С первыми лучами солнца три русские шхуны типа 'Москва' под флагом Владимира Романова стали подходить к французскому городу Дюнкерк, пользуясь благоприятным ветром. Заметили их не сразу, а потому поначалу все шло довольно тихо. Рыбаки и торговцы неспешно выходили из порта, город вяло просыпался, а горожане еще и не проснулись в основной массе. Поэтому колокольный звон сильно ударил по ушам в этой утренней тишине.

— Пять миль, — коротко отрапортовал штурман.

— Отменно, — кивнул старший сын Петра, внимательно смотревший в сторону города. Он немного оправился от ранения и, будучи произведенный в контр-адмиралы, стремился оправдать доверие отца.

— Прикажете заряжать орудия? — Поинтересовался командир корабля. — Семь флейтов в зоне поражения.

— Нет, по кораблям стрелять не будем. Пускай бегут. Распорядитесь доставить к орудиям специальные снаряды....

Что же это были за специальные снаряды? Ничего особенного... для XX века. А для начала XVIII — страшное оружие — зажигательные снаряды на основе белого фосфора. Их особенность заключалась в том, что они не только очень неплохо поджигают все вокруг, но и выделяют при горении много ядовитого дыма, выступающего дополнительным фактором поражения. Своего рода газовая атака.

Вот именно их и обрушили три шхуны из двадцати четырех стамиллиметровых пушек 'Орхидея' на бедный город, который к началу обстрела не проснулся.

Уже после нескольких первых залпов город начало стремительно затягивать дымом пожарищ, снижая видимость. Но Владимир был к этому готов, и потому, уже с четвертого залпа корабли перешли на огонь по площадям. Точность, как не сложно догадаться, была никакая. Но это совсем не мешало успешному действию боеприпасов — город вспыхнул как сухая солома, благо, что в нем имелось прилично деревянных построек, дров, тканей и прочей горючей субстанции.

Вой, жуткий, нечеловеческий вой, граничащий с ревом, охватил всю центральную часть Дюнкерка. Потому что только так можно было описать чудовищное переплетение многоголосых воплей заживо сгорающих людей и животных вперемешку с ревом пламени.

— Прекратить огонь! — Резко произнес Владимир, после тридцатого залпа.

Более семисот стамиллиметровых тонкостенных фосфорных снарядов обрушилось на Дюнкерк всего за четверть часа.

— Уходим. — Буркнул он, спустя несколько секунд. — Занести в бортовой журнал: 'Боевые испытания новых боеприпасов прошли успешно'. Далее смотреть на этот пожар нет никакого резона. Раньше, чем через несколько дней не стихнет. Вернемся через неделю, оценим результаты.

И три шхуны, под всеми парусами стали удаляться на запад, в сторону Кале. Свое черное дело они уже сделали. Конечно, основной удар обрушился на крепость, однако и город сильно пострадал. Ни порта, ни складов, ни судоремонтных мощностей там больше не имелось. А восстановление этой важной военно-морской базы, по самым скромным оценкам, должно было потребовать несколько лет. Ну и жертвы....

Петра, конечно, немного ломало от мысли, что придется нанести удар такого рода по городу. Это ведь не полевое сражение, где армия выступала против армии. Но, после продолжительных колебаний все-таки решился. Дюнкерк был важнейшим, стратегическим портом Франции на северном побережье. Не только военно-морской базой, но и солидно нагруженным логистическим узлом. Удар по нему позволял серьезно снизить доходы французской короны и ослабить ее финансовые возможности. Плюс фактор устрашения — по его расчетам, такого рода удар должен был подорвать уверенность у французов в свою победу. И если Людовик XIV вряд ли как-то адекватно отреагирует, сожгли и сожгли, то его окружение сделает правильные выводы.

