Рот у него был занят. Но прозвучало это очень искренне, потому что все, кто слышал, необидно засмеялись. Мальчишка, на майке которого был нарисован как-то ушастый зверёк с автоматом, задумчиво спросил:

— Всё-таки, почему, когда на природе лопаешь, всё вкусней кажется?

— Биохимия, да и чёрт с ней, — сказал Мишка. Обвёл всех весёлым взглядом, облизал пальцы и продолжал: — Я читал как-то про походы в Век Безумия. Хотите расскажу, как они там ходили?

— Да так же, как и сейчас, — отозвался Ромка. — Я читал книжку одну... вот, автора не помню... они там даже шалаши делали. Интересно описано, кстати...

— Да, а помните кино — "Тропами пущи"? — потянулся, отставив гитару, Элек. — Там тоже поход был по местам боевой славы... Похоже на наши.

— Да не, вы не поняли! — ухмыльнулся Мишка. — Это всё про совсем старые времена, про СССР, а я именно про Век Безумия! Рассказывать?

— Давай, не томи, — День жевал какую-то травинку, глаза смеялись. Мишка кивнул и начал:

— В общем, нас бы вот так никто не отпустил. Обязательно со взрослыми. Даже если с одной ночёвкой.

— "Со взрослыми" — это со скольких лет? — перебили его.

— А... не, не помню. В общем, со взрослыми. Ещё нужно, чтобы у всех документы были, что мы здоровые... и ещё какие-то.

— Это чтобы трупы опознавать, если что? — спросили из-за костра.

— Не знаю, я рассказать обещал, а не объяснить. Может, и трупы... Дальше. Рюкзаки не больше семи килограммов весом...

— Врёшь, сразу признайся, — перебил его теперь уже Элек. — Что там нести на семь килограммов?

— Да не перебивайте, не вру, правда! — возмутился наконец Мишка. — Так, лагерь надо разбивать так, чтобы пожарная машина могла за двадцать минут максимум приехать...

— Чоооо?! Куда, в лес или в горы?! — раздалось недоверчиво-протяжное.

— Тише, мне уже тоже интересно, пусть дальше... — потребовал Ромка. Мишка кивнул ему:

— Благодарю... На костре ничего готовить нельзя, надо на специальном оборудовании. И готовить должен профессиональный повар. И из специальных продуктов, проверенных и с сертификатами... Воду пить только бутилированную...

— Это какую? С бутаном, что ли? Зачем? — опять не выдержал кто-то.

— Из бутылок, чучело! — рявкнул Мишка.

— А почему во фляжки не набрать, удобней же?

— Ёлки, я тебе по-русски говорю — специально воду купить в магазине, по бутылкам разлитую и закупоренную!

— Не понял. А откуда в магазинах такая вода? Газированная, что ли, всё-таки? — теперь Унэйри различил, что говорит полногубый мальчишка с чёлкой.

— Не, тихо, всё правильно, помните, у нас в учебнике истории снимок есть — там тогда воду в магазинах продавали, правда.

— Всё равно не понял. А родниковая чем плоха?

— Борис, ёлки!!! Ты мне рассказывать дашь или нет?! Ну вот... У костра ближе пяти метров не сидеть...

Потрясённое молчание заставило Мишку осечься хуже всякого перекрикивания. Наконец Ромка коротко и веско сказал в тишине:

— Врёшь.

— Честное пионерское, не вру! — Мишка рубанул воздух салютом. — Воооот... Местность для лагеря надо обработать от всякой кусачести, а потом построить вокруг лагеря загородку из веток, так правила безопасности требуют. Но загородку строить нельзя, в лесу что-то сооружать пожарные запрещали.

Молчание продолжалось, только стало растерянным. Полногубый Борис робко даже спросил:

— А это... а как тогда? Ну, если требуют строить, а строить нельзя?

— Ну как... — Мишка пожал плечами. — В походы не ходить, как.

Обрушился громовой хохот. Смеялся даже Унэйри — он не всё понял и недоумевал: кому и зачем понадобилось создавать такие странные правила?! Элек крикнул:

— Ну правда соврал?!

— Я, между прочим, честное пионерское дал, — серьёзно напомнил Мишка. — И знаете, парни, это смешно, конечно... но я просто вспоминаю, сколько вот таких ребят, как мы, тогда поумирало просто потому, что они ничего делать не умели. Даже просто быстро бегать не умели хотя бы. Не научились. А ведь взрослые эти — они, наверное, правда думали, что всеми этими запретами детей спасают. А оказалось — убили...

У костра опять стало тихо. Унэйри подумал, что сторки никогда не пытались укутать своих детей в безопасный кокон и положить в удобную коробочку. Он сам помнил два случая гибели мальчиков-сторков — гибели ещё в мирное время, до контрнаступления землян. Это было горе, но это всего лишь значило, что они не научились оценивать риск. А как можно научиться его оценивать, не испытывая себя? А из не испытавшего себя мальчишки — разве вырастет мужчина? Как отказаться от риска, во имя чего? Ему самому тоже доводилось дважды оказываться на краю гибели — но приходившее потом победное чувство преодоления искупало любой страх...

