"Ночи Белладонны и другие рассазы"

Ничто подобное никогда не могло сформироваться как единое целое, неповрежденное и массивное. Такая гора также не могла упасть из космоса и каким-то образом оказаться в равновесном положении в атмосфере. Она превратилась бы в пепел при первом же прикосновении воздуха, и если бы несколько фрагментов размером с валун и попали в глубину, то двигались бы слишком быстро, чтобы когда-либо осесть на этих уровнях.

Более вероятно, подумала я, что гора приобрела такую форму в результате медленного процесса аккреции. Крошечные частицы, размером с пылинку, могли переноситься в атмосфере в результате нормальной циркуляции. Если бы эти частицы слипались, они могли бы начать образовывать более крупные плавающие структуры. При условии, что плотность скопления была меньше плотности вытесняемой атмосферы, они не затонули бы. Но полет на одной и той же фиксированной высоте требовал некоторого тонкого процесса регулирования. Если живой материал заполонил всю гору, а не только ее видимую кору, то, возможно, то, на чем я стояла, было бы правильнее рассматривать как существо или колонию существ, которые включили неодушевленную материю в свою матрицу. Биологические процессы — поглощение и удаление газов, органических молекул, других переносимых по воздуху организмов — могли бы легко обеспечить средства регулирования высоты горы.

Итак, возможно, это больше, чем просто примечание. Но для моего начальства это представляло бы лишь отдаленный интерес. Простые организмы часто выполняли сложные задачи, но это не делало их полезными в военном отношении. Если находку нельзя было использовать в качестве оружия или каким-то образом применить в наших интересах, она была бы занесена в базу данных с низким приоритетом. Полезная тактическая информация, не более того.

Мой скафандр уже достаточно остыл. Я резко повернулась обратно к скале, и в этот момент по светящимся нитям пробежал импульс оживления, разбегаясь во все стороны.

Я не могла себе этого представить.

Сеть отреагировала на мое присутствие. Я снова замерла, наблюдая, как узор возвращается к своему прежнему состоянию покоя, а затем снова приходит в движение. По нитям пробежала яркая рябь, вздымаясь и отскакивая. И прямо на моих глазах из грунта, казалось, пробивались новые жилки и ответвления. Возможно, они были там всегда, но активировались только сейчас, и было невозможно избавиться от ощущения, что я спровоцировала всплеск роста, интерес к себе.

Оно знало обо мне.

Мое сердце бешено заколотилось. Теперь это гораздо больше, чем просто примечание. Реагирующий организм, способный к низкому уровню обработки информации. И к тому же совершенно неизвестный. Если бы флот личинок не уничтожил наш, не вынудил нас лететь в эту систему, если бы их преследующая фаланга не загнала нас в эту атмосферу, не сократила наш флот до нескольких искалеченных выживших, а затем и до одного поврежденного корабля...

Медленно мой взгляд вернулся к горе за этой. Я не должна была ничего видеть из-за пустоты тьмы. Но там было слабое свечение, которое я никак не могла не заметить раньше. Всплеск активности в этой живой сети вызвал эхо в другой горе.

Призыв и отклик. Общение.

Личинка подобралась к мине так близко, как только могла. Это был мой шанс, мой единственный шанс уничтожить личинку. Все, что мне нужно было сделать, это отдать команду на подрыв.

5

Мы посмотрели друг на друга.

Голова инопланетянина была скрыта под металлическим шлемом с выступами, где не было лицевой панели или видимых датчиков, но я все равно чувствовала давление его внимания, медленное отслеживание его взгляда, когда он изучал меня с близкого расстояния. Даже сейчас, как заверили нас наши теоретики, личинки знали гораздо больше о нашей броне и оружии, чем о том, что находится внутри наших скафандров. Мы были осторожны, чтобы не позволить им такой роскоши, как пленники или слишком много неповрежденных тел. Но что именно они знали — в жестких пределах своих знаний и невежества — в этом никто не мог быть уверен, кроме самих личинок.

Но тут что-то царапнуло по моему лицевому щитку. Это была вспышка бесцветного света, исходившая из точки прямо под головой восьмеричного Воина. Я прищурилась, но вспышка была слишком тусклой, чтобы быть выстрелом из оружия. И она самоорганизовалась, формируясь в узор из символов, который мой мозг не мог не наполнить смыслом.

Почему?

— Что "почему"? — ответила я одними губами, почти не задумываясь.

Почему ты не убила?

— Ты не стоил затрат на мину. — Затем я моргнула в раздражении и замешательстве. — Подожди. Как ты вообще понимаешь меня?

Ты создаешь звуки. Читаю звуки через твое стекло. Знаю твой язык. Все восьмеричные Воины знают твой язык. Ты называешь нас восьмеричными Воинами.

