— Значит, слухи правдивы? — спросил Дьюар, присоединяясь к Толмаху, когда тот направился по тротуару прочь от капитолия. Телохранители в форме образовали вокруг них свободный периметр, в то время как другие охранники Дьюара в гражданской одежде шли впереди, невидимые в тумане.
— Ты прекрасно знаешь, что это так, — ответил Толмах. — Зачем вообще спрашивать?
— Потому что я хочу знать, признался ли вам в этом губернатор Бабиков в конце концов.
Пожилой мужчина остановился и стряхнул влагу с монокля, и Дьюар подавил знакомый прилив нежного раздражения. Ради бога, Толмах был президентом системы, и система Нью-Дублина заменила бы этот дерьмовый протез в мгновение ока... если бы он позволил. Но он этого не сделал. Во всяком случае, до тех пор, пока все ветераны войны не получат одинаково качественную медицинскую помощь, а этого не произойдет.
— У нас скоро будет новый губернатор, назначенный федералами, — продолжил Толмах, прерывая утомительную мысль генерала и вставляя монокль обратно. — Срок полномочий Бабикова истекает, как только прибудет новый человек. Должно пройти всего несколько недель.
— Обычно об этом предупреждают как минимум за три месяца, — отметил Дьюар. — И предполагается, что нового военного командира назначают с согласия местных властей, а не федеральным указом.
— И с каких это пор Федерацию стали волновать тонкости ее собственных законов, а? — Толмах вставил монокль в оправу и двинулся вперед. — Мы протестуем против замены, а Старая Земля и Овал просто скажут нам, что чрезвычайное положение отменяет все тонкости Конституции, и так далее, и тому подобное. Почему ты такой раздражительный в столь прекрасное утро?
— Кто это? Какого дурачка из центральных миров Олимпия и Овал планируют на этот раз поставить над нами в качестве правителя? — спросил Дьюар.
— Избалован. — Толмах легонько стукнул его тростью по голени. — Ты избалован. Боишься, что новый босс не даст тебе такой же свободы, как Бабиков, на посту начальника сил гражданской обороны.
— Нет. Ну... может быть, немного. Меня больше раздражает, что я не знаю, кто этот пижон. Никто из моих людей в штабе Бабикова не смог узнать его имя.
— Шпионишь за губернатором? — пожилой мужчина покачал головой. — Тсс, тсс.
— Лицемер.
— Его зовут Мерфи, — сказал Толмах. — Терренс Мерфи.
Дьюар внезапно остановился. Толмах продолжал идти.
— Подожди. Что? Кто такой Терренс Мерфи? — Дьюар коснулся уха и повторил имя агенту на другом конце провода.
— Только потому, что я достаточно взрослый, чтобы помнить Хенрика Мерфи, а ты — нет, не дает тебе права не знать фамилию отца военно-космического флота Федерации, — бросил Толмах через плечо. — Та самая семья Мерфи. Но этот был в обзоре.
— О, нет, — Дьюар догнал его, потирая пальцами висок.
— И отличился в довольно заметном сражении у звезды Стилмана, — продолжил Толмах. — Нет, он не был командующим, когда началась перестрелка, но взял на себя командование, когда был убит его командир, и ему удалось выиграть бой, который складывался в пользу Лиги. Так что все не так уж и плохо. И... он приведет с собой оперативное соединение.
— Что? Бои идут на Бете Лебедя. Зачем нам нужно оперативное... — Дьюар замолчал, его мысли лихорадочно метались, а глаза сузились. — Это оккупационные силы?
— Успокойся, парень. — Толмах покачал головой. — Регулярное перераспределение сил. Мы вступаем в серьезную схватку с мясниками, и они, скорее всего, попытаются найти мягкое подбрюшье, чтобы пнуть. И, — признал он, — модернизация верфей может сделать нас немного более привлекательными, чем гипотетическое подбрюшье. Я сомневаюсь, что это что-то большее. Знаешь, Овал меняет дислокацию своих резервов, и они будут продолжать это делать. Разве ты не помнишь, как поймал их у Далекой звезды?
