А вдоль полос
посадочных, взлётных — пунктиром следы.
Сбылось?..
И как ни крути, время года теперь — рассвет.
Мятежное время танцующих звёзд.
Держись
до первой из них.
Сорвав позывные с губ,
шаманит наш преданный ветер на берегу...
Скажи, если моря здесь нет, то откуда — бриз?..
NoЛада Пузыревская
* * *
Вот то-то и оно. Или не оно вовсе. Мысль как результат неосознанного бессознательного. Почему то удивляет когда выходит правильно. Хотя, по сути, должно быть наоборот. Неправильно должно быть исключением. И те самые чудеса в решете — совпадение множества как бы случайных факторов — вовсе не совпадение, а скорее закономерность.
Мысль как результат. Типа распечатка. Эвклидова геометрия уместна только на самом низком уровне. На любом более высоком уровне, если мы не используем концептуальные подходы, позволяющие нам проникнуть за границу эвклидова мира, мы вынуждены использовать метафоры, чтобы описать то, что мы воспринимаем.
Хотя и возможно произвести математический анализ растительной жизни и соответствующих процессов на уровне неодушевленной реальности, то есть, имея в виду практические цели, математические формулы как таковые не откроют нам путь в сердцевину растительной жизни — так, как они это делают относительно химических реакций.
И с еще большим основанием это можно сказать о животной жизни, а также о человеческой жизни.
* * *
В квест Ирина играет всё время, и до меня доносятся только её странные звуки, похожие то на всхлипывания, то на смешки. Это очень забавно, смотреть на человека, который с серьёзным видом занимается ерундой.
Взрослая, красивая, умная тётенька такое вытворяет. Мне её не видно, мы так сидим, чтобы, когда в обычном рабочем состоянии видеть лишь часть тела коллеги. Чуть не сказал выступающую, потому что это такой штамп. Зато слышно очень хорошо. Мне её, ей меня.
Она вообще-то только дышит по-разному, иногда ровно, иногда неровно, иногда сопит увлеченно, а я, похоже, еще и шмыгаю, и что-то невразумительное бормочу, иногда даже притопывать начинаю или поскрипывать — шума произвожу, то есть, гораздо больше. И тоже всё время играю в квест.
Вот только в квесте мы не пересекаемся, наверное. И не знаем, кто есть кто. Я только знаю, что Ирина в квесте то ли Бенедикт, то ли Кардинал, а вот кто именно, она и сама не знает. И никто не знает.
* * *
— Вы чо, козлы, не звоните. У меня осечка, не попал, — заорал Рюрик, и в ответ услышал полную нецензурщину. Груздевские обычно работают очень аккуратно. Поэтому у них проколов и не случается. Почти никогда.
А тут — то ли жадность, то ли глупость, скорее просто любопытство — просчитали, что раз в неделю обычно в это время на бетонку сворачивают четыре фуры с украинскими номерами, видно — груженые, а через сутки, пустые уже, уходят на трассу, и на оптовую базу.
Оттуда, когда через день, когда через два, груженые огнеупорами, не под завязку, скорее для проформы груженые, уходят колонной восвояси, видно, что это не главное, грузятся, чтобы холостого пробега не было. А что сюда везут — неизвестно. Но очень интересно. Потому что, кому нужны огнеупоры, да и чего с дальнобойщика возьмешь, даже если остановишь.
Место для засады выбрано идеально — очередь с ближней дистанции по колёсам, сразу за поворотом, с трассы выстрелов не услышать, и тут тихо, за шумом моторов они ничего и не услышат, а потом, даже если и вся колонна тормознётся, пока они суетятся, разбираются, подъехать на паре машинок и потрясти.
И всё-то пошло не так — звонок на мобильник, что с трассы свернули, и занято, хотя телефон включен, заряжен, а когда они уже вывернули, — щелк, осечка. Надёжная штука
ПК-47, никогда никаких осечек не было, а тут — затвор передернул, очередь короткая из трёх, и снова осечка.