— Да, — ответила я. — Но ты не должен нас понимать. Никто не говорил, что вы можете это сделать.

Мы не рекламируем это преимущество.

Это были всего лишь слова, разлетевшиеся по моему лицевому щитку. Но в ответе личинки невозможно было не уловить сардонической недосказанности.

— Да, наверное, вы этого не сделали. Точно так же, как мы бы не хотели, чтобы вы знали, если бы мы могли читать ваши сообщения. Вы изменили бы свои методы шифрования, и нам пришлось бы... не знаю, выучить новый язык или что-то в этом роде. Но тебе не следовало говорить мне об этом, не так ли? Теперь я знаю.

Знаешь, но не можешь сообщить. Твои сигналы не проникнут через эту атмосферу, а даже если бы и проникли, снаружи их никто не услышит. Ваш флот превратился в пыль. Ты больше не увидишь таких, как ты. Как и я. Так что между нами не должно быть секретов.

— Похоже, ты планируешь умереть здесь, личинка. У меня другие планы.

У тебя планы? Мне хотелось бы их услышать. Ваша эскадра уничтожена. Ты — последняя выжившая на последнем корабле, а я — последний из своей преследующей фаланги. Теперь мы одни, и наши скафандры отказывают у нас обоих. У нас нет ни оружия, ни средств причинить вред друг другу. Мы не можем ни проникнуть глубже, ни подняться наверх. Наша единственная судьба — умереть здесь.

— Ну и что, личинка? Ты был создан, чтобы умереть.

А ты нет?

— Я родилась. У меня есть имя, семья. Я Мать-воительница... — Но все, что я надеялась сказать дальше, замерло где-то на полпути между моим сознанием и ртом. У меня было имя, это я знала. Мне его дали. Но это было так давно, что казалось каким-то древним пятном, которое почти стерлось из виду. — Я — Мать-воительница, — повторила я со всей убедительностью, на которую была способна, как будто это действительно было мое имя. — Мать-воительница. По крайней мере, имя у меня есть. А кто ты, если не восьмеричный Воин?

Я — Греймут. И ты права, Мать-воительница. Я был создан для войны. Но кто из нас не был таким?

— Мы не похожи друг на друга.

Возможно. Но ты все еще не ответила на мой вопрос - по крайней мере, не удовлетворила меня. Ты установила мину. Я, конечно, нашел ее, но к тому времени было уже слишком поздно, если бы ты взорвала ее дистанционно. Взрыв уничтожил бы меня. Итак, почему ты не убила меня?

— Ты знаешь почему.

Ты узнала о местных организмах. Поняла, что, уничтожив меня, повредишь им. Но это была всего лишь одна из этих плавучих гор. Это не нанесло бы большого вреда остальной экологии.

— Я не была уверена.

А если бы ты была уверена, Мать-воительница? Изменило бы это что-нибудь?

— Конечно. Я бы избавилась от тебя. Я все это время пыталась убить тебя. С чего бы мне останавливаться?

Потому что все мы способны передумать.

— Я не такая. Мы не похожи, ты и я. Мы разные, Греймут. Я бы убила тебя сейчас, если бы был способ. После всего, что с нами сделали личинки, я бы не колебалась.

Военные преступления.

— Да.

Мы хорошо знаем об этом, Мать-воительница. На самом деле, очень хорошо.

6

Некоторое время мы молчали. Когда Греймут спросил меня, заметила ли я изменения, я не спешила отвечать, не желая, чтобы личинка подумала, что я тороплюсь с разговором. Но этот вопрос не давал мне покоя из-за моих собственных наблюдений, и часть меня задавалась вопросом, когда же я соберусь спросить что-то подобное у инопланетянина.

— Появились светящиеся нити. Они, кажется, концентрируются вокруг нас, растут и разветвляются рядом с нашими телами. Я имею в виду, рядом с нами.

Кстати, о телах, Мать-воительница. Скоро мы станем ими. Но я рад, что мы пришли к единому мнению относительно нитей. Я следил за ними, насколько это было в моих силах. Они определенно реагируют на наше присутствие. Значит, мы сделали открытие - мы оба.

— Так ли это?

Я так думаю. Это более сложный организм, чем мы первоначально предполагали.

— Говори за себя. — Но мой ответ прозвучал раздраженно, и я заставила себя признать, что личинка была отчасти права. — Хорошо, это нечто большее, чем просто светящаяся зараза. Он быстро реагирует и, очевидно, способен к быстрому росту, когда возникает необходимость.

Какой бы ни была необходимость.

Через некоторое время я спросила: — Ты сталкивался с чем-то подобным раньше, Греймут?

