Эра Водолея или каждый имеет право знать.

Проезжая мимо столовой N 122, Зубков почувствовал, что проголодался. Он остановил машину, сдал немного назад и, припарковавшись, выключил двигатель. День был субботний, стрелки на часах показывали десять минут второго. Зубков направился к дверям столовой. Рядом с дверью висела табличка: "Принимаются только красные карточки".

Зал столовой был заполнен лишь наполовину. Костя взял пластиковый поднос светло-коричневого цвета и встал в хвост очереди. Впереди Зубко-ва стояли человек десять,

но двигалась очередь достаточно быстро. Костя с интересом разглядывал витрину, пытаясь определить, что же он хочет сейчас съесть. Выбор был небольшой, но все-таки остановиться на чем-то было непросто. Из первых блюд посетителям предлагались суп гороховый, суп молочный и борщ. На второе были котлеты жареные, треска отварная и антрекоты. Гарнир — макароны, гречка и отварной картофель. На третье чай, кофе и компот из сухофруктов. Также в продаже были капуста квашеная, свежие огурцы с помидорами под сметаной и свежий редис с зеленым луком с подсолнечным маслом.

— Слушаю вас, — приветливо улыбнулась Зубкову стоявшая за стойкой женщина лет тридцати пяти.

— Борщ, котлеты с картошкой, капуста и компот, — сказал Костя и положил поднос на стойку.

Совсем молоденькая девушка за кассой пробежалась пальчиками по клавишам и выдала чек. На стойку поставили заказанный обед в одноразовой посуде и положили рядом с тарелками одноразовые приборы в целлофановой упаковке.

— Вашу карточку, пожалуйста, — улыбаясь, сказала кассирша.

Зубков положил на стойку карточку и начал переставлять обед на свой поднос. Котлеты дразнили ароматом и возбуждали ап-петит.

— Обнаглели совсем, — откуда-то сзади послышался возмущенный женский шепот. — Так и норовят на халяву что-нибудь сграбастать.

— И ведь не лень из желтого сектора сюда переться, — поддержал тихий мужской баритон.

Костя понял, что это все о нем, и обернулся. Очередь или смотрела в сторону, или добродушно улыбалась.

— Извините, но у нас принимаются только красные карточки, — вежливо сказала кассирша. — Столовая, обслуживающая желтые карточки, здесь неподалеку, на Пролетарском проспекте.

Зубков посмотрел на кассиршу, затем опустил глаза на карточку и сразу же понял, что произошло.

— Извините, ошибся, — сказал Костя и положил на стойку красную карточку, а желтую убрал во внутренний карман пиджака.

Красную карточку Костя получил в редакции специально для поездки в красный сектор, чтобы, не привлекая внимания, наблюдать за москвичами в естественной обстановке.

— Ты смотри, у него две карточки, — тихо зароптали в конце очереди.

— Кому шиш с маслом, а кому сало в шоколаде, — чуть громче отозвались ближе к кассе.

Кассирша сняла с карточки деньги и передала ее хозяину. Зубков положил красную карточку в карман рядом с желтой и, отойдя от стойки, поставил поднос на первый свободный стол. Обед вкусно пах. Костя сел на стул и принялся с аппетитом есть.

Несомненно, были в этом мире и плюсы. Хотя бы тот факт, что здесь не было голодных, Зубкову очень нравился. Если ты живешь, значит, у тебя как минимум есть красная карточка первого уровня. Даже если ты нигде не работаешь, на нее два раза в месяц перечисляется пособие. Этого пособия хватает, чтобы оплачивать квартиру в красном секторе, сносно одеваться и питаться. Питание в желтом и зеленом секторах, как и другие товары, отличались от красного сектора только ассортиментом и ценой. Качество продуктов, вещей и услуг было везде практически одинаковое. Разница была лишь в выборе. В желтом секторе он был больше, нежели в красном, а в зеленом больше, чем в красном и желтом вместе взятых.