Снова передёрнул, и со всей дури, уже вдогонку, как влупил, дурак, зачем стрелять вдогонку-то было — по колёсам не попал, а в кузове наверняка пробоины.
Схватил телефон, давай звонить, орать... подъехали быстро и сматываться — из части через семь минут тут такой кипеж будет, гильзы не собрали, пулемёт в реку с моста — всё, отстрелял своё, засвечен, не дай бог, теперь с ним попадешься, отстреляют ствол, и впаяют на всю катушку, уже не отмазаться будет.
* * *
Рыжим хорошо, наверное.
Еще лучше жгучим брюнетам.
И уж вовсе фантастически неграм преклонных годов. Вот будь я негром преклонных годов, не, не негром, конечно, афроамериканцем. Я русский бы выучил. Или бы не выучил, но все бы думали, что выучил.
А тут, понимаешь, живешь себе, живешь и не выучиваешь русский. Вернее выучиваешь его, выучиваешь, а всё равно нифига не знаешь. Нет, знаешь, конечно, на уровне дай принеси кушать подано. А чего-нибудь умное сказать, так и не знаешь, как это по-русски-то будет.
Правильно. Именно в виртуальном мире личность обретает куда большую возможность быть самой собой, формировать и заявлять собственное уникальное мировоззрение. Виртуозная медлительность действия, интеллектуальная сложность, разве что по-иному зашифрованная, но одинаково многомерная.
Если движение, которым измеряется время, совершается по кругу и замкнуто в себе, то и движение, изменение, все равно, что покой и неподвижность; ведь "прежде" постоянно повторяется в "теперь", "там" — в "здесь".
Афроамериканцу преклонных годов это, конечно, пофигу, и это объединяет. Объединяет как какой-нибудь 'союз рыжих'. Ну, или другой объединительный союз. Например, И.
Да, отдельные личности стремятся к идеалу, но в целом человек ограничен и неполон, вечно покрыт пеленой майи. Да, эволюция существует, но эволюционизируют внешние формы, духовные построения, но — медленней всего, невидимо — глубина...
* * *
Юрий Васильевич принадлежит поколению 'дворников и сторожей'. В смысле, и дворником, и сторожем он в своё время послужил. Когда за всё приходилось платить свободой. Вернее наоборот, всем приходилось платить за свободу. И за портвейн.
Ах, этот упоительный пьяный угар, упоительная богемная жизнь, упоительное ощущение собственной гениальности и непризнанности. Ах, эти богатые духом дни и богатые же духом люди в них.
В бульдозерной выставке он, естественно, участвовать по малолетству, не мог. А вот на Арбате оттянулся по полной — с самого начала, и до самого почти конца, когда из трибуны и подмостков Арбат превратился в барахолку.
Рисовал он мало, только то и тех, кто его на самом деле очень задел, картин своих, в которых свет и перспектива были настолько искажены, что у смотрящего крышу медленно так уносило, продал тоже не много, там-то, на Арбате его Босс и сосчитал.
Там-то он его и взял за жабры, вернее взял-то не он, взяли серьёзные ребята, и Юрий Васильевич сам не понял, как оказался в конторе. Выбора у него не было никакого, вернее, выбор-то как раз был, или на шконку надолго, или сюда.
Еще был шанс в дурке оказаться, но это уже самый край, если бы, если бы он упёрто заартачился. Юрий Васильевич не заартачился. Более того, от той жизни свободного художника, если честно, он уже подустал.
Уже она его мало прельщала, все эти разговоры за смысл и суть, походы 'по пятьдесят', дыхалка на дистанции сбиваться стала, в смысле, после того, как он первый раз понял, что в памяти образовалась лакуна, он немедленно укоротил себе дистанцию, чтобы финиш увидеть и ничего не пропустить.
Понаблюдайте в течение одного момента психику обычного человека в обычный день. Не на дистанции. Сравните, если удастся с психикой обычного человека в обычный день на дистанции.