Восьмеричным Воинам не рассказывают всего, Мать-воительница. Мы узнаем только то, что нам нужно. Несомненно, у вас все по-другому.

— Да, — машинально ответила я. Но заколебалась. — Я имею в виду, что мы образованные люди. Мы должны быть образованными, на нас возложена вся ответственность. Но я не так уж много знаю о планетной экологии. Если бы я могла вернуться на свой корабль, на свой флот, то могла бы отправить запрос...

Да, я тоже мог бы задать вопросы. Четырежды-Планировщикам, Трижды-Тактикам или даже Дважды-Думающим, если бы мой вопрос сочли достаточно важным. Но, как и тебе, мне нужно было бы вернуться на свой корабль, и в этом заключается небольшая трудность.

— Никто из нас никуда не полетит, — сказала я.

Да. Это так.

Краем глаза я уловила желтый свет. Повернула голову, насколько это было возможно. Мой скафандр стал жестким, когда уровень его мощности снизился. Нити вокруг меня разветвлялись и переплетались, постепенно увеличивая плотность, образуя нечто вроде размытых очертаний моей фигуры. Свечение организмов пульсировало в странном ритме, цвет менялся от зеленого к желтому, от желтого к зеленому. Тот же процесс происходил и с личинкой: тонкие нити начали расползаться по бокам брони Греймута, концентрируясь вокруг швов и сочленений, как будто искали способ проникнуть внутрь...

— Ты говорил о преступлениях, — сказала я, отбрасывая мысль о том, что тот же процесс проникновения, должно быть, происходит и с моим собственным скафандром. — Не буду притворяться, что мы не нанесли вам серьезного удара. Но давай не будем притворяться, будто мы сами захотели эту войну. Это было подлое наступление, вторжение в наше пространство, демонстрация ваших милитаристских намерений впереди ваших флотов. Если бы вы оставались в своем секторе, не было бы ни войны, ни военных преступлений...

Несмотря на то, что я изменила угол наклона головы, свет личинки все равно падал на мой лицевой щиток.

Нас изгнали из родных миров, Мать-воительница. Нас захватил противник, который был сильнее всех нас. Мы сопротивлялись, как могли, но вскоре стало ясно, что нам придется перебраться, просто чтобы выжить. Но мы не хотели войны и знали, что наше вторжение в ваш сектор может показаться провокационным. Перед отправкой наших эвакуационных флотов мы передали то, что, как мы надеялись, будет воспринято как оправдание. Мы показали записи о том, как доблестно мы боролись с противником, доказывая, что сделали все возможное, чтобы избежать этого вторжения. Мы думали, что суть наших просьб будет понятна любому цивилизованному виду: что мы ищем помощи, убежища, взаимного сотрудничества. Однако постепенно поняли, что наши сообщения были неверно истолкованы. Вы восприняли их скорее как угрозы, чем как оправдания. Мы попытались загладить свою вину - изменили тактику ведения переговоров. Но к тому времени ущерб был уже нанесен. Наши эвакуационные корабли уже сталкивались с вооруженным сопротивлением. Просто чтобы выжить, нам пришлось перейти в контрнаступление. Даже тогда мы намеревались держать вас на расстоянии достаточно долго, чтобы наши мирные намерения стали очевидными. Но этого так и не произошло.

— Можешь повторить это еще раз.

Нас изгнали с наших родных планет...

— Это фигура речи, Греймут. Это означает, что я согласна с твоими словами, но подчеркиваю, что в сказанном тобой есть доля преуменьшения.

Значит, ты согласна. Это уже что-то, не так ли?

— Тебе рассказали одну историю, одну версию событий. Может, это правда, а может, и нет. Очевидно, я не считаю тебя лично ответственным за то, что ваша сторона сделала с моей...

Это большое облегчение.

— Я серьезно.

Тогда я окажу тебе ту же любезность, Мать-воительница. Я не возлагаю на тебя личную ответственность. Там. Все наши разногласия разрешились одним махом. Кто бы мог подумать, что это может быть так просто?

— Это просто, потому что мы не имеем значения.

Если мы когда-либо что-то значили. Я не так уж много значу. На каждого павшего восьмеричного Воина приходится еще миллиард. Полагаю, ты была гораздо важнее в своих военных действиях.

— Мои отпрыски смотрели на меня снизу вверх. В этом смысл жизни Матери-воительницы. — Я задумалась, прежде чем продолжить. — Но надо мной всегда были люди выше меня. Уровни командования. Старшие офицеры. Они дали мне эскадру... но это была всего лишь одна эскадра.

Которую ты потеряла.

— Которую ты у меня отнял.