Мое проклятие

К Ритану, почтительно кланяясь, присоединились несколько немолодых, неброско одетых мужчин. Он поморщился, но задержался в их компании, снисходительно поглядывая на подобострастные лица и с удовольствием купаясь в льстивых улыбках.

Савард отошел к небольшому возвышению, сел в одно из стоявших там кресел и, вальяжно откинувшись на высокую спинку, стал лениво разглядывать окружающих. Взгляд его обежал зал, равнодушно мазнул по застывшим девичьим фигуркам, задержался на Эоноре, неторопливо раздел ее, с видимым удовольствием ощупал с головы до ног и скользнул дальше.

Минута... Другая... И Крэаз недоуменно нахмурился. Словно искал кого-то. Искал и не находил. Поежившись, инстинктивно качнулась назад, почти прижимаясь к статуе. Непостижимо, но это легкое, совершенно неуловимое движение тут же заметили. Прозрачно-серые глаза в мгновение ока отыскали неприметную нишу, потемнели, а потом, вспыхнув, обожгли меня черным пламенем.

— Саэр Ритан, я вижу здесь вашу воспитанницу, — громкий, уверенный голос без труда выделился из общего монотонного гула. — Разве Кателлина Эктар не была сегодня отлучена от рода? Или у меня неверная информация?

С трудом отвернувшись от Крэаза, посмотрела на говорившего. Адан Арвит. Кто бы сомневался. Его слова мгновенно привлекли ко мне всеобщее, совершенно не нужное сейчас внимание. Разговоры стихли, а взоры как по команде сфокусировались на моей скромной персоне.

— Вы совершенно правы, саэр Арвит, — скривил губы в неприязненной улыбке Ритан. — Девушка более не является членом рода Эктар. Но связь окончательно прервется только к полуночи. Пока она, к несчастью, имеет формальное право находиться в доме и принимать участие в отборе. Если таково ее желание и добрая воля.

Какая же он все-таки двуличная скотина! Сначала прислал ко мне целителя со снадобьем для поддержания сил и служанку, чтобы та помогла собраться к выходу, а теперь публично сокрушается, что не может выгнать немедленно, а вынужден терпеть присутствие изгнанницы на церемонии. Жаль, нельзя ответить, что мое самое горячее и искреннее желание, впрочем, и воля тоже — оказаться отсюда как можно дальше, оставшись при этом живой и невредимой.

— Говорите, она пришла сюда сама? — совершенно справедливо усомнился собеседник Эктара. — Эта девка смеет еще на что-то надеяться?

Вот ведь мерзкий старикашка!

— Простим ей эту маленькую блажь, саэр, — хохотнул Фисин папочка. — Напоследок.

— Что ж, — протянул Арвит, рассматривая меня с таким видом, словно я была диковинным насекомым, которое и раздавить хочется, и помучить перед смертью не помешает. Крылья там оборвать, лапки. — Мне будет очень интересно взглянуть на подарок, что подготовила сиятельному саэру Крэазу воспитанница рода Эктар, и сравнить его с подношением Эоноры. Если Кателлина, конечно, сможет его представить. В ее-то состоянии.

Подарок... Это что за очередная напасть на мою голову? Стиснула пальцы в кулаки, пытаясь 'удержать лицо'. Безысходность и отчаянье, разом навалившись, огненным кольцом сдавили горло, мешая вздохнуть. Сколько можно?

Как часто в прошлой жизни приходилось слышать утверждение: 'Каждому человеку дается ровно столько испытаний, сколько он в состоянии вынести'. Меня это всегда немного смущало. Что значит 'в состоянии'? До какой степени? До смерти? До сумасшествия? Где грань? Сейчас же, чудом пробившись сквозь лихорадочное мельтешение мыслей, слова эти внезапно подарили нежданное облегчение и призрачную надежду на то, что все в моей жизни еще будет хорошо. Не представляю, от какого бога или богов местного пантеона зависят испытания, что выпали и еще выпадут на мою долю, и когда наконец придет оно — долгожданное облегчение. Четко знаю лишь одно: я не сдамся, буду бороться до конца, постараюсь с достоинством пройти все, что уготовила судьба.

