегка склонил голову.
— Вернулся в Рим и даже не навестил отца. Как же это ты так?
— Но у меня было много дел, я собирался...
— Собирался. Вот так всегда, молодежь совсем не уважает родителей. Только твой брат и остается мне надежной опорой. Ну раз уж я тебя отыскал, не уделишь ли ты мне немного времени?
— Конечно, отец.
Они отошли немного в сторону. Венанций едва успел поприветствовать брата, как отец заговорил с ним недовольным тоном:
— Правда ли то, что я узнал сегодня? Ты собираешься в поход с армией? Да еще получил какое-то звание в легионах Красса?
— Правда.
— И я узнаю это от посторонних людей! Но как же твоя служба при императоре?
— Я остаюсь его представителем в армии Красса. Он ведь стал теперь...
— Знаю. Я был в Сенате. Его назначили военным магистром. И все же зачем тебе военная карьера? Подобает ли это молодому человеку? Ты вот вот уже должен был стать сенатором, а там перед тобой открываются блестящие перспективы, ты мог бы стать консулом, а со временем и префектом Италии, повторив мой путь, скажу тебе, не самы плохой!
— Я знаю отец. Тебя уважают в Сенате и все признают твои заслуги перед Римом и императором. Но нас ждет война, и место мое в легионах. Ты разве не знаешь — римская армия возродилась, восстав из мглы веков! Так какой же римлянин...
— Оставь эти речи! Война — дело варваров, дело же римлянина — государственная служба. Ты напоминаешь мне своего дядю. Он также бросил Рим ради того, чтобы нести слово Божье варварам на далеких границах. Но он хоть в битвы не рвался.
— Я не согласен с тобой. Судьба Рима решится на поле сражения, могут ли чиновники отстоять Рим в бою? А если нет — какова им цена?
Слыша такие речи, старый сенатор только покачал головой:
— Такие речи пристали неразумному ребенку, но не сыну Цецины Деция Базилия. Делай как знаешь, я подожду когда ты одумаешься. Мне пора в ложу, но я надеюсь еще увидеться с тобой до твоего отъезда из Рима.
— Конечно, отец.
Деций Базилий медленно двинулся вдоль скамей, но его спутник слегка задержался.
— Рад видеть тебя брат!
— Я тоже, Маворций!
— Отца ты не слушай, он поворчит и забудет. Я же желаю тебе удачи! Верю, что ты прославишь наш род! И вот еще что... Ты уже слышал, что Паулин устроил в Сенате? Так вот, после этого он встречался с Симплицием, вышел от него злющий-презлющий и немедленно отбыл из Рима. Куда — неизвестно.
— Интересно, что он задумал... Спасибо, брат. Обещаю, мы еще увидимся, даже если армия выступит завтра.
Маворций бросился вслед за отцом, и вовремя — десятки труб взревели разом, амфитеатр замер. На песок арены парными рядами выходили гладиаторы...
Вер не подвел. Зрелище, представшее глазам пятидесяти тысяч зрителей, не уступало красотой и накалом страстей лучшим временам Республики. Все пленные варвары были обвинены в измене и особым указом Антемия приговорены к смертной казни. Одновременно с этим приговоренным объявили, что желающие могут искупить свои преступления достойно сражаясь на арене амфитеатра. Выжившим в бою император торжественно обещал прощение. Желающих набралось немало, и теперь они яростно бились друг с другом за право остаться в живых.
Бывший рудиарий не пожелал никому уступить обязанности распорядителя и сам объявлял бои. Он наслаждался этой ролью, голос его то утихал, то возносился до небес, и, усиленный специальными трубами, гремел над всем амфитеатром.
— А сейчас перед вами предстанет Хунольт из племени ругов, выступающий в качестве ретиария, его оружие — трезубец и сеть. Против него выступит могучий Ортвин, вооруженный коротким мечом и щитом. Смотрите же бой ретиария и мирмилона, это вечное противостояние — трезубец против меча, ловкость против силы, смотрите и восхищайтесь!
Амфитеатр умолкает. Звучит музыка, вначале тихая, но вот гладиаторы сходятся, мелькает сеть, трезубец бьет в щит, слышны крики бойцов, и, вторя им, музыка то возносится надрывным крещендо, то вновь падает до едва слышного шелеста. Бой продолжается. Толпа неистовстствует, на трибунах повсюду заключают пари:
— Двадцать денариев на ретиария!
— Тридцать на мирмилона!
Первый бой был недолог. Ретиарию не хватает мастерства обращения с сетью, и мирмилон вонзает меч ему в сердце. Тело падает на арену. Служители тут же уволакивают его крючьями и засыпают кровавые пятна. Выживший мирмилон покидает арену под громкие крики довольных зрителей.
А Вер не дает зрителям отдыха.
— Встречайте! Доблестный Фракиец и храбрый Галл! Фракийская сикка против галльского меча! Кто из них победит? Сами боги не ведают этого! Сморите же новый бой! Галл и Фракиец — чья сталь окажется крепче!