Зубков отодвинул пустую тарелку из-под борща и поставил перед собой квашеную капусту и котлеты с картошкой. От котлет поднимался ароматный парок. Костя взял вилку и, придерживая котлету, разделил ее ножом на две части.

— Сержант Дюбин. Вашу карточку, пожалуйста, — донеслось откуда-то сверху.

Зубков отвлекся от котлеты и поднял глаза. Перед ним стоял молодой круглолицый милиционер с плотно прижатыми ушами. Костя не расслышал фразу и поэтому немного стушевался.

— Вашу карточку, пожалуйста, — спокойно и с легкой улыбкой повторил сержант.

Зубков достал желтую карточку и передал ее сержанту. Сержант, внимательно наблюдая за подозреваемым, вставил карточку в приемник портативной информационной машины. Костя вернулся к котлете. Он еще раз разделил ее и отправил кусочек в рот. Милиционер втянул носом воздух, сглотнул слюну и что-то набрал на клавиатуре информационной машины. Костя равнодушно продолжал обедать, аппетитно заедая картошку квашеной капустой. Машинка наконец выдала искомую информацию. Сержант Дюбин сначала был недоволен тем, что сказала машина, но потом переменился в лице и улыбнулся еще шире.

— Извините за беспокойство, — сказал сержант, возвращая Зубкову карточку и присаживаясь за стол.

Костя, не переставая жевать, мотнул головой и, убрав карточку во внутренний карман пиджака, продолжил обед.

— Значит, с редакционным заданием к нам... карточки ваши ввели их в заблуждение, — сказал сержант, кивнув головой в сторону раздачи. Костя понял, что настучал кто-то из персонала столовой. — Сами понимаете, карточки двух цветов у одного человека... это настораживает.

— Я учту, — ответил Зубков, проглотив тщательно пережеванную капусту, — в следующий раз буду внимательнее.

— Как вам у нас? — добродушно улыбаясь, спросил сержант.

— Мне нравится, — ответил Костя, продолжая трапезу. — Простые рабочие люди, нормальные семьи. В общем-то, что я предполагал увидеть, то и увидел.

— Ну а иначе и быть не могло, — согласился Дюбин. — Здесь хорошо кормят. Это лучшая столовая округа.

Тут Зубков заметил, что Дюбин неравнодушен ко второй котлете, которую Костя только что расчленил и собирался уже съесть.

— Может... тоже пообедаете? — осторожно спросил Зубков, пережевывая картошку.

— Нет-нет, — заторопился Дюбин и встал из-за стола, — мне еще рано. Обед по смене только в три часа будет.

Зубков пару секунд сидел в нерешительности, затем, не выпуская из рук вилки, тоже поднялся со стула.

— Всего хорошего, — сказал Дюбин, козырнул и протянул Зубкову руку. Костя переложил вилку в левую руку и пожал руку Дюбина. — Удачной вам статьи.

— Спасибо, — сказал Костя, проглотив недожеванную картошку.

— В следующий раз будьте поосторожнее с карточками.

Дюбин развернулся и неторопливой походкой пошел к дверям. Зубков сел на свой стул и, уже сидя, проводил его взглядом. Лишь когда милиционер скрылся за дверью, Костя вернулся к котлете.

После обеда Зубков решил покрутиться по району и посмотреть на его жизнь. Проезжая мимо небольшого сквера, он увидел что-то похожее на митинг. Припарковав машину, Зубков подошел поближе.

Посреди сквера на небольшой разборной сцене стоял человек в пенсне и, оживленно жестикулируя, объяснял собравшимся свои взгляды. Рядом с ним на сцене стояли еще четверо. Слушали оратора около пятидесяти человек. В основном это были пожилые люди и мамаши с колясками. Оратор не нарушал сон их чад, так как надрывался "вживую", без громкоговорителя. По закону митинги на улицах и в городских парках проводить разрешалось, но только без использования звукоусиливающей техники, дабы не мешать своей болтовней жителям близлежащих кварталов. Если организаторы митинга планировали участие до трехсот человек, то разрешения на его проведение не требовалось. Если ожидалось, что участников будет больше, необходимо было согласовать мероприятие с мэрией. Мэрия не могла воспрепятствовать проведению митинга, если на нем не звучали призывы к насилию и неконституционной смене власти, и она во всех случаях была обязана обеспечить порядок и безопасность его участникам. Поэтому у входа в сквер стояли две патрульные машины, с десяток милиционеров откровенно скучали, стоя за спинами митингующих.