Поэтому, вынудив сдаться флот вторжения, Петр нагрузил все три балтийские шхуны новыми секретными боеприпасами и отправил сына в рейд. Точнее, сначала нанести удар по Дюнкерку, а потом терроризировать северное побережье Франции, конвоируя захваченные суда в Англию, охотно согласившуюся скупать честно награбленное. Английская элита пыталась всеми силами выйти из кризиса, вызванного Шотландской весной, а потому хваталась за любые возможности. Тем более что били их традиционного противника — Францию. Как тут не помочь? И можно, и нужно.

И если королева Анна, конечно, уже не могла ходить и доживала свои последние дни, практически полностью отойдя от дел, то курфюрст Ганновера, Георг, официально объявленный ее преемником, прилагал огромные усилия по укреплению дружеских отношений с Петром. Само собой, на взаимовыгодных условиях. Так что, доходило до совершенного маразма — шхуны Владимира время от времени собирали целые караваны рыбаков и мелких торговцев, конвоируя их через Ла-Манш, откуда не разгружаясь они шли с призовыми командами в порты Нижней Германии. Причем все металлические изделия и порох перегружались на каботажные суда и отправлялись в Россию. Медь, свинец, чугун, драгоценные металлы. Их, конечно, получалось набрать немного. Но даже такой источник сырья был намного лучше, чем ничего.

Конечно, военно-морской флот Испании, Франции и итальянских карликов пытался что-то предпринять, однако, потеряв основные силы под Копенгагеном, не имел для того достаточных возможностей. Потому как регулярное снабжение эскадры припасами позволяло трем шхунам очень жестоко карать любые деревянные суда, применяя против них не только ударные гранаты, но и зажигательные снаряды, снаряженные белым фосфором. Да еще с запредельных для гладкоствольной артиллерии дистанции.

Лишь однажды французы пригнали из Марселя линейный корабль, спешно перевооруженный с заряжаемыми с дула нарезными пушками. Но он раскрыть себя не смог, получив пару фосфорных снарядов с запредельной дистанции, а потому сгорел самым пошлым образом, ни разу не выстрелив по врагу.

Буквально за пару месяцев контр-адмирал Владимир Романов превратился в натуральное пугало Западной Европы. Этакий Эдвард Тич Северного моря, очистивший его просторы от всех судов кроме тех, что ходили под союзными или нейтральными флагами. Единственное отличие, пожалуй, заключалось в том, что вместо знаменитого пиратского флага, на флагмане контр-адмирала развевался малый родовой штандарт с медведем, нагло ухмыляющегося своим врагам, грозя большим эрегированным членом.

Петр вернул шар, который пытались забить в Балтийскую лузу. Как обычно — с процентами.

Глава 7

2 октября 1713 года. Москва

Луи-Александр, граф Тулузский шел неуверенной походкой по малому Преображенскому дворцу с одной лишь мыслью — не опозориться. В то время как ужас протягивал к нему свои холодные, мокрые, липкие пальцы, заставляя колени предательски подгибаться, а сердце сжиматься, вызывая духоту и какое-то помешательство. Но оно и не удивительно. Истории о том, что русский царь предпочитает не наслаждаться пытками и казнью своих политических противников, как и должно цивилизованному человеку, а ссылает их на далекий северный остров, ходили по Европе давно. Этим жутким, страшным островом пугали молодую поросль аристократов. Рассказывая о том, что там они всю свою недолгую жизнь будут работать на рудниках в совершенно нечеловеческих условиях. Унижение, мучения, отчаяние. Именно эти три чувства должны были по варварской задумке превратить перед смертью всех аристократов, посмевших вредить могущественному Петру, в полное ничтожество. Сломанное и раздавленное. По крайней мере, именно такие ходили слухи. Отчего Луи-Александр откровенно трусил. Да, конечно, довольно странно вызывать к себе пленного аристократа, дабы потом отправить в этот ад. Но, кто знает глубину изуверства этого садиста?

И вот приемная.

Луи-Александр замер.

