Карми. Часть 1

Но отряд, приближающийся сейчас со стороны Майяра, менее всего напоминал караван контрабандистов, да и двигался он не по какой-либо из троп, а по старинному торному тракту, ныне заброшенному.

— Майярцы, — доложил один из сургарцев начальнику заставы, немолодому, седому уже сотнику.

— Да-а? — отозвался тот. Время было обеденное, сотник только что хорошо закусил, полный желудок и дневная жара размаривали его.

— Вечно майярцы не вовремя, — заметил сотник.

Команд приготовиться к бою он не давал: каждый на заставе и так знал, что надлежит делать случае приближения неприятеля; стражи разошлись по своим местам: лучники и пращники заняли позиции на скалах, четверо с мечами встали в Воротах, прикрытые огромными щитами из тройной бычьей кожи; щиты эти перегораживали проход надежно, но не мешали стражам заставы.

— У них посольские вымпелы, — доложил дозорный.

— Посольские? — удивился начальник стражи. — С чего бы это?

Он стоял перед щитами, глядел на приближающийся отряд и ковырял в зубах выструганной из веточки зубочисткой. Посольских вымпелов начальник заставы еще не видел; глаза у него были послабее, чем у дозорного. Вымпелы? Чего-то подобного сотник и ожидал: уж очень бесстрашно, ничуть не скрываясь, направлялись к Воротам Сургары майярцы. Да и маловато их было: всего дюжина, едущих верхом, да еще несколько мулов под грузом. А вьючные мулы — уж безусловно лишнее при нападении, так что майярцы ехали мирные. Только вот зачем?

Последние семь лет Майяр Сургару игнорировал, убедившись после нескольких коротких войн, что Сургару одолеть не удастся. Тогда скрепя сердце Верховный король и Высочайший Союз допустили существование рядом со Священным Майяром сильного государства мятежных рабов. Но всем подданным короля и высочайших принцев под страхом смерти запрещено было приближаться к Воротам Сургары. Заставы Майяра тоже были мощными; они вылавливали беглых рабов, и если допускали деятельность контрабандистов, то только потому, что те давали щедрую мзду и клятвенно обещали с беглыми рабами не связываться.

А вот теперь появляется это неожиданное посольство...

Сотник отбросил щелчком зубочистку и стоял, уцепив руки за пояс — смотрел, как приближаются майярцы. Теперь его и их разделяло чуть меньше четверти лиги; начальник стражи уже разглядел пламенеющие вымпелы.

— Флаги Карэна и Пайра, — доложил дозорный.

— Вздор, — возразил сотник. — Карэна болен. Смотри получше.

— Карэна, — обиделся дозорный. — Я флагов его никогда не видел, что ли?

Карэна... Не могло быть старика Карэны среди этих майярцев; Карэна уже давно лишился возможности передвигаться верхом. Полупарализованный, он теперь никогда не покидал своего замка... Карэна умер, догадался сотник. Только так можно было объяснить появление флага Карэны на границе с Сургарой. Более молодой, более здоровый наследник Карэны приближался сейчас к заставе.

Сотник вглядывался в приближающихся майярцев, но никто из них не был похож на наследника Карэны. Пайра?.. Да, Пайру начальник стражи видел. Молодой Пайра, уже прославленный своей доблестью, был единственным аристократом среди всадников; остальные были много проще: служилые дворяне и простые солдаты. Однако два флага бились на ветру над их головами.

— Уж не стал ли Пайра наследником Карэны? — пробормотал сотник.

Стоящий рядом с ним дозорный пожал плечами. Это было слишком невероятно. Получив имя Карэны, род Пайры стал бы по влиянию на страну равен Горту или Ирау; вряд ли Высочайший Союз спокойно бы воспринял это, и тем более вряд ли старик Карэна ни с того ни с сего передал бы высочайшую власть своему нелюбимому вассалу. Не зря же Карэна пытался уязвить все более богатеющий и богатеющий род Пайра! Он поручал Пайре самые неприятные задачи, задевающие честь гонористого вассала; Пайра терпел, снося бесчестье стиснув зубы; слишком высоко Пайра ценил законы чтобы позволить себе ответить на обиды.