Интересно... Если у землян было когда-то иначе — как они сумели сделаться теми, кто побежд... не уступает сторкам в бою?

— Ветер будет утром, — сказал неожиданно остроплечий Колька. — Говорят, раньше ветра были людьми. Сказки такие есть.

— Но это не сказки, — возразил Унэйри — неожиданно для самого себя, если честно, просто вспомнился сразу почти такой же вечер, почти такая же речка и приглушённо-звонкий голос Аллаэка, и его большие, с отблесками огня, глаза, полные восторгом и капелькой испуга от того, что он сам говорил — и захотелось повторить — раз уж сам Аллаэк никогда больше ничего не скажет в этом мире... А на него все посмотрели выжидательно и удивлённо, и он продолжал: — Ветра и правда были... сторками. Их родилось четыре брата — Норстанд, Суайтр, Астайр и Вюстир. Давно. Мир был другим, совсем другим тогда. Это было не наше время, не ваше время — ничьё было время...

— Расскажи! — попросил кто-то с интересом и по кругу мальчишек у костра прошло слитное движение — все готовы были внимательно слушать. Унэйри помолчал, потом решительно согласился:

— Да, я расскажу... Так вот — это было не наше время, не ваше время — ничьё было время. У Крылатых ещё не было имён, и они не спускались к сторкам иначе как затем, чтобы сделать тем зло — сторки же не имели крыльев Братьев и плавали по воде на плохих судах, не умея сделать лучше, да и к чему было делать лучше — если ещё не родились сильные ветра, и немало приходилось мозолить руки, чтобы добраться от острова к острову? Жили тогда на острове, имени которого никто не помнит, четыре брата — Норстанд, Суайтр, Астайр и Вюстир, и каждый из них владел одной из сторон острова. А в сердце их земли, на большом холме рос меж четырёх красных камней, которые каждая новая ночь короновала четырьмя звёздами, чёрный ясень. Там собирались братья каждую седьмую ночь, пели, пили, заводили игры и хвастались своими делами, которые совершили за прошлые семь дней. И были среди тех дел добрые, а были и злые, потому что братья превыше всего ставили свою доблесть и от безвестного рождения не знали Рода своего, а где и как показать силу и отвагу — им было всё равно. Сегодня они убивали злое чудище, не дававшее покоя целому острову — а завтра нападали на селение, стоило показаться кому-то из них, что на него косо посмотрели жившие там... Немало доблестных воинов из разных Родов, кто пытаясь отомстить за обиду, а кто ища чистой славы, приходили биться с братьями — но никто из них не ушёл обратно, всех побеждали братья и, похваляясь, вешали их тела на ветвях чёрного ясеня. В свою волю и своё удовольствие жили братья и не хотели иной жизни — но лишь одно было плохо. Многие и многие девушки, соблазнясь удачей, силой и красотой братьев, приходили тайком к чёрному ясеню, закрыв лица тканями, чтобы остался неведомым их Род, и около красных камней ложились с братьями, желая понести от них ребёнка. Но ни одной это так и не удалось. Никто в лицо не смел посмеяться над пустым семенем братьев, но сами они знали, что знают все об их беде — и знание это отравляло им самый весёлый праздник и делало неполной самую большую победу, потому что для мужчины страшней беды нет, чем не оставить наследников.

И вот однажды, когда пировали они у красных камней, Норстанд сказал:

— Я придумал, как помочь нашей беде. На девятом острове к востоку отсюда живёт рыбачка, которая, как я слышал, за удачу в море сошлась с раахэном и родила от него мальчика. После такого нет у неё Рода, и нет у мальчишки настоящего отца. Мальчику тому сейчас всего одна весна, и за него, безродного, не вступятся и не станут мстить нам женщины-духи, Дизэ Рода. Мы не сделаем недостойного, если заберём сына раахэна и воспитаем его, как своего сына; как знать, может, после нашего ухода он начнёт новый, невиданный Род, и Роду тому суждено возвеличиться неслыханно? А чтобы никто ничего не узнал и никогда не бросил ему в лицо "безродный!" — мы убьём рыбачку, вот и всё.

— Хорошо ты придумал, брат, — сказал тогда Вюстир. — Много будет нам доброго из того, что ты сказал, коли случится так, как задумалось.

— И много будет недоброго всем, коли не случится того, — оспорил Астайр.

— Не случалось ещё так, чтобы не сбывалось у нас задуманное, — ответил Норстанд. — С чего бы стало иначе?

А Суайтр промолчал...

...Унэйри сразу, с ходу перекладывал строки древнего сказания на русский — и ему самому не очень нравилось, как получалось, хотя он старался подделываться под земной старинно-торжественный лад, как он его понимал. И, должно быть, получалось не так уж плохо — ему смотрели в рот...