Оба бойца достойны друг друга. Удары сыплются градом, слышен грохот железа, трещат щиты, кровь льется из ран и порезов. Они не отступают, напряжение растет. Толпа ревет — почти все стоят. Кажется, что у тысяч людей одно сердце на всех, и оно бьется там — на арене. И вот фракиец повержен. Но он еще жив, лицо его обращено к зрителям, на нем застыла немая мольба. Шатаясь, галл подходит к нему, заносит меч...
— Фракиец достойно сражался! Судьба его в ваших руках, славные римляне! Хотите ли вы сохранить ему жизнь?
— Да! Да!
Все выбрасывают вперед руки — и большой палец поднят вверх. Раненого уносят.
Так выходят они один за другим, пара за парой. Страдания и боль, отчаяние и надежда, храбрость и трусость — все слилось в бешеном круговороте на желтом песке арены. Все пятьдесят тысяч человек, стоящих и сидящих на трибунах огромного амфитеатра, живут сейчас одной лишь ареной, ловя каждое движение бойцов. Торговцы забыты, да они и сами не помнят о своих лотках и смотрят только туда. Музыка не умолкает ни на миг, разогревая и без того накаленные до предела страсти...
По замыслу Вера, Игры завершались грандиозным сражением. Сразу сто гладиаторов, половина из которых изображают римских легионеров, остальные — варварскую армию Рицимера, выходят на арену. Долго кипит кровавая схватка, щит ударяет о щит, мелькают мечи, повсюду падают трупы. Смерть собирает обильную жатву. Что в этот миг творится на трибунах! Все взгляды прикованы к битве, большая часть болеет за "римлян", но и у варваров есть поддержка. Те, кто ставил на них, надеются до последнего — даже когда огромный германец, творивший чудеса своим длинным мечом, остается один против трех. Но опытный Вер специально отобрал в отряд "римлян" самых сильны и опытных бойцов, и он не ошибся — "римляне" побеждают к восторгу почти обезумевшей от зрелищ толпы.
Игры окончились. Зрители медленно расходились, все еще не в силах отойти от бушевавших весь вечер страстей. Повсюду бурно обсуждали сегодняшние события:
— А помнишь, как он его...
— Вот это удар! Таким быка проткнуть можно!
— Не зря я деньги поставил! Как знал...
— Ты за что голосовал? За смерть? Ну ты злодей! Он же отлично сражался!
— А знаешь, после такого мне и самому хочется на арену выйти...
И долго еще говорили они в домах и тавернах, на улицах и площадях, наперебой вспоминая самые яркие моменты Игр. Для солдат и офицеров Красса зрелище было красивым, но в общем-то довольно обычным. Многие могли вспомнить и более грандиозные Игры, поэтому они обсуждали в основном сам амфитеатр, он действительно произвел на них постине неизгладимое впечатление. А вот остальные римляне... В них что-то неуловимо, едва заметно менялось. Держа в руках жизнь гладиаторов, упиваясь битвой и льющейся кровью, они ощутили то, что делало римлян — римлянами во все времена. Пусть и не осознавая пока, они вновь прикоснулись к древнему праву римлян судить и решать, властвуя над всеми народами мира...
Так закончился этот день. Все происшедшее, словно грандиозная жертва в честь древних богов, совершенно преобразило старый амфитеатр. Ночная мгла окутала его покинутые скамьи, тишина накрыла арену, но если бы кто-то оказался там в самый глухой ночной час, прислушавшись, возможно он смог бы различить на самом пределе слуха крики сражающихся бойцов, стоны умирающих и рев возбужденной толпы. А вглядевшись в туманные очертания императорской ложи, этот ночной наблюдатель возможно увидел бы там смутные призраки древних владык Рима: Траян и Антонин, Север и Адриан одобрительно качали головами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
— Эй вы, заячьи жопы! Что вы там стоите? Идите сюда! Вы не воины, а трусливые бабы!
Приглушенные расстоянием крики все равно долетали до рядов изготовившихся к битве остготов. В ответ воины Вилимера потрясали оружием, громко требуя вести их на врага, недоумевая почему вождь не отдает приказа к атаке. Ацилий тревожно вслушивался в их крики, и с каждым часом тревога его росла. Еще немного и молодой вождь готов не выдержит, а тогда Антемий лишится своего последнего шанса. Ацилий твердо решил, что скорее умрет, чем позволит Вилимеру начать самоубийственную атаку.
Командовавший отрядом мятежников комит Синдила оказался толковым военачальником. Он знал, что не сможет в открытом бою преградить путь вторгшимся в Италию готам, и потому выбрал крайне удачную для себя позицию: его правый фланг прикрывало большое болото, левый — горная гряда, а прямо по фронту протянулся огромный овраг с крутыми склонами. Здесь он надеялся задержать Вилимера, не пропустив его армию на помощь осажденному Риму. Не надо было быть искушенным в военном искусстве, чтобы увидеть чем грозит попытка атаковать через овраг, где главная сила готов — тяжелая кавалерия — становилась совершенно бесполезной. Не учел он лишь одного — готы пришли сюда не сами по себе, но по просьбе Антемия и среди них есть люди, знающие местность вокруг Бононии, где так удачно расположился Синдила. И Ацилий не сомневался — разведчики, посланные искать обходной путь через болота найдут его, но на это требовалось время.
