Так же тихо гудел двигатель, машина не меняла ни курса, ни эшелона, но всё же... Егор оглянулся по сторонам: всё вокруг было затянуто мглой. Значит, попали в очередное облако. Облако как облако, такое же, как и сотня предыдущих. Или не такое? До Егора вдруг дошло, чего не хватает: Облако не озарялось через равные промежутки времени вспышками бортовых огней пролетающего сквозь него летательного аппарата.
Белецкий насторожился: Зачем выключать бортовые огни над своей территорией? Ещё больше он насторожился, когда справа и слева раздались два негромких хлопка, и в стороны от вертоджета разлетелись две неясные тени. Ничем другим, кроме как 'обманками' — беспилотниками с подвешенными к ним надувными макетами машины-носителя, эти тени быть не могли. Почти сразу после отстрела ложных целей изменился звук двигателя. Он стал тише. Значит, были включены силовые щиты. Егор оглянулся назад, в салон. Там всё было, как и прежде: никто не заметил странных эволюций их борта. Паниковать было ещё рано: мало ли, вдруг экипаж в полёте отрабатывал меры безопасности при преодолении ПВО противника. Или просто проверял работоспособность бортовых систем.
Через полчаса после описанных событий вертоджет продолжал спокойно лететь своим курсом, всем своим поведением подтверждая версию о том, замеченное Егором — не более, чем рутинная тренировка. Сколько эта тренировка будет ещё продолжаться — было не ясно. Бортовые огни так и не включились, силовые щиты не выключились, а 'обманки' на борт не вернулись. Белецкий совсем уж было успокоился, как вдруг вертоджет, словно наскочив на невидимую стену, резко сбросил скорость, опустил нос, и начал резко проваливаться, одновременно заложив крен. К горлу подступил комок. Одно дело самому управлять летательным аппаратом, и знать, что сейчас произойдёт, и совсем другое — болтаться, как тряпичная кукла, в пассажирском отсеке. Сзади послышались взволнованные возгласы: 'Что за?...', 'Что происходит?'... Белецкий примерно догадывался, что происходит, поэтому сцепил зубы и крепче ухватился за подлокотники своего кресла.
Когда вертоджет вошёл почти в вертикальное пике, облака вокруг него на мгновенье озарились яркой вспышкой. 'Пошли ракеты' — подумал Егор, ещё сильнее сжимая подлокотники. 'А сейчас...' Машина резко дернула носом вправо, вызвав среди пассажиров очередной шквал недоуменно-рассерженных возгласов. 'А теперь влево...'. Машина, словно услышав мысли бывшего пилота, резко дернулась влево.
Подтвердились худшие подозрения Егора — вертоджет выполнял противоракетный манёвр. Где— то сверху что-то вспыхнуло. Послышался глухой звук взрыва. Навалилась перегрузка: вертоджет выходил из пикирования. На минуту машина вывалилась под облака, и Белецкий увидел в воздухе три белых дымных следа, расходящиеся из одной точки на земле. Два столба дыма обрывались на полпути до облаков — противоракеты отработали, как положено. Один дымный столб уходил в облака. Оставляя за собой чёрный шлейф, к земле шел один из беспилотников. Под ним болтались ошмётки того, что только что было макетом транспортного вертоджета в натуральную величину. Внезапно из облака в полукилометре справа выскочил носом вниз один из сопровождающих бортов. Его борта озарились яркими вспышками ракетных пусков, и к земле потянулись длинные огненные росчерки. В точке на земле, откуда расходились следы запущенных зенитных ракет, вспухло облако взрыва.
Тут вертоджет со штрафниками снова нырнул в облачность, и ничего не стало видно. Егор оглянулся назад. Его попутчики к этому времени поутихли, поняв, что их экипаж вроде бы летит дальше, а просвещать их по поводу произошедшего никто не собирается. Только один лысеющий толстяк в такой же офицерской форме со споротыми знаками различия, как и у всех остальных пассажиров, кроме Белецкого и Карлаша, чуть заикаясь, спросил слабым голосом:
— И что это было?