— Что здесь происходит? — спросил Зубков первого попавшегося милиционера и предъявил ему удостоверение.

Милиционер лениво обернулся, бросил быстрый взгляд на удостоверение, затем также лениво посмотрел на Зубкова и ответил:

— Крикуны митингуют. Возмущаются нерациональным использованием налога на экологию.

Зубков подошел ближе к сцене.

— Вместо того чтобы тратить миллионы на ликвидацию последствий промышленной деятельности человека, — надрывался оратор в пенсне, — не проще ли изменить законы, регулирующие истребление всего живого.

— Да что там законы, власть менять надо, — крикнул кто-то справа от Зубкова.

Костя повернул голову. В двух метрах от него стоял старичок в сером плаще и фетровой шляпе и, краснея от натуги, пытался перекричать профессионального оратора. Старичок достал из-за пазухи красную тряпицу и, присобачив ее к своему костылю, в секунду соорудил знамя.

— Даешь власть народу!

— Клику Лебедева под суд! — поддержал его одинокий голос из толпы, размахивая над головой портретом Сталина. — Вся власть народу!

— Правильно, — согласился оратор, указывая перстом на старичка. — Основа экологической проблемы, как и большинства проблем нашего государства, лежит в бездарном управлении ставленников Лебедева. Болезнь легче предупредить, чем лечить.

— А опухоль нужно вырезать! — едва не срываясь на писк, орал старичок со знаменем. — Даешь диктатуру пролетариата!!!

Костя заметил движение в рядах милиции и, обернувшись, посмотрел на патрульную машину. Зевая на ходу, милиционер лениво шел к пенсионеру со знаменем, неторопливо раскрывая блестящие наручники.

— Это е-есть на-аш после-е-едний и ре-ши-итель-ный бо-о-ой!.. — затянул старичок, потрясая над головой портретом Сталина.

Толпа пришла в движение. Заметив приближение милиции, старичок втянул голову в плечи и, складывая на ходу портрет вождя всех времен и народов вчетверо, рванул к ближайшей подворотне. Молодой парнишка с погонами рядового пробежал за революционером два десятка метров и пошел обратно к митингующим. Он и не собирался его ловить, просто спугнул. Заметив, что его уже не преследуют, революционер остановился, перевел дух и сделал несколько осторожных шагов в сторону митингующих.

— Ленин умер, но дело его живет! — издалека заорал он, подняв над головой портрет Сталина. — Товарищ, верь, взойдет она, звезда пленительного счастья...

В этот момент революционер осекся, заметив, что справа и слева, прикрываясь кустарником боярышника, к нему крадутся два милиционера. Он сорвался с места и, петляя между деревьями, побежал к жилым домам. Милиционеры вышли из-за кустарника и быстрым шагом пошли в сторону буревестника революции.

— Нас миллионы! — кричал старик в фетровой шляпе, когда у него отбирали знамя и надевали наручники. — Эту песню не задушишь, не убьешь...

Сержант с любопытством рассматривал крепление полотнища к костылю. Деду надели наручники и повели к патрульной машине.

— Куда его? — спросил Зубков, на всякий случай предъявив удостоверение журналиста еще раз.

— В отделение, — ответил сержант, не вдаваясь в подробности, что за документ ему показали. Его больше интересовало крепление стяга.

— Что будет дальше? — спросил Зубков.

Сержант оторвался от костыля и с некоторым удивлением посмотрел на Костю.