— Я бы забыл тот день, если бы мог. — Дьюар поморщился. — Это означает, что на орбите будет больше кораблей. Космонавты в увольнении на берегу. Мне не нужна занозы в заднице. Они будут охотиться за нашими девушками и...
Он замолчал и снова прикоснулся к своему незаметному наушнику.
— У меня есть досье на Мерфи, — объявил он. — Его жена из семьи Такоре... Но у них есть сын, который унаследует этот бизнес. Мерфи пришел сюда только для того, чтобы выписать себе билет, не так ли?
— Это был случай Бабикова, не так ли? Хотя наш нынешний губернатор действительно продлил свое пребывание в должности на гораздо больше лет, чем обычно. — Толмах сжал его правое предплечье левой рукой.
— Он оставался из-за своих секретарш, а не потому, что любил Кранн-Бетад, — сказал Дьюар, глядя на руку собеседника. — С тобой все в порядке? Мойра спустит мне шкуру, если я позволю тебе слишком долго торчать в слякоти.
— Передай моей дочери, что со мной все в порядке, — сказал Толмах, засовывая большой палец левой руки в рукав. — Это просто нервный шунт снова барахлит. Приходится переустанавливать его пару раз в день, иначе... Ах, черт.
Его правая кисть оторвалась от предплечья и шлепнулась в лужу, трость крутнулась в ней.
— Я помогу. — Дьюар просунул ногу под протез и поднял его. Затем он вставил разъем на запястье в гнездо на предплечье Толмаха и зафиксировал его поворотом.
— Хвастаешься своей незаслуженной молодостью, не так ли? — Толмах постучал кончиком трости по земле.
— Старость случается и с лучшими из нас, и со всеми остальными, — сказал Дьюар. — И, насколько понимаю, оставлять частички себя на Изонзо было не твоей идеей.
Конечно, отказываться использовать свое служебное положение, чтобы заменить их на части, которые действительно работают, только потому, что никто из других раненых ветеранов не может сделать то же самое, — это твоя идея, не так ли? — Выражение лица генерала не выдавало его мыслей. Он точно знал, как отреагировал бы Толмах, скажи он это вслух.
— Теперь ты хвастаешься, что провел три операции и не получил ни царапины, ублюдок. — Толмах перешел улицу и подошел к ограде из камня и железа. За ней в утреннем тумане виднелись несколько рядов надгробий.
— Мерфи — пижон. — Дьюар присоединился к Толмаху, когда они наблюдали, как кладбище становится все более и более видимым по мере того, как рассеивается туман. — Здесь будет еще один житель центральных миров, чтобы убедиться, что мы платим десятину крови и налоги. Он уйдет с сундуком, полным медалей, которых не зарабатывал, и отправится домой, чтобы поиграть в игру с Пятьюстами и притвориться, что он какой-то герой-завоеватель. Все как было.
— Так же, как и всегда, — согласился Толмах. — Но не спускай с него глаз. Либо он станет пустым местом, предоставив нас самим себе, либо я, как президент Нью-Дублина, и ты, как командир ополчения его системы, сделаем его пребывание в этом мире настолько неприятным, насколько это возможно. И если это не сработает... Несчастные случаи случаются.
— Они действительно случаются.
Дьюар перекрестился, когда золотой солнечный свет пробился сквозь пелену и разлился по могилам.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— Досветовая через пять минут, — предупредил астронавигатор, и Мерфи кивнул.