Адан Арвит по-прежнему не сводил с меня глаз. Презрение, удивление, интерес, тяжелая, злобная ярость — какими сильными, противоречивыми эмоциями хлестал меня его взгляд! Если этот старик разглядел во мне соперницу Эоноры и счел помехой на своем пути, то сделает все, чтобы рано или поздно уничтожить. А ведь он куда опаснее напыщенного индюка Ритана.

— Думаю, уважаемые саэры, мы отдадим воспитаннице нашего любезного хозяина право открыть церемонию представления подарков, — преувеличенно-вежливый поклон Арвита не обманул даже меня. — Это будет справедливо.

Он что, хочет вытолкнуть меня первой? Если Эктар сейчас с ним согласится, я пропала.

Мало того, что открывать конкурс всегда невыгодно, — как бы ни был ты хорош, а к концу впечатление от выступления блекнет, восторги утихают, — так я еще и не представляю, о каких подарках идет речь. Даже отдаленно.

Вдруг девушки должны были ковер выткать или гобелен какой с ликом будущего сиятельного владельца, как примерные царские невестки из русских народных сказок. Или испечь чего. Не обязательно ведь делать это за одну ночь. Рождественский пудинг вон несколько недель созревает. А может, от них ждут песен или танцев? Од хвалебных?

Спас меня Ритан. Видимо, у него с Аданом имелись свои давние счеты, и позволять врагу диктовать условия он не собирался.

— Кателлина — моя бывшая воспитанница, — провозгласил Фисин папочка, делая ударение на слове 'бывшая'. — Эта особа официально отлучена от рода Эктар и не имеет больше права действовать от его имени. По закону, как безродная, она предстанет перед избирающим лишь после девушек самых низших родов. А вот Эонора, напротив, прекрасно подходит для того, чтобы выйти прежде остальных, — голос Ритана изменился, став ехидно-вкрадчивым. — Кто из наших гостей сравнится с родом Арвит по силе и влиянию?

Последними словами хозяин дома подчеркнуто отделил себя и Крэаза от собравшихся, еще раз указывая всем, прежде всего, разумеется, Адану, что их место внизу и сзади. Покровитель Эоноры намек понял, скривился в ответ на откровенную провокацию, но сдаться и не подумал. Судя по всему, тоже считал, что свой товар нужно демонстрировать последним.

— Может, сиятельный саэр сам выберет, чье подношение хочет получить в первую очередь? — воззвал он к последней инстанции, почтительно кланяясь.

Крэаз обвел соперников насмешливым взглядом, как-то странно, удовлетворенно улыбнулся и, лениво цедя слова, произнес:

— Эонора — шестая, Кателлина — последняя, остальные... — сиятельный помедлил, и мне показалось, сейчас скажет: 'Меня не интересуют', но он закончил иначе: — На усмотрение глав своих родов.

Арвит стиснул зубы, ему не очень понравились слова вельможного покупателя, но возражать не посмел.

Тихо выдохнула и бросила быстрый взгляд на девушек. Двенадцать. Значит, Эонора вручит свой подарочек в середине церемонии, а я — в конце.

На чем бы не основывалось решение сиятельного, оно давало мне возможность сообразить, что к чему, и время, чтобы найди хоть какой-нибудь выход. Одно тревожило: день неумолимо катился к вечеру, забирая с собой силы, чувства и жизнь. В каком состоянии я буду находиться, когда подойдет очередь, представляла, честно говоря, плохо.

Между тем один из мужчин, кратко обсудив что-то с остальными, подошел поближе к Крэазу, дождался, пока в соседнее кресло неторопливо опустится Эктар, и голосом давешнего невидимки объявил:

— Сирра Арииль Тирб.

С диванчика грациозно вспорхнула одна из 'одинаковых с лица' девушек, выплыла на середину зала, поклонилась сиятельному покупателю, и представление началось.