Секретарь русского царя спокойно и невозмутимо посмотрел на гостей. Выслушал рапорт командира конвоя и, взяв какой-то странный прибор, несколько раз повернул ручку, приложил кривую штуку к лицу, а потом заговорил в нее.... Граф ахнул! Потому как из этого непонятного прибора отчетливо донеслись ответные звуки. Но как? Это ведь невозможно! Что за чудо?

Впрочем, поразмыслить ему не дали.

Секретарь Петра встал из-за стола и сделав шаг навстречу, на чистом французском языке произнес:

— Государь готов вас принять. Следуйте за мной.

Потом развернулся и, не проверяя последовал ли граф за ним или нет, направился к дверям, ведущим, очевидно в кабинет царя. Луи-Александр двинулся за ним. Не задумываясь. С покорностью обреченного. Прослушал рапорт секретаря, отметил хлопок закрываемой двери и... застыл, слегка пошатываясь, перед самым могущественным монархом в мире, не решаясь ни на что.

Впрочем, стоял он не просто так. Подсознательно с первых же секунд Луи-Александр стал сравнивать Петра с его визави — Людовиком XIV. Сразу поняв, что русский царь выглядел полной противоположностью отца.

Несмотря на некоторую сухость тела, Петр открыто демонстрировал мощь грамотно развитой и проработанной мускулатуры. Отчего графу казалось, что перед ним не человек, а ожившая античная статуя. Образ дополнялся спокойствием и какой-то сочной уверенностью в себе и своих силах. Вся одежда и обстановка в кабинете поражала лаконичностью и изяществом линий, прекрасно сочетаясь с крепостью и добротностью. Нержавеющая сталь, которую Россия экспортировала под маркой серебряная. Стекло. Редкие сорта дерева. Минимум мелких деталей. И украшения, да. Именно украшения. Их не было. Вообще не было. Никаких. Ни перстней, ни медальонов, ни богатого шитья. Разве что пуговицы и запонки белого металла. Но это же мелочь.

Кроме того, Луи-Александр заметил удивительную вещь — несмотря на закрытое шторами окно в кабинете было светлее, чем днем из-за чудных светильников. И свежо. Очень свежо, даже чуть прохладно, словно сюда просачивается струя воздуха от горной речки.

— Присаживайтесь, — тихо произнес Петр на прекрасном французском языке, кивнув на кресло, напротив. — Нам с вами нужно серьезно поговорить.

— Я вас внимательно слушаю, сир, — сглотнув, неудачно подступивший к горлу ком, произнес Луи-Александр, опавший в кресло словно кисель.

— Чем, по вашему мнению, закончится война между нашими странами?

— Миром, — не задумываясь, ответил граф. — Любая война заканчивается миром.

— Логично, — кивнул Петр, слегка смягчив свое суровое выражение лица. — И как вы его себе представляете?

— Не знаю, сир, — чуть подумав, ответил Луи-Александр, немного оживившись. Ведь вряд ли русский царь завел с ним такой разговор, планируя сослать на жуткую каторгу. — Эта война многое изменит в политической карте Европы. Интересы, силы, группировки. Мне сложно предположить даже то, как она закончится.

— Вашему отцу уже много лет, он плохо себя чувствует и вряд ли проживет еще хотя бы пару лет. Вы понимаете это?

— Вы хотите спросить меня о страстях, что кипят вокруг малолетнего герцога Анжуйского?

— Нет, — усмехнувшись, покачал головой Петр. — Вы хотите сменить своего отца на престоле?

— Я? — Луи-Александр от такого предложения совершенно растерялся. Так сложилось, что, несмотря на признание его законным сыном, ему сразу дали понять — ни о каком наследовании трона не может идти и речи. А тут такое... — Не знаю....

— Война закончится. И я хотел бы устроить с Францией мир. Хороший, добрый мир.

— Для чего вам нужен король, благодарный вам, за восшествие на престол?

— Вы схватываете на лету. Это похвально.