— Пайра выполняет очередное поручение, — решил для себя сотник. — Уж не думаешь ли ты, что Пайра по своей воле приедет в Сургару?

Дозорный молчал. Начальник явно не ожидая ответа.

А Пайра был уже совсем близко.

Сотник выступил вперед и сказал, подняв руку:

— Привет тебе, высокорожденный Пайра!

Пайру обращение такое покоробило; лицом своим он владел плохо, заметная гримаса скользнула по скулам, но он взял себя в руки и ответил:

— Привет тебе, страж Ворот.

Сотник ждал.

Пайра помедлил и сказал:

— Меня ведут в Сургару мои вассальные обязанности. — Он смотрел строго, не мелькнет ли тень усмешки по лицам сургарцев, но сургарцы были серьезны и внимательны. — У меня поручение в дом Руттула.

Сотник молчал.

Пайра сделал паузу и продолжил:

— Так что мне нужно проехать в Сургару.

Необходимость объясняться с бывшим рабом казалась Пайре унизительной, но сотник не собирался щадить чувства вельможного майярца.

— Ты не сказал ничего, — проговорил сотник, — что объясняло бы цель твоего прибытия в Сургару, высокорожденный Пайра. И я бы хотел посмотреть твои подорожные.

— Откуда у меня могут быть сургарские подорожные? — возмутился Пайра. Терпение его имело предел.

— Покажи майярские, высокорожденный Пайра.

Пайра демонстративно шумно выдохнул, но на сотника это не произвело впечатления. Тогда он опустил руку в седельную сумку и достал пергаментный свиток.

Сотник ступил вперед и взял свиток из руки Пайры. Он внимательно осмотрел печати и подписи; глупо, конечно, подозревать в подлоге такого знатного человека, как Пайра, но служба есть служба; сотник нашел печати удовлетворительными и принялся изучать текст подорожной. Читал сотник неумеючи, водя пальцем по строкам, шевеля губами; понимал прочитанное он не очень хорошо — ему то и дело приходилось возвращаться к уже прочитанному.

Пайра терпеливо ожидал. Текст подорожной не был длинен, но сургарец разбирал его долго; наконец, когда терпение Пайры стало истощаться, начальник заставы свернул пергамент, оглядел еще раз, уже не очень внимательно, и вернул Пайре.

— Тут ничего не сказано о цели твоего путешествия, высокорожденный Пайра, — сказал сотник. — Я все же прошу тебя объяснить, какое право ты имеешь разъезжать под флагом Карэны?

Право?! По мнению Пайры, не сургарцам бы разбирать его права, но он снова сдержался и сухо объяснил, что высочайший Карэна решил передать свой знак Оланти внучке своей, принцессе Савири, жене Руттула и дочери короля Лаави. (Пайру передернуло, когда он титуловал принцессу: по обычаю полагалось именовать женщин сначала по имени мужа, и лишь потом — по имени отца, и Пайре пришлось сделать над собой усилие, упоминая имя мятежника Руттула впереди королевского имени.)

Сотник раздумывал. Передача знака Оланти принцессе Савири была еще невероятней, чем все то, что он успел придумать, пока глазел на приближение майярского отряда к заставе. Если принцесса Савири получит сан высочайшей, это будет означать, что Руттул получит возможность влиять на политику Майяра. Как могли допустить такое высочайшие принцы?

Сотнику подумалось, что вся эта история — всего лишь уловка, хитрость для того, чтобы майярцам удалось проникнуть в Сургару. Но какая может быть выгода от вторжения в Сургару столь малочисленного отряда?

— Трудно поверить, — сказал сотник в лицо Пайре.

— Ты сомневаешься в моих словах, сургарец? — спросил Пайра с угрозой.

— Твой рассказ мне кажется сказкой, — ответил сотник. — Может, он правдив. Но что заставит меня в него поверить? Только не твой меч, высокорожденный Пайра.

