Горячее лето 42-го

Зимой тоже было чем заняться. Лыжные марш-броски, километров на десять, катание с высоких бугров, которые казались горами небывалой высоты. Бег на лыжах наперегонки, хоккей, конечно же, да и просто на коньках гоняли по гладкому, чистому льду, замерзшей речки.

Так что к армии, Витька был подготовлен, более или менее прилично. Ведь недаром же, они с Андрюхой занимались спортом: бег по утрам, перед занятиями в школе. По выходным обязательно кросс, километра на три. Турник, опять же — всякие там подъемы с переворотами, выход силой, не говоря уж о простом подтягивании. Пользу, от всего этого, они поняли и буквально на своей шкуре испытали гораздо позже, в рядах Советской Армии. Кстати, бегали не щадя живота своего, практически в любую, даже самую паршивую погоду и летом и зимой. Никаких поблажек, все по-серьезному. Так воспитывалась сила воли. Было нелегко, конечно, но об этом они никогда в последующей жизни не пожалели. Готовились ведь поступать в летное военное училище (непременно), на полном серьезе "болели небом", занимались авиамоделизмом. В общем, готовились поступать упорно и целеустремленно, тренировались без всяких скидок — не за страх, а за совесть. Кроме занятий спортом, чтения различных журналов и книг, а также просмотра кинофильмов по авиационной тематике, друзьями предпринимались и вполне практические шаги, с целью осуществления заветной мечты.

В местном военкомате были написаны заявления, с просьбой о зачислении их кандидатами на поступление в Борисоглебское летное училище. Дальше, пошло— поехало. Проходили медкомиссию вместе с призывниками в своем родном городе, побывали на Дне открытых дверей в Волгограде, в знаменитом на всю страну Качинском летном училище. Ходили по училищу с открытыми ртами, ведь все, что они там увидели, было ужасно интересно. Витьке с Андреем удалось даже, посидеть в кабине самого настоящего реактивного самолета, подержаться за штурвал, хоть на пять минут, но ощутить себя пилотом. Это был учебный чехословацкий Л-19 и неважно, что он стоял под окнами учебных корпусов на бетонной площадке в виде экспоната, что капитан-технарь открывал фонарь обломком столовой ложки. Важно было другое — это был первый настоящий самолет, который они видели в жизни так близко.

Можно конечно не говорить о том, что их восторгам не было конца, особенно после того, как они посетили учебные классы и аудитории, осмотрели многочисленные тренажеры и в самом конце посетили музей училища. Там было столько всего интересного, начиная с моделей самолетов, великолепных портретов, на которых были изображены прославившие родное училище пилоты, а также картины космонавта Алексея Леонова, отважного человека, первым шагнувшего в открытый космос. А еще настоящий скафандр! В общем, их еле выпроводили из училища. Сказать по правде, действительно уходить не хотелось и после этого похода, им еще сильнее захотелось поступать именно в летное.

Но жизнь, постоянно преподносит нам сюрпризы и, как водится, не всем и не всегда они нравятся. Такая уж штука — жизнь, и ничего тут не попишешь, к сожалению. Суровая правда была такова: их обоих "зарубили" на медкомиссии в Волгограде и обидно до соплей, но делать было нечего, с медициной не поспоришь.

Но погоревав недолго, они с Андреем решили так: идти в армию и уже оттуда, поступать в авиационно-техническое училище, что бы хоть так быть ближе к своей мечте. И все почти получилось, как и задумывалось — отслужили год и Андрюха, все же подал заявление у себя в части, удачно прошел всевозможные сборы и отборы, все мыслимые и немыслимые медкомиссии, сдал экзамены и физподготовку и все-таки поступил в Пермское Военное авиационно-техническое училище. А вот у Витьки не сложилось. Не хватило чего-то, то ли желания, то ли настойчивости. Но и Андрей, недолго побыл курсантом и видимо из-за друга, в основном. По прошествии пяти лет он, даже самому себе не мог ответить внятно, почему он, добившись, в конце концов, столь долгожданной цели, взял, да и ушел из училища. Все-таки чувствовалось, что они с Витькой чем-то связаны, какими-то незримыми нитями были крепко-накрепко сшиты их жизни и судьбы. Так что, после эпопеи с училищем, попал