— Но я не смогу занять престол пока существуют другие законные претенденты. Франция не примет меня. Особенно в лице высшей аристократии. Для них я выскочка, бастард...

— Что вы знаете об экономической ситуации во Франции?

— Не так много, — пожал плечами уже совсем воспрянувший духом Луи-Александр. — Я мало такими вопросами интересовался.

— Тогда для вас будет откровением новость о том, что Франция стоит на пороге банкротства. Ничего страшного в этом нет. Испанская корона последние два века регулярно достигала этого блаженного состояния. Вы понимаете, к чему я клоню?

— Нет, сир. — Сокрушенно покачал головой Луи-Александр. — Я не силен в финансовых делах.

— Ваш отец стар и скоро умрет. Франция понесла огромные потери на Балканах. Чудовищные потери, которые ударили, прежде всего, по кошельку короля. Ведь ему для продолжения войны нужно создавать новые батальоны, вербуя добровольцев за деньги или обманом. Он, безусловно, продолжит войну. И я даже знаю, где ваш отец предпримет наступление, но это не суть.

— Вы так уверены в победе?

— А вы сами, разве не понимаете какой исход у этой войны? Только честно.

— Если честно, то после Босфорской катастрофы я потерял веру в успех и надеялся только на примирение с сохранением статус-кво. Но теперь, когда коалиция потеряла основные силы флота... я не знаю. Просто не понимаю, как коалиция сможет выиграть. У вас очень могущественное вооружение....

— И чем тогда закончится разгром новой армии будущим летом, вы тоже понимаете?

— Конечно. Это будет крах. Полагаю, что Балканским армиям он уже перестал перечислять жалование. Поэтому, после разгрома новой армии сил, способных защитить Францию, у него больше не будет.

— Поэтому я предлагаю вам стать королем-реформатором, который проведет во Франции давно назревшие преобразования. Облегчит участь простых французов и, что куда важнее — обеспечит возможность промышленникам и коммерсантам свободно развиваться.

— Вы серьезно?

— Вполне.

— Но зачем нужно печься о черни и этих торгашах?

— Потому что от них зависит благополучие Франции. Не от дворян, которые суть слуги короля, и не более того. А от тех, кто трудится во славу короны, кормит ее и одевает. Если вы проведете реформы, то получите широкую народную поддержку.

— И не менее широкую ненависть в лице дворян, — грустно произнес Луи-Александр.

— А вот это — решаемо, — улыбнулся Петр.

— Но как?

— Во-первых, здесь же во дворце итогов нашего разговора ожидает кардинал Пьетро Микеланджело деи Конти, официальный представитель Папы.

— Серьезно?! — Искренне удивился Луи-Александр. — Но ведь Папа провозглашал крестовый поход против вас!

— Он передумал и сейчас ищет пути для примирения. Поэтому он готов принять в католичество мою дочь Елену и обвенчать вас по всем правилам и канонам.

— Что?! — Ахнул граф.

— Вы против? — Невозмутимо выгнул бровь Государь.

— Нет, что вы! Нет! Идя к вам на прием, я о таком не мог даже и помыслить!

— Хорошо. Во-вторых, в Санкт-Петербурге стоит захваченный флот коалиции. Все тридцать восемь вымпелов первого ранга. Плюс двадцать семь тысяч личного состава. Прежде всего, французы и испанцы. Люди сейчас находятся в концентрационном лагере для военнопленных. Их кормят, следят за здоровьем. Но — они пленные без шанса на освобождение. Вашему отцу нечего предложить за них. Его казна пуста. Поэтому я предлагаю вам этих людей вместе с кораблями в качестве приданого. Каждый из них будет поставлен перед выбором: или он приносит личную присягу вам, как своему сюзерену и выходит на свободу с возобновлением статуса, выдачей нового платья с прибором и выплатой увеличенного жалования. Все необходимое я дам. Или он остается моим пленным до гроба. Мне как раз нужны рабочие руки в Сибири. Как вы думаете, согласятся?