Сознание получает мириады впечатлений — тривиальных, фантастических, мимолетных и неизгладимых, словно выгравированных острой стальной иглой. Обычный человек не на дистанции эти впечатления, вернее малую часть из них, может выстроить, проанализировать.
Вернее, у него есть иллюзия, что может. У человека на дистанции этой иллюзии нет. Наоборот, у него есть иллюзия, что уже ничего не выстроить, всё разрушилось, всё пропало.
Случались, конечно, еще пару раз черные дыры, но это чисто от недоучета состояния внешней среды и реакции на нее родного организма.
Серьёзные ребята и с этим маленько помогли, в смысле доктор таблетку дал. Что за таблетка, я вам, конечно, не скажу, а то вы тоже захотите, а у серьёзных ребят могут оказаться серьёзные намеренья.
Богатые же духом продолжают плохо рисовать, писать говеные стихи и недокручивать себя в йоге. У них жизнь продолжается, и остаётся свобода.
Никто в эту воду добровольно не вступает, и это хорошо. Это правильно.
* * *
Вот вы уже досюда дочитались. И вас не покидает ощущения, что что-то здесь не так. Вы же не на это рассчитывали, взявшись читать эту книгу. Вы думали, что это книга, как книга, а получается, что как бы и не совсем.
И это вы правильно подумали. Про не совсем. Потому что если у вас до сих пор осталось ощущение непоняток, значит вы читаете не совсем так, как надо.
А как надо? — спросите вы, и я вам сейчас это покажу. Это же очень просто.
Если вы сейчас стоите, то лучше присядьте, если сидите — откиньтесь на спинку кресла и расслабьтесь, а если лежите, то и ничего делать не надо, лежите себе, как лежали.
Вернитесь к началу главы, к эпиграфу, и прочитайте его так, как читают стихи. Именно так, как читают стихи поэты. Вслух, с выражением, даже и с подвыванием, попадая в ритм, если хочется, то притопывая ногой, немножечко жестикулируя.
Конечно, если вы в присутствии находитесь, то сильно уж подвывать не нужно, просто шевелите беззвучно губами, артикулируйте. И после того, как этот замечательный стих прочитали таким вот способом, читайте дальше досюда, уже так, как вы только и умеете, в смысле как раньше читали, так и читайте.
Поехали?
Это вы уже проделали манипуляцию? В смысле до этого места уже второй раз дошли?
Вопросы еще есть?
Вот именно, это же две большие разницы, как оно было раньше, и как стало.
А если разницы нет, тогда берёте, и закидываете книжку под шкаф — там ей самое место.
Ну или закройте файл, или что оно у вас там, и сотрите его нафик, всё равно у нас с вами ничего не получится.
* * *
Вообще-то надо еще и про двадцать семь человек чего рассказать. Ну, тех, которые думают в одну сторону. И про их тренера или коуча.
Это, конечно, глупость, что двадцать семь человек могут чего-то там изменить, если будут думать. Это только в книжках так бывает. Фантастических. Как эта, например.
Сам-то я таких книжек никогда не читал, да и не собираюсь, но иногда бывает, время убить надо, читаешь что нипопадя, а попадаются, как правило, разные глупости. Как эта вот, например. Но я бы и тогда читать едва ли бы стал.
Это вам только делать нечего, вот вы и читаете разные глупости. Ну и соответственно, чтобы вы это читали, кто-то же должен был эту глупость написать. Кто, если не я, спрашивается?
* * *
— Гоги, ты не прав, — Вася вытащил флэшку и пощелкал по клавишам, — нету тут вирусов. И битых секторов нету, всё тип-топ.
— А чего она тогда не работает? — Гоги, Игорь Николаевич, обиженно вытянул ноги и неопределенно покрутил пальцем в воздухе.
— Работает, с утра до ночи работает, и от обеда до забора тоже, — Василь Васильевич был настроен вполне добродушно.
— А тогда... — Гоги хмыкнул, — где деньги, Зин ?
Вася с Игорем битый час бодали машинку клиента. Машинка была так себе — вполне желтенькая, но ухоженная. Напрягаться не стоило.