— А что с ним можно сделать? Выпишут штраф в три сотни за нарушение общественного порядка и срыв митинга оппозиции, продержат часа два и выпустят.

Митинг продолжался. Сержант начал сматывать флаг и медленно двинулся к сцене. Зубков постоял еще пять минут и пошел к своей машине.

Домой Зубков возвращался не через город, а по кольцевой дороге. На Садовом кольце, как всегда, будут пробки, а по кольцевой хоть и крюк большой, но все равно получится быстрее. Дорожное полотно МКАД было в идеальном состоянии. Движение по полосам было дифференцированным, и это сильно способствовало увеличению машинопотока. При движении в крайнем левом ряду скорость не должна была превышать сто пятьдесят километров и не могла быть ниже ста двадцати. Седьмой ряд от ста двадцати до ста, шестой — от ста до восьмидесяти и так далее по всем рядам. Те, кто не торопился или любил ездить медленно, не мешали движению, а спокойно ползли в трех правых рядах. Те же, кто считал, что тормоза придумал трус, были избавлены от необходимости маневрировать между тихоходами. Казалось бы, пустяк, а как упрощает движение. И самое главное, снимает ненужную нервозность за рулем автомобиля.

Вообще правительство делало упор на то, чтобы не нервировать своих граждан. Если была хоть малейшая возможность успокоить нервы народа, эта возможность использовалась по полной программе. Все, что оставалось гражданину, так это жить и радоваться. За тебя уже все продумано и решение принято.

В этих размышлениях Зубков включил правый поворот и свернул на свою улицу. Он не обратил внимания на летнее кафе, мимо которого проехал на перекрестке. За четвертым от входа столиком сидели и ели мороженое Чуев и Мухин. Они же, напротив, признали машину Зубкова и, проводив ее взглядом, вернулись к мороженому.

— Твой крестник поехал, — качнул головой Мухин.

— Так что скажешь? — спросил дядя Юра. — Узнал что-нибудь?

Мухин положил ложечку в чашу с мороженым и, отодвинув ее от себя, замолчал в поисках подходящих слов для начала серьезного разговора.

— У меня две новости, хорошая и плохая, — наконец сказал Мухин и как-то странно посмотрел на Чуева.

— Тогда, как всегда, начинай с плохой.

— Нет. В этот раз я лучше начну с хорошей. Про Зубкова в компьютере на самом деле нет никакой информации. И это, на мой взгляд, хороший знак. Значит, он не подослан к нам правительством. Я проверил все базы данных. Даже по фотографии

и отпечаткам пальцев я не смог ничего найти. Еще две недели назад этот человек просто не существовал.

— Странно. Я думал, что сейчас такое невозможно, — в задумчивости сказал Чуев. — Это дает некоторые, пусть и призрачные, шансы.

— Ну а теперь плохая новость, — продолжил Мухин. — Информация по делу Зубкова поступает напрямую к Шваркину и Яншину.

— Ого, — сказал Чуев и скривил губы.

— Даже Печора ничего не знает об этом деле.

Чуев оторвался от мороженого и поднял глаза на Мухина. Он больше не произнес ни слова. Его глаза за него все сказали. Чуев был ошарашен этой новостью. Печора в этой стране знает все. Поэтому он до сих пор и министр СГБ. Тем более он не мог не знать, что отыскался на свете человек, о котором нет никакой информации в центральном компьютере.

— Вот теперь можешь говорить "ого", — сказал Мухин и вернулся к мороженому.

— "Ого"? Нет, Боря, это уже не "ого". Это "о-го-го". Оставить в неведении Печору — это, знаешь ли... чревато. Тем более в таком деле.

— Вот и я так подумал. За Зубковым постоянно следят.

— Это не столь важно, — сказал Чуев. — За нами за всеми следят.

— Филеры докладывают напрямую Яншину и Шваркину. Минуя обычную регистрацию. Для всех в стране Зубков просто странный сумасшедший.

— Ты думаешь... Яншин и Шваркин играют на себя? — спросил Чуев.