Пайра отпустил рукоять меча, за которую схватился, несколько мгновений рассматривал сургарца, что-то соображая, а потом вынул из-за пазухи сафьяновый коробок. Сотник протянул к нему руки, но пайра коробок не отдавал: он раскрыл его, и в этом футляре на темно-лиловом бархате сотник увидел драгоценный цветок. Сотник разглядывал изделие из золота и изумрудов внимательно; но разве мог он понять, подделка это или же перед ним действительно знаменитый знак Оланти, каких всего семь на весь Майяр.

— Ты убедился? — спросил Пайра. Сотник поднял на него глаза. Более, чем драгоценность, его убедило поведение Пайры: Пайра нервничал, Пайру угнетала необходимость вести переговоры с бывшим рабом, Пайру коробила необходимость показывать этому рабу священный знак Оланти, да и хотелось Пайре, вероятнее всего, находиться сейчас далеко отсюда, где-нибудь в Майяре.

— Хорошо, — сказал сотник. — Я дам тебе, высокорожденный Пайра, двоих моих солдат в сопровождение. — Он оглянулся. — Пропустите их, — крикнул он.

Мечники сдвинули щиты в сторону. Проход через Ворота был открыт.

Пайра махнул своему отряду и поехал вперед, в узкое ущелье, которое издревле называлось Воротами Сургары. Он был здесь впервые и потому позволил себе с любопытством оглянуться вокруг. По его мнению, гарнизон ворот был слишком велик; чтобы защищать это великолепно обустроенное природой место, людей требовалось гораздо меньше, но Пайра тут же и сообразил, что если бы он был властелином Сургары, он оставил бы в Воротах людей гораздо больше, чем решил сначала — не стоило полностью доверять неприступности скалистой гряды, стеной стоящей от моря до Миттауских болот.

Ворота Сургары ничем не напоминали обычные крепости с высокими стенами, неприступными рвами, с башнями и внутренними дворами, но это действительно было прекрасно защищенное укрепление. Божьим соизволением и человеческой смекалкой здесь было создано одно из чудес мира.

Ворот как таковых здесь не было. Когда отошли в сторону мечники, унося с собой тяжелые щиты, ущелье показалось Пайре пустым, но он почти сразу понял, что ошибся. Он поднял голову и обнаружил над собой настоящий город. Домами в этом городе были пещеры, улицами — раскинутые висячие мостики и лестницы. И в этом городе жили люди — не только воины пограничной стражи, но также их жены и дети.

Весть о неожиданных гостях уже разлетелась по всем пещерам, и десятки глаз смотрели сейчас, как проезжают внизу извечные враги.

Пайра воспринял эти взгляды как очередное унизительное испытание; поделать было нечего, приходилось терпеть, каждую минуту ожидая плевка или камня на голову. Люди Пайры тоже притихли, посматривая по сторонам и вверх враждебными взглядами; они чувствовали себя как в ловушке и ежесекундно ожидали нападения.

А сургарцы смотрели на них сверху, переговаривались негромко и непонятно на тарабарском языке беглых рабов.

Ущелье казалось бесконечным. Пайра механически отмечал умело устроенные камнепады; жутко было проезжать под ними, зная, что достаточно сургарцам обрезать несколько веревок и громадные кучи камней устремятся вниз, погребая под собой все, что ни подвернется.

Затем о том, что было сверху, пришлось забыть. Сухое каменистое дно ущелья вдруг превратилось в гниющее болото; уровень воды был высок, но стало скользко; лошади оступались, а две и вовсе упали в черно-зеленую муть.

"Не хватало еще мне свалиться на потеху черни", — думал Пайра, отметая в сторону мысли, что болото устроено сургарцами нарочно. Но это, конечно, были шуточки богов: болото, взбитое конскими копытами, обернулось скромным ручейком и заструилось вперед, к Сургаре.