— Эти чмондели нерусские понять никак не могут, что техника тут вовсе ни при чём, — Вася загадочно улыбнулся, — все ходы давно записаны, и Америка давно открыта. Не нам её закрывать. Блендер с Гриндлером всё уже перемололи и перемешали. Наше дело — сел, поехал. Думать тут не надо. Тормозить тоже.
Никто и не тормозил. Потому что и не разгонялся. Клиент и на самом деле был 'чмондель нерусский', — наслушался сказок. Он ведь как думал? — как все. Утром деньги — вечером стулья, вечером деньги — утром стулья. А то, что ни денег, ни стульев, ни рассвета, ни заката — этого он и предположить не мог. Не допускал.
И то, что попёрся он туда, куда простому смертному бабушка надвое — не, не понимал этого чмондель, и понять не мог. Или не хотел. Всё бы им в солдатики играть, всё бы им мир спасать. А что миру этого не надо, что мир давно устал — им пофигу. Миру — мир.
* * *
Эти нелепые двуногие создания, смешно переваливающиеся на ходу, с трудом удерживающие равновесие, закутанные в какие-то тряпки, шкурки мелких животных, позаимствованную растительность.
При том собственную растительность тщательно уничтожающие, кроме как на верхушке, да и там сооружающие из нее нечто невообразимое.
Как с ними трудно. Хотя они и являются стадными по сути, но так и не научились, за сотни и сотни поколений понимать и принимать свою выгоду, свое предназначение, свою функцию.
Более примитивные существа четко следуют своей миссии — борются, размножаются, занимают доступные ниши, удобряют почву для последующих поколений, мутируют, наконец. Правильно мутируют. В соответствии. И закрепляют. И удерживают.
* * *
Ух ты, какой тут домик интересный. Прямо пряничный. Гномы, что ли тут живут? Или три поросёнка? Не то теремок, не то избушка лубяная. А не тот ли тут зайчик обитает, которого опасаться мне следует?
Как-то я сразу в памяти все мелкие домики перебрал, мысли в разбег, в кучку складываться никак не желают. Но мне этот домик никак пропускать нельзя. Явно он тут не просто так поставлен. Ещё бы догадаться, а чего мне от них, от мелкоты этой, понадобится может. Я бы хоть какую-то стратегию выработал.
Как-то непривычно сперва делать, потом думать. Я же никуда не тороплюсь. Постою, понаблюдаю. Может, кто и высунется, тогда уже и буду действовать по обстоятельствам.
* * *
Собственно две только темы и есть, про которые только и стоит писать и читать, и про которые и писать и читать совершенно бессмысленно.
В смысле, что никакой практической пользы и полезного опыта из этих читаний и писаний вынести невозможно, никаких обобщений, по сути, сделать не удастся, кроме самых общих, а потому общеизвестных, общедоступных, более того, никому, кроме занимающихся этим по долгу службы, неинтересных.
Я даже и называть эти темы не буду, вы и так уже догадались. Всё остальное, на самом деле, тоже бессмыслица, но имеющая хотя бы какой-нибудь смысл, эта же бессмыслица никакого смысла вообще не имеет.
Сентенцию, однако, я себе позволю, бессмысленную, естественно, сентенцию.
Проходя однажды по тому маленькому городку, где меня угораздило родиться, я вдруг обнаружил, что нахожусь на очень интересной дороге, и я даже удосужился посчитать шаги.
Дорога эта, прямая, в ухабах и выбоинах, как и все дороги в маленьком родном городке, составила ровно 238 моих шагов, от двери роддома дорога до двери морга.
Вот вы скажете, что мои 238 шагов могут оказаться совсем и другими для другого человека, а я ничего другого и не утверждал, более того, мои 238 шагов — они только мои, да и, если сказать, как оно есть на самом деле. На самом деле я не в этом роддоме родился, этот роддом тогда еще не построили, а про морг я пока, слава богу, тоже ничего сказать не могу, но, тем не менее, это же такой красивый, хотя и глупый образ — 238 шагов.