Калмыков-старший обратно, в родной зенитно-ракетный полк, в свой девятый дивизион. Дослужил без происшествий, в положенный срок демобилизовался и прибыл домой в начале июня. Встретились с Витькой, который вернулся на родину на две недели раньше Андрея. Шумно и весело отметили окончание службы, погуляли на славу, подвыпив немного, наперебой рассказывали друг другу об армейской жизни, потом пели и плясали, от избытка чувств, крепко обнимались и клялись в вечной дружбе. Погуляв на "гражданке" недели две, с непривычки к праздному времяпровождению, да еще и потому, что хотелось быть независимыми от родителей — не сидеть у них на шее, посовещавшись, пошли и устроились на работу. В местном филиале Воронежского треста "Связь-Строй -1", их приняли с распростертыми объятиями — грандиозных планов у начальства было много, рабочих рук же, как водится — не хватало. Работа нравилась, время шло своим чередом. Калмыков-младший, закончив местное СПТУ, по специальности тракторист-машинист широкого профиля, тоже пришел и устроился учеником монтажника-линейщика в организацию, где работал его старший брат. Откуда, ближайшей осенью, Витька с Андреем его и проводили, в ряды Советской Армии. Так что, можно сказать, их дружба прошла испытание временем, но они, даже в самых смелых своих фантазиях, представить себе не могли, какое испытание это самое время им подсунет невзначай. Поэтому-то, Витька Хлебников почти даже не удивлялся, отчего в эту передрягу они попали одновременно все трое. Ничего удивительного он здесь не наблюдал, как будто так оно и должно было все произойти. Как бы там ни было, но они здесь, на войне, о которой он лишь читал книжки и смотрел героические фильмы. А еще Витька знал, что его друзьям грозит опасность и от того, насколько быстро он очутится в расположении батальона, может быть даже, зависит и их жизнь. Вот именно по этому, он бежал так, как никогда еще в жизни не бегал — он почти летел, едва касаясь ногами земли. Пролетел он эти четыре-пять километров просто на одном дыхании. Вот и расположение батальона. " — Быстрее! Быстрее!" — мысленно подгонял себя "спортсмен-разрядник". " — Кто же знает, сколько там, в этом лесу, шпионов засело, на самом деле. Справятся ли ребята? "

Подбежав к знакомому блиндажу на поляне, Витя Хлебников хотел прямо с разбегу попасть на прием к батальонному начальству, но не тут то было. Стоящий у входа часовой, несмотря на сонный вид, бдительности до конца не потерял. Скинув с плеча винтовку с примкнутым штыком, он преградил Витьке дорогу и довольно бодро так гаркнул:

— А ну, стой! Куда прешь? Стой, тебе говорят, а то стрелять буду!

Витька, не ожидавший такого поворота, остановился как вкопанный и, дыша тяжело, словно загнанный конь, не мог вымолвить ни слова. Наконец, слегка отдышавшись, он выдавил:

— Мне к комбату. К майору Харину. Донесение у меня, срочное! Пропусти, будь другом, — взмолился Витька, рукавом вытирая пот со лба.

— Не пущу. Не положено, — часовой был неприступен как скала и спокоен как удав. У обычно спокойного, можно сказать флегматичного по натуре Хлебникова, иногда случались, мягко говоря, эмоциональные всплески. Тут ничего необычного нет, почти у каждого живого человека, бывают такие моменты в судьбе. Но сейчас Витька чувствовал, как в глубине души начинает шевелиться глухая злость, постепенно переходящая буквально в кипящее состояние. Там, понимаешь, самых лучших его друзей, может даже убивают уже, а этот паразит его не пускает к комбату! А может еще и сержант в нем проснулся, кто его знает, но он, не отдышавшись еще, как следует, принялся во всю глотку орать на часового:

— Да ты что, боец! Офонарел тут совсем на жаре, что ли? Донесение у меня срочное! Ты меня слышишь? Ты понимаешь, о чем я тут тебе толкую? Пусти, я тебя пока добром прошу!

Часовой, отступив на шаг, вылупив глаза, смотрел на Витьку, который, не переставая орать, натурально командирским голосом, сжав кулаки, наступал на него.

— Не пустишь? Значит, я буду орать здесь до тех пор, пока меня начальство твое не услышит! А оно меня услышит непременно, это я тебе гарантирую! И тебе же, дураку, еще и достанется, потому, что у меня башка контуженная и донесение срочное! Ясно это тебе, или еще раз повторить?

Тут пришла пора удивляться часовому. Он явно не ожидал, от этого незнакомого бойца, в довольно затрапезного вида форме, такого напора. Начиная понемногу соображать, что скорее всего, у него действительно какое-то срочное дело к начальству. Хотел уже позвать дежурного, пока весь батальон не сбежался, но в это время на шум, из землянки выглянул незнакомый Витьке лейтенант. Невысокий, молодой, чернявый, с тонкими чертами лица, больше смахивающий на цыгана, он вопросительно посмотрел на часового и, улыбнувшись одними лишь глазами, поинтересовался, как бы, между прочим:

— Что за шум, а драки нет?