Пайра оглянулся на Мангурре, своего хокарэма-телохранителя. Мангурре, не страдая излишней гордостью, смотрел вокруг во все глаза; на его курносом лице было написано удовольствие; он сейчас казался совсем бестолковым, но Пайра не настолько плохо знал своего телохранителя. Мангурре уже соображал, каким образом он взялся бы за штурм Ворот Сургары; он любил такие задачки, хотя, когда дело доходило до того, чтобы претворить в жизнь их решение, он обычно отходил в сторону и предлагал делать это другим; Пайра подозревал, что поступал Мангурре так не из скромности или лени, а для того, чтобы посмотреть, как безупречный план может быть погублен ошибками исполнителей.

Двое сургарцев, выделенных сотником для сопровождения отряда, посматривали на Мангурре неодобрительно. В старшем из них было больше злости; второй, совсем юнец, проявлял скорее интерес к одному из врагов, о которых много слышал, но никогда еще не видел; он окидывал хокарэма быстрым взором и почти неслышно шептал что-то своему спутнику. Мангурре казался ему не более опасным, чем остальные майярцы. Старший сургарец знал, что это не так; ему в жизни всего удалось повидать — об этом говорил след от кольца на его запястье, и о хокарэмах он знал не понаслышке — недаром он придерживал коня, стараясь ехать на два корпуса сзади.

Хокарэмы... О них сотни небылиц гуляют по Майяру и — особенно — за его пределами. Но разве что сами хокарэмы могли бы разобраться, есть ли в тех небылицах хотя бы одно зерно истины.

Многое говорили о хокарэмах, даже приписывали им тайные празднества с чуть ли не людоедскими обрядами, но никто никогда не сомневался в их жестокости.

Но разве можно поверить в это, глядя в простоватое лицо Мангурре?

В стенах ущелья давно метался грохот: отряд приближался к водопаду. Река, которая, собственно, и создала Ворота Сургары, сейчас, в сухое время года, была совсем немноговодна, скорее напоминая ручей. Она устремлялась по тому рукаву, который вел к Сургаре; второй рукав, спускающийся к Майяру, наполнялся водой только в осенние дожди или весной, когда таяли снега; тогда река поворачивала вспять ручеек, превращая Ворота в неприступное ущелье. У водопада старший сургарец предложил спешиться и идти по узкой тропе, ведя коней в поводу. Здесь легко можно было оступиться и упасть во взбитую тяжелой струей воду в яме у подножия водопада.

Мангурре успевал посмотреть и под ноги, и вверх. Там, на высоте сорока локтей была проложена "сухая" тропа, обеспечивающая связь с Сургарой во время паводков. Для верховых та тропа не годилась, пешие же скороходы могли в любое время отправлять в Тавин. "А может, у них на выходе из ущелья застава со сменными конями?" — размышлял Мангурре, и так оно и оказалось, но обнаружилось это только на следующий день, поскольку ночевать им пришлось в ущелье, на специально оборудованной для этого площадке. Здесь было тесновато, но другого места для привала в полузатопленном ущелье не было. Для караванов, следующих в Сургару и из Сургары, был устроен бревенчатый настил с несколькими хижинами и местом для костра. Пайре хижины не понравились, он брезгливо приказал поставить для него палатку.

Утром, когда в ущелье было еще темно, путь продолжился, и только ближе к вечеру, когда стены начали расступаться, отряд вышел на открытую холмистую равнину.

Тут Пайра и велел останавливаться на ночлег, хотя до заката было еще далеко. Такая остановка была вполне в порядке вещей; в портулане, которым запасся Пайра перед поездкой, остановка даже настоятельно рекомендовалась, и сургарцы, которым он сообщил о своем решении, тоже ничуть не удивились; старший сказал даже, что и сам бы это посоветовал — путь по ущелью был не из легких.

А два дня спустя, в третьем часу после полудня отряд Пайры въезжал в Тавин. Уже задолго до этого местность стала людной; Пайру коробили устремленные на него удивленные, а часто и враждебные взгляды, но делать было нечего. В Тавине же поглядеть на майярцев сбегались целые толпы, и надо сказать, они вовсе не молчали. Правда, оскорбительных выкриков Пайра не слышал, но неодобрительный шепоток сопровождал отряд на всем пути от городских мостов до дома Руттула.