— Нас обстреляли с земли. Скорее всего, из ПЗРК. Мы, кажется, отбились, — сообщил Егор толстяку, а заодно и остальным пассажирам. Сразу со всех сторон посыпалась куча вопросов, суть которых можно было свести к: 'почему?', 'как?', и 'кто виноват?'. Но Егор, обменявшись с другом многозначительными взглядами, молчал. Наконец подал голос сопровождающий: 'Всем оставаться на местах, сохранять спокойствие. Не разговаривать'. При этом он недвусмысленно положил руку на рукоять пристёгнутого к поясу парализатора. Разговоры в салоне моментально стихли. Дальше летели молча.
Через пятнадцать минут силовые щиты выключились, оба беспилотника вернулись на борт, 'сдув' и спрятав в специальные контейнеры свои надувные макеты. Включились аэронавигационные огни. Егор расслабился. Опасная зона была пройдена.
Ещё через двадцать минут полета пилот начал поднимать машину вверх, над слоем облачности. Теперь вертоджет словно бы плыл по серому колышущемуся морю. А впереди по курсу из этого моря медленно вырастало что-то, к облакам явно не имеющее никакого отношения. Егор попытался вспомнить из школьного курса географии, какие горные массивы могут располагаться в этом районе. Попытка не увенчалась успехом. Встроенный приемник системы глобального позиционирования тоже отказывался помочь, ссылаясь на отсутствие у запрашивающего необходимого уровня допуска. Так что Белецкому оставалось только смотреть, как впереди среди облачных 'волн' вырастает 'остров', густо покрытый объектами явно искусственного происхождения. Все они, кроме небольшой часовни, расположенной чуть в отдалении от остальных строений, были окрашены в камуфляжные цвета. На этом меры по маскировке и заканчивались, судя по тому, что Егору удалось разглядеть строения и конструкции с довольно большого расстояния. 'Остров' быстро рос в размеров, и вот уже вертоджет, замедляя ход, летел над его поверхностью.
Местная вертолетная площадка не поражала воображение своими размерами. Она могла принять одновременно не больше десяти — пятнадцати бортов. Правда, для винтокрылых машин посадочная площадка была не обязательна. С учётом этого количество принимаемых машин можно было увеличить примерно втрое.
Пока Егор занимался этими подсчетами, вертолет коснулся колесами шасси посадочной площадки. Чуть позже с интервалом в десять-пятнадцать секунд рядом приземлились и остальные две машины. 'Значит, потерь нет' — обрадовался Белецкий. На краю площадки наблюдалось скопление разгрузочно-погрузочных и транспортных роботов, среди которых маячила лишь одна человеческая фигура в армейской зимней форме одежды. При взгляде на неё Егор вспомнил про температуру за бортом, и невольно поёжился. На нем, как и на всех остальных пассажирах, было только летнее обмундирование.
Дождавшись, когда лопасти несущих винтов перестанут вращаться, вся транспортно-погрузочная свора кинулась к уже начавшим открываться грузовым рампам. Люди, прибывшие вместе с грузом, роботов не интересовали. Они интересовали одинокого человека, при ближайшем рассмотрении оказавшимся прапорщиком. Необычно было то, что при взгляде на него высвечивались только его звание и фамилия: 'прапорщик Шелехов', а должность указана не была. Впрочем, при взгляде на своих попутчиков Егор не видел вообще никакой информации — даже фамилий.
Прапорщик хозяйским взглядом окидывал каждого выбирающегося из вертоджета человека. Белецкому он показался принимающим новую партию рабов рабовладельцем из исторического фильма. Выбравшиеся наружу, не получив никаких указаний ни в устной форме, ни через коммы, нерешительно толпились у борта привезшей их машины, сжимая в руках ручки своих чемоданов — все, кроме Белецкого и Карлаша, прибыли с личными вещами. Изо ртов людей вырывались клубы пара. Не удивительно: всё вокруг было покрыто тонким слоем серебристого инея. Ночью явно был заморозок.