Девять дней плыли братья и вот достигли они девятого острова, вышли на берег и, не поклонившись причалу, сразу поднялись к дому, который стоял одиноко над берегом и сушились вокруг него сети из морской травы, которыми рыбачка ловила рыбу в море и удачу на суше. Но, как видно, мимо в тот день пролетала её удача, потому что не услышала она, как подошли братья, и открыли дверь, и без приветственных слов вошли внутрь.

— Есть у тебя то, что нужно нам, — сказал Суайтр. — Ты же не нужна никому.

И с теми словами подошёл он и взял ребёнка из люльки, на которой не было родовых знаков. Хотела рыбачка забрать сына из рук у чужака, но Астайр и Вюстир схватили её и связали ей руки её поясом, а Норстанд намотал её косу на стенной светец и затянул так, что она не могла и шагу ступить, а потом замахнулся на неё ножом, чтобы убить, как браться сговорились. Но не суждено тому было случиться.

У рыбачки в доме жил съю'сэтт, потому что была она по крови из вымершего ныне светловолосого народа, малым числом жившего ещё рядом со сторками в те времена. Когда увидела она, что уносят братья её сына, а сама она ничего не может поделать — закричала она, зовя на помощь духа, заклиная его молоком и ячменными зёрнами, углями в очаге и камнем в пороге — и тут же выскочил он из-за очажной полки. Братья засмеялись, потому что увидели бородатого колченогого карлика с маленькими глазками и длинными тонкими руками. Но недолгим был их смех. Съю'сэтт ударил Астайра по голове так, что у того пошла из ушей кровь, а сам он по колено погрузился в утоптанную землю пола. И ударил Вюстира в грудь так, что тот расшиб спиною дверь и повалился, обливаясь кровью изо рта. И схватился он с Норстандом, стал его гнуть так, как прежде никому не удавалось, так, что у того затрещали кости и хлынула кровь носом, и даже оправившиеся и поспевшие на помощь Астайр и Вюстир втроём с братом не могли одолеть карлика, а он не выпускал никого из братьев из дома и бил их нещадно и сильно.

— Глупцы, — сказал тогда державший ребёнка Суайтр, не спешивший в драку, — не одолеть нам съю'сэтт, пока он возле своего очага. А он, чего доброго, убьёт нас здесь — такова сила молока и ячменных зёрен, углей очага и камня в пороге, сила, которой мы, дома от рождения не имевшие, не знаем!

Тогда Норстанд улучил миг и выскочил в дверь, а Суайтр кинул ему ребёнка через дымник. Страшно завопил съю'сэтт, но наружу выйти не решился и не смог настичь впервые в жизни бросившихся бежать от врага братьев, только длинной своей рукой кинул им вслед угли из очага, отчего на всех затлела одежда, и они долго катались по земле, сбивая пламя. И женщина, рыдая, воскликнула: "Меченые, меченые!" — но братья тогда не поняли, о чём она. Довольные тем, что сбылось, не стали они охотиться за жизнью женщины, но спустились к причалу и сели в лодку. Однако, едва девять раз взмахнули они вёслами, как сгустилась вокруг вода и вёсла уже нельзя было поднять из неё. Застыла лодка и не могли понять братья, что же сталось? В недоумении смотрели они вокруг, друг на друга и на свою живую добычу. А мальчик лежал на носовой скамье, и не плакал, и словно бы даже насмешливо глядел на братьев.

Тогда воззвали братья к самой Силе Сил. Никогда ещё они не делали этого, гордясь собою, но теперь — сделали и заклинал её Огнём Народа дать их рукам мощь, чтобы уйти из этой странной воды. Но не откликалась Сила, обычно покорная даже самому ничтожному из сторков. Вместо того девять раз ударил гром и по омертвевшей воде подошёл к лодке сам Отец Год Глаффа, Хранитель Обычая. И окаменели в никогда ранее не испытанном ужасе братья, увидев, что его лицо гневно. Год Глаффа же сказал:

— Давно уже смотрю я на вас и терпение моё исчерпалось. Вы ближе к крылатым зверям, к накьятт, которые не знают ничего, кроме своих желаний и вы так же бездумно-храбры, как эти крылатые звери — вот и ступайте к ним, в их мир, в Ар'накъя-Бокк, будьте там властителями и живите, как захочется. А здесь вам делать нечего — здесь живут те, кто знает Закон Разума и живёт по нему.

— Но разве не нарушила Закон Разума эта женщина, отдавшаяся раахэну? — осмелился возразить Суайтр. И Год Глаффа ответил:

— Я не о ней говорю, а о вас — её же судьба горька, потому что породила она Зверя Хоэррды, который прольёт много крови и станет причиной многих слёз на несчётные годы вперёд. А вы, навечно меченые своим нежеланием знать Закон — ступайте!

Он поднял руку с рогатым посохом — и увидели братья, как прочь в никуда двинулась по ожившей воде лодка со странным ребёнком на носу. И увидели они четыре недвижных тела в той лодке на скамьях и правиле. И поняли, что смотрят на ту лодку, того ребёнка, те тела — извне...