Адмирал сидел в своем командирском кресле на флагманском мостике "Иштар", наблюдая на главном дисплее за капитаном Лоу и его командой на мостике, когда они совершали переход из пространства червоточины обратно в нормальное пространство. Сверхсветовые носители, такие как "Иштар", обладали большим внутренним объемом, и часть этого пространства использовалась как для обеспечения хорошо оборудованного боевого информационного центра (БИЦ), так и для удобного флагманского мостика. Капитан Лоу пригласил Мерфи понаблюдать за текущим маневром с командной палубы "Иштар", и Мерфи оценил эту любезность. Лоу не был обязан приглашать — командиром "Иштара" был он, а не Терренс Мерфи, — но у Мерфи не было желания наступать на пятки своему флагману, и поэтому он отклонил предложение.
В некотором смысле, флагманский мостик был даже лучшим наблюдательным пунктом, так как его дисплеи были настроены в тактическом режиме, обеспечивая обзор на триста шестьдесят градусов вокруг корабля. Не то чтобы в данный момент было на что посмотреть.
"Иштар" и его спутники развернулись и начали тормозить чуть более пятнадцати минут назад. В данный момент их скорость — или, скорее, их кажущаяся скорость по меркам остальной Вселенной — была почти в шестьсот раз выше скорости света и быстро падала по мере того, как они замедлялись примерно при тысяче двухстах g, но никто бы не догадался об этом по тихой эффективности мостика сверхсветовика.
Одна из ироний военно-космической службы заключалась в том, что субсветовые "наездники", которые вели все боевые действия, были ограничены запасами топлива, развивали максимальное ускорение всего в двадцать g — 0,19 км/с2 — и все, что превышало пару g, было наказуемо сокрушительной для людей хваткой тяжести, в то время как огромные сверхсветовые носители, разгонявшиеся или замедлявшиеся в восемьдесят раз быстрее, не требовали реактивной массы и фактически нуждались в вращающихся секциях, чтобы обеспечить персоналу ощущение привычной тяжести.
Двигатель Фассета, ключ к межзвездным путешествиям, работал, создавая черную дыру скромных размеров... и падая в нее. Точный механизм был намного сложнее, но для практичного космонавта аналогия работала. На самом деле происходило то, что черная дыра образовывалась на дальнем конце жесткой, но нематериальной силовой линии, известной как канал Задроги в честь Лены Задроги, партнерши Сезара Фассета по исследованиям. Эта линия выходила из бульбообразного двигателя в самой передней части корпуса корабля. Пока это было все, что он делал, ничего особенного не случалось. Но если канал Задроги разрушался, корабль внезапно попадал в сильнейшее гравитационное поле своей собственной черной дыры. Он падал в нее, ускоряясь с очень высокой скоростью, пока не натыкался на второй, постоянный и гораздо более короткий канал Задроги, который останавливал его падение. В этот момент восстанавливался основной канал, снова отдаляя корабль от черной дыры, и весь процесс повторялся.
Все происходило очень, очень быстро, и никому не хотелось думать о том, что могло бы произойти, если бы второй канал вышел из строя. К счастью, этого так и не случалось. Или, по крайней мере, никто из тех, с кем это случилось, не вернулся, чтобы сообщить об этом.
Максимальное ускорение звездолета зависело как от массы его черной дыры, которая определяла максимально возможное ускорение, так и от частоты повторения и длины каналов Задроги, которые определяли время, затрачиваемое на ускорение. Но все время, пока корабль находился под действием ускорения, он фактически находился в состоянии свободного падения в массивный гравитационный колодец двигателя Фассета, а его корпус — и все наездники, сидящие на его стойках, — находились в невесомости. Таким образом, потребность во вращающихся секциях отсеков для экипажа была намного больше, чем может потребоваться живому экипажу сверхсветового корабля. Большинство членов экипажей наездников предпочитали ночевать на борту своих собственных кораблей в комфортных условиях свободного падения, но проводили столько времени, сколько могли, на борту своих сверхсветовых материнских кораблей, где могли действовать при комфортной силе тяжести 9,8 метра в секунду за секунду, в условиях которой они эволюционировали.
К счастью, длина сверхсветового корабля класса Мардук в 4,3 километра при диаметре 286 метров обеспечивали достаточную длину и радиус для очень больших вращающихся секций.
Как утверждал древний ученый Эйнштейн, ни один объект в обычном пространстве не может превысить скорость света. Чего Эйнштейн не учел, так это того, что корабль мог очень быстро разогнаться до девяноста девяти процентов скорости света, при этом на его нос был насажен эквивалент маленькой звезды, искажающий пространство перед ним.
Приближение к световому барьеру было впечатляющим, поскольку аберрация и эффект Доплера брали верх. Постоянно сокращающийся "звездный луч" уходил все дальше и дальше вперед, исчезая в слепом пятне, созданном двигателем Фассета, в то время как корабль мчался вперед через бездну. До тех пор, пока переход на сверхсветовую скорость не отрубал, как топором, даже это. Тогда оставалось только пространство червоточины — уже не черное, ни светлое, ни темное, без звезд, без лун, а просто ничего. Отсутствие, на которое никто не обращал внимания и которое на самом деле приводило некоторых несчастных в неконтролируемую истерику, если они смотрели на него слишком долго. И как только корабль пересекал этот критический порог, он прорывался в субконтинуум, где законы физики приобретали некоторые очень странные подпункты.
Начнем с того, что эффективная скорость света в пространстве червоточины была намного больше, чем в обычном пространстве, однако максимально достижимая скорость была ограничена балансом между релятивистской массой звездолета и остальной — не релятивистской — массой черной дыры, находящейся в двигателе Фассета. Астрофизики до сих пор точно не выяснили, почему это происходило, но они предоставили математические данные для описания эффекта, а инженеры создали аппаратное обеспечение, которое сделало его возможным.
Одним из следствий взаимосвязи между массой космического корабля и его черной дыры было то, что непрерывное ускорение в конечном итоге прекращало наращивать скорость и просто поддерживало ее постоянной. Другим следствием было то, что уменьшение ускорения было эквивалентно замедлению на подъеме с растущим наклоном. Без фактического торможения было невозможно вырваться обратно из пространства червоточины в нормальное пространство; в какой-то момент уменьшенное ускорение просто стабилизировало более низкую кажущуюся сверхсветовую скорость. Но если корабль активно тормозил, его скорость в конечном итоге снова падала ниже критического порога, и он возвращался в нормальное пространство со скоростью чуть менее 0,99 световой.
Пробираться сквозь червоточину было все равно что заползти в нору и закрыть ее за собой. По крайней мере, почти.
По сути, космический корабль, попавший в пространство червоточины, находился в своей собственной вселенной, как в жилетном кармане. С ним не мог каким-либо образом взаимодействовать никто, не находившийся в одной фазе с ним. Но это не означало, что кто-то другой не мог заползти в дыру вместе с ним, потому что пространство червоточины было не столько измерением, сколько частотой. Если другой корабль мог достичь релятивистской скорости в пределах пятнадцати-двадцати процентов от вашей, его пространство червоточины и ваше пространство совпадали по фазе. Если этот человек был вашим другом, все было в порядке. Если бы он был врагом, он мог бы продолжать пытаться убить вас. К счастью, столь близкое согласование скоростей было чрезвычайно затруднено без активного взаимодействия участвующих в нем кораблей, таких как "Иштар" и ее спутники.
Космическая червоточина была удобным способом преодолевать световые годы, но с военной точки зрения у нее было несколько недостатков. Во-первых, любой корабль, летящий со сверхсветовой скоростью, двигался вслепую. Гравитационные детекторы в обычном пространстве могли обнаружить гигантскую гравитационную аномалию сверхсветового корабля на различных расстояниях — до четырех или пяти световых месяцев для действительно скоростного корабля, — но никто не мог выглянуть за пределы червоточины в обычное пространство. Вот почему было желательно до входа в червоточину чертовски точно определить курс и время начала торможения, потому что в пути вы не могли произвести никаких астрогационных наблюдений для корректировки курса.