Прапорщик дождался, пока машину покинет последний пассажир, и неприятным каркающим голосом скомандовал: 'В одну шеренгу становись!'. Построились вновьприбывшие довольно быстро. Правда, не по росту, но в одну шеренгу, как и было приказано. Прапорщик неторопливо прошелся вдоль зябнущей шеренги туда-сюда, и, наконец, растянув губы в хищной усмешке, больше похожей на оскал, соизволил заговорить:
— Добро пожаловать в штрафбат, сынки.
В его исполнении эта фраза слышалась, как: 'Добро пожаловать в Ад'.
Прапорщик ещё раз прошелся вдоль строя, и произнеся: 'За мной. Личные вещи оставить', развернулся, и, не оглядываясь, неторопливым, но чётким шагом двинулся по одной из многочисленных уходящих от площадки дорожек. 'Интересно, сержант Викулов не его родственник?' — подумал Егор, — 'Уж больно манера общаться у них похожа'. Переглянувшись, бывшие офицеры (а в том, что все прибывшие — даже те, у кого в ухе красовалась клипса БИУС, были в недавнем прошлом кадровыми офицерами, Егор без труда определил по их выправке), поставили чемоданы на площадку, и направились вслед за прапорщиком. Пользуясь случаем, Егор перекинулся с другом парой слов. На вопрос, как он добирался от кабинета особиста до последнего вертоджета, Карлаш, помрачнев, ответил, что дал подписку о неразглашении. Егор протянул: 'По-онятно...', и на аналогичный Сашкин вопрос дал такой же ответ. Теперь настала очередь Карлаша понимающе кивать.
Пока группа во главе с неторопливо шагающим прапорщиком дотопала до цели своего путешествия, все, кроме тепло одетого Шелехова, и того самого 'Аристократа', которого Белецкий приметил ещё в полёте, дружно выбивали дробь зубами. Аристократу вести себя так же, как остальные, очевидно, не давала его аристократичесая гордость.
Длинное приземистое здание в конце дорожки оказалось местной санчастью. Оказалось, что всем прибывшим надо пройти полный медосмотр. На возражение одного из прибывших, что он-де, проходил плановый полугодовой медосмотр три недели назад, прапорщик Шелехов ядовито поинтересовался, надо ли это заявление понимать, как неподчинение приказу со всеми вытекающими последствиями? Прибывший — коренастый крепыш среднего роста с густой черной шевелюрой и длинным носом, стушевался, и проблеял что-то вроде того, что конечно, нет, он ничего такого не имел ввиду, и раз надо, так надо... Больше вопросов по поводу медосмотра ни у кого не возникло. Зато возник вопрос по другому поводу: Толстяк, который интересовался в полете, что случилось, обратился к Шелехову:
— Господин прапорщик, разрешите обратиться?
— Обращайтесь — прапорщик, окинув взглядом толстяка, скривился, словно у него внезапно разболелись зубы.
— Господин прапорщик, в полёте мы были обстреляны с земли. Не могли бы вы объяснить, что это было?
Выслушав вопрос, прапорщик обвел всех присутствующих тяжелым взглядом, и отрезал:
— В нужное время в нужном месте вам всё объяснят. А пока я бы рекомендовал всем по этому поводу держать язык за зубами. Ещё вопросы?
Вопросов больше не было.
Медосмотр прошел быстро: оказалось, что в местной санчасти установлены целых три автодиагноста. Судя по отсутствию замечаний у присутствовавшего при осмотре капитана с медицинскими эмблемами в петлицах, проблем со здоровьем ни у кого выявлено не было. Впрочем, если учесть, что каждый гражданин Империи был обязан проходить полный медосмотр раз в полгода, то никаких серьезных заболеваний за время с прошедшего медосмотра ни у кого появиться и не могло.