Часовой, однако, не опуская винтовку, нахмурил брови и обиженным голосом стал жаловаться командиру:

— Да вот, товарищ лейтенант, я ему говорю: " — Стой! Не положено!", а он прет, как танк. Говорит донесение у него, какое-то, очень важное вроде.

Лейтенант внимательно посмотрел на Витьку и сказал часовому:

— Благодарю за бдительное несение службы, боец Сергеев!

— Служу Советскому Союзу! — довольный собой, с чувством честно исполненного долга, часовой закинул на плечо трехлинейку и сделал шаг в сторону,

пропуская Витьку в землянку. Командир, одной рукой сделал приглашающий жест, другой же откинул плащ палатку на входе:

— Милости просим!

Хлебникова долго уговаривать не пришлось. Витька проскочил мимо лейтенанта в землянку, из которой всего лишь полтора часа назад, ни о чем не подозревая, он с друзьями отправился в дорогу. Спустившись, быстро "стрельнул" глазами по сторонам, пытаясь высмотреть кого-нибудь из более высоких рангом командиров, но в штабе батальона как назло никого не было. Не считая связиста, начинавшего подремывать, судя по недовольной физиономии, возле своих телефонных аппаратов и незнакомого молодого "летёхи". Хитро прищурившись, он смотрел на бойца, который отважился поднять шум на пороге штаба и молчал, видимо ожидая от него объяснений.

" — Блин! Точно на красную девицу, уставился и молчит, хоть бы представился для порядка. На цыгана смахивает сильно, ишь, прищурился-то как, загипнотизировать меня пытается что-ли? Некогда мне тут с вами в гляделки играть, время дорого! Нечего тянуть резину, нужно брать быка за рога!" — подумал Витька, но вслух сказал:

— Мне бы кого-нибудь из начальства. У меня донесение от сержанта Зиновьева. Он приказал передать его или комбату или начальнику штаба, лично в руки. Дело весьма срочное, товарищ

лейтенант, можно сказать — вопрос жизни и смерти!

"Летёха" удивленно посмотрел на Витьку, как-то враз посерьёзнел и уже другим, строгим голосом, поставил "спортсмена-разрядника" в известность:

— Лейтенант Александров! Дежурный по батальону. Командир взвода пешей разведки. Кстати, Зиновьев Михаил мой подчиненный, почерк его мне хорошо известен. Давай-ка сюда твое донесение, сейчас разберемся!

Витька моментально смекнул, как удачно этот товарищ ему встретился. Вот как раз он-то нам и нужен! Вытянулся по стойке смирно, вскинул правую руку к пилотке и бравым голосом доложил лейтенанту:

— Боец Хлебников! Сержант Зиновьев сопровождал нас, то есть, меня и братьев Калмыковых в учебную роту старшего лейтенанта Журбина. В лесу наткнулись на подозрительных военных. Предположительно на шпионов немецких, одетых в форму сотрудников НКВД. Сержант послал меня за подмогой. — И протянул Александрову записку, громко названную донесением.

Вид у командира разведвзвода был, мягко говоря, весьма озадаченный. Он взял записку, развернул, быстро пробежал глазами несколько строчек, второпях написанные Зиновьевым, и уже другим, серьезным взглядом посмотрел на Витьку:

— Где вы их встретили?

— Да километров около пяти отсюда, в лесу. Я-то сам лично их не видел, но Николай Калмыков заметил, как один из них добил, видимо раненого своего товарища, ножом.

— А с чего вы взяли, что он раненый был?

— Так Николай сказал Зиновьеву, что тот, которого зарезали, вроде на носилках лежал. Значит или больной, или раненый. Одеты они, главное, в советскую форму. Может, все-таки, наши бойцы это? А, товарищ лейтенант?

Александров, почти не задумываясь, ответил:

— Это вряд ли! Видишь ли, какая штука получается. Будь ты, хоть трижды нашим, но раненых добивать, а тем более ножом, это брат, чисто немецкие фокусы! На это они мастера! Что бы не тащить раненого с собой, взяли и убрали по-тихому и шито-крыто, думают. Мешал он им, обузой был, вот они его и порешили. Да, дела!

И тут же, без долгих размышлений, начал действовать:

— Значится так! Младший сержант Зверев! Вызывайте разведчиков, передайте сержанту Тимофееву, пусть со своим отделением срочно прибудет на КП батальона.

Зверев, услышав свою фамилию, встрепенулся и, прижав к уху массивную трубку, принялся усердно крутить ручку вызова.

— "Третий"! "Третий"! Я "Первый"! Тимофеева к аппарату! Тимофеев? — и видимо, не собираясь никому ничего объяснять, протянул трубку Александрову. — Товарищ лейтенант, Тимофеев на