Арииль старательно развлекала нас минут десять. Следом за ней вызвали некую Руорину, потом еще кого-то, и еще, и еще. Время шло, одна претендентка сменяла другую, а мне ну никак на ум не приходило, что же во всей этой странной ситуации делать. Я ведь почти угадала. Были здесь и гобелены, и 'хлеба', и оды с плясками.

Звучала музыка, будущие наиды пели, танцевали — надо признаться, очень неплохо, — декламировали, элегантно прохаживаясь, трясли изделиями декоративно-прикладного искусства, взятыми у своих сопровождающих. Песни возвеличивали успехи Саварда и расхваливали счастливую судьбу женщин его дома. Стихи повествовали о древности его рода и заслугах предков. Расшитые золотыми и серебряными нитями ткани увековечивали сиятельный лик. Даже танцы языком тела и жестов неизменно славили все того же героя. В общем, 'кто похвалит меня лучше всех, тот получит сладкую-пресладкую конфету'. Крэаз с отстраненно-каменным лицом внимал славословиям. Крепкая психика у мужика. Меня давно бы уже стошнило.

Каким боком смогу присоединиться ко всей этой фантасмагории, не имела ни малейшего представления. Пела я неплохо и песен знала немало. Но исполнять что-либо на чужом, непонятном присутствующим языке категорически нельзя, да и своего музыкального сопровождения у меня нет.

Та же история с хвалебными одами. Я нередко рифмовала чувства и настроения, даже переводить пробовала. Но стихотворное переложение — дело непростое, не терпящее суеты, еще и сиятельного надо как-то умудриться в содержание вставить. В голове до сих пор ничего подходящего ситуации так и не мелькнуло. А сочинять по заказу — зря силы тратить, в этом случае лишь банальные глупости могут родиться.

Танцевать, как это делали местные девушки, я не могла. Да и не танец это вовсе, скорее, смена наполненных определенным смыслом изящных поз. И надо не просто двигаться, а каждым движением воспевать будущего хозяина. Эх, жаль, я не Василиса Премудрая. Как пошла бы плясать да руками махать, и озеро бы им здесь 'намахала', и лебедей белых. А так, боюсь, от меня даже костей в лоб гостям, как от старших невесток, не дождешься.

О вышивке и прочем рукоделии даже не думала.

— Эонора Арвит! — разнеслось по залу, и я затаила дыхание.

Глава 5

Секунда, другая... И все вокруг окуталось тьмой и тишиной, нарушаемой лишь взволнованным дыханием присутствующих. Словно кто-то невидимый накинул на зал глухой непроницаемый полог. Тяжелое молчание разбил странный щемящий звук, который, то усиливаясь, то замирая, ветром пронесся по залу. Его сменила тревожно-тоскливая, завораживающая музыка. Вспыхнувшие в воздухе факелы осветили тонкую фигурку, окутанную с ног до головы воздушным белым покрывалом.

Она плавно повела плечами, запрокинула голову, и танец начался. Несколько шагов в сторону сиятельного, перезвон подвесок, протянутые в каком-то зовущем движении руки, и покрывало, заскользив по телу, упало на пол, открывая взорам легкое красное одеяние. Длинное, с закрытыми рукавами и высоким воротником платье прятало от жадных чужих взглядов почти все тело, но так обтягивало его, что казалось второй кожей, искрящейся и переливающейся живым огнем при свете факелов.

Девушка, легко переступая, приблизилась к помосту, прогнулась. Густые черные волосы, ничем больше не сдерживаемые, блестящим водопадом обрушились на пол. Гибкие руки взметнулись вверх, оборачиваясь прекрасными красно-белыми птицами. Они извивались, раскрывали крылья, разлетались в стороны, сплетались и падали, чтобы снова взлететь под чарующий звон подвесок. Не меняя положения тела, танцовщица подхватила покрывало, и оно прозрачным белым облаком окутало дивных птиц.

В это трудно поверить, но я совершенно отчетливо видела не хрупкие, слабые руки, а самых настоящих птиц. Они дышали и жили.

И именно их Эонора, нежно улыбаясь, подносила в дар сиятельному.