Разобравшись с медицинскими вопросами, прапорщик повёл группу в столовую. То есть, о том, что они шли в столовую, штрафники-новобранцы узнали, только когда туда попали. В санчасти прапорщик просто буркнул 'За мной', и снова повёл всех, словно баранов, не объясняя куда. По дороге все снова замерзли. Несмотря на то, что солнце уже взошло, и от предметов, на которые падали его лучи, вовсю валил пар, особо теплее пока не стало. Забрав из автомата раздачи свои завтраки, проголодавшиеся и замерзшие штрафники уничтожили их в момент ока. Как и предполагал Егор, быстрее всех справился с этой 'боевой задачей' Толстяк, а медленнее всех — Аристократ. Он даже не ел, а вкушал пищу так, как будто бы находился на Императорском приёме, а не в столовой штрафбата.
Прапорщик позавтракал одновременно со всеми, вот только получил он свой завтрак не у автомата, а у настоящего повара в белом халате и поварском колпаке, стоящего у столика, над которым висела табличка 'только для командного состава'. Наличие этого повара как-то не вписывалось в представления Белецкого о штрафбате. И, как он заметил по удивленным лицам окружающих, не только в его представление. Ел Шелехов так же неторопливо, как и передвигался, поэтому группе пришлось дожидаться, пока он закончит свой завтрак. Впрочем, этим никто не возмущался. Все были рады побыть в теплой столовой чуть дольше. Наконец прапорщик с видимым удовольствием отер салфеткой губы, встал из-за стола, и, бросив через плечо 'За мной', направился к выходу.
Выйдя наружу, Егор понял, почему в столовой никого, кроме них, не было. Личный состав штрафбата занимался утренней пробежкой. Причем в форме одежды номер два — с голым торсом. От вида полураздетых солдат Егору стало ещё холоднее. Но мысль передвигаться бегом показалась ему здравой. И согрелись бы, и до очередного здания добрались бы быстрее. Однако прапорщик явно не разделял такого мнения Егора. Он передвигался по дорожке всё с той же размеренной неторопливостью. В теплом комбинезоне он был похож со спины на чинно переступающего с лапы на лапу медведя. Мысль о том, что позади мерзнут полураздетые люди, ему в голову, очевидно, не приходила. А если и приходила, то никаких душевных порывов не вызывала. Между тем Егору начало казаться, что здания здесь намеренно строились с таким расчетом, чтобы добираться от одного до другого было как можно дольше. Оглянувшись по сторонам, он заметил, что некоторые его попутчики уже начинают закипать от такого с ними обращения. И если дорожка окажется достаточно длинной, возможен взрыв эмоций.
Но дорожка закончилась раньше, чем замерзшие люди дошли до точки кипения. Новым пунктом программы оказался вещевой склад. Здесь все вновь прибывшие получили наконец повседневную форму и теплое обмундирование. Без повседневной формы остались только Белецкий и Карлаш — местный ИскИн решил, что форма, полученная ими вчера, ещё вполне ещё сойдет.
Кто-то, получив свой приятно пахнущий новой формой пакет, буркнул, ни к кому не обращаясь: 'А нельзя было сначала выдать теплую одежду, а затем уж в ней ходили бы по морозу?' Но прапорщик принял этот вопрос на свой счёт, и, назидательно подняв палец, произнёс: 'Солдат обязан стойко переносить тяготы и лишения воинской службы'. И тут же добавил, предупреждая дальнейшие прения: 'Если есть несогласные — они могут поразмыслить на эту тему на местной гауптвахте'. Несогласных не оказалось.
В это время дверь склада отворилась, и внутрь помещения вошел офицер в капитанских погонах. 'Капитан Кухтин, начальник особого отдела' — прочитал Егор. Увидав офицера, прапорщик вытянулся во фрунт, и гаркнул: 'Смир-рна!'. Все вытянулись и замерли на месте, побросав только что полученные пакеты на пол. Капитан, махнув рукой, скомандовал: 'Вольно', и обратился к присутствующим:
— Солдаты. Все вы знаете, что время вашего перелета сюда произошел инцидент.