Перевела взгляд на Крэаза. Он сидел, вцепившись руками в подлокотники, и пожирал голодным взором изгибающуюся перед ним девушку. Ошеломленный, завороженный удивительным зрелищем, как и каждый из мужчин в этом зале.

С меня было достаточно.

Разом накатила усталость. Привалившись спиной к статуе, сомкнула ресницы, отгораживаясь от всего мира, от прекрасной танцовщицы и явно увлеченного ею сиятельного. Но легче не стало. Перед внутренним взором вновь и вновь взмывали в небо волшебные птицы. И душа кричала от боли, а подвески все звенели и звенели.

Резко, на высокой ноте, оборвалась музыка. Танец закончился. Раздвинулись тяжелые портьеры, тьма уступила место солнечному свету.

А я продолжала стоять, набираясь сил и смелости, чтобы открыть глаза.

— Уважаемые саэры, — голос Эктара звучал непривычно низко, — предлагаю вам с подопечными немного отдохнуть и прогуляться по саду. В беседках для всех желающих накрыты столы с напитками и легкими закусками.

Гости загомонили и, переговариваясь, потянулись на террасу. Выждав несколько минут, выбралась из своей ниши. В зале не было уже ни мужчин, ни девушек, ни Эктара с Крэазом. Да я никого и не хотела видеть. Осторожно спустилась по ступенькам, приглядела одну из боковых дорожек, которая показалась уже и незаметнее других, и медленно побрела вглубь сада. В мыслях царили полная сумятица и хаос.

Танец Эоноры — потрясающий, незабываемый, почти гениальный. Что я могу противопоставить такому подарку? У меня по-прежнему даже идеи никакой нет. Не удивлюсь, если сиятельный выберет именно эту девушку, прекрасную, как яркий тропический цветок. Совершенную. Я бы сама на его месте остановила выбор только на ней.

Вдали послышались голоса.

Не желаю ни с кем встречаться!

Быстро свернула в сторону и, пробравшись сквозь невысокий кустарник, вышла на соседнюю дорожку к небольшой увитой зеленью беседке. Очень хотелось пить, и, вспомнив про 'столы с напитками и легкими закусками', поспешила внутрь. Голоса настигли меня, когда, угнездившись в удобном плетеном кресле, я с наслаждением допивала второй по счету бокал прохладного, удивительно вкусного терпко-сладкого сока.

Шаги, стихшие у самой беседки, шепот, приглушенный женский смех, а затем тишина. Любопытство — страшная сила. Осторожно отодвинула несколько листочков, чтобы понять, что происходит, и замерла, оглушенная увиденным.

Савард и Эонора.

Его сильные руки, жадно прижимающие к себе покорно льнущее гибкое тело.

Ее маленькие ладошки, невесомо скользящие по широким плечам

Его губы, страстно и алчно целующие призывно полуоткрытый нежный рот.

Почему так больно?

Отвернулась, выбежала из беседки, благо парочка стояла по другую сторону от входа, и, не глядя по сторонам, не заботясь больше о скрытности, помчалась к залу. Быстрее назад, в темноту и покой, чтобы там, оставаясь никем не замеченной, наконец спокойно умереть, освободиться из плена чужого, страшного мира.

Почему же все-таки так больно?

Сиятельный ничего не обещал, ни в чем не клялся, да и любви между нами нет. Отчего же чувствую себя обманутой? Откуда такая горечь? Что со мной происходит?

Сердце стучало все громче и громче, его биение эхом отдавалось в висках. Волнами попеременно накатывали то жар, то холод. Я не слышала, как вокруг опять стали собираться гости, как церемониймейстер начал поочередно вызывать новых девушек. С трудом соображала, где нахожусь и что здесь делаю. Лицо Крэаза, целующего Эонору, сменялось в затуманенном сознании лицами Артема и Светки. Во мне как будто что-то надломилось. Душа стонала и плакала, а перед глазами вспыхивали одна за другой, наливаясь яростным белым огнем, строчки.

Когда в зале прозвучало неизбежное 'сирра Кателлина', уже знала, что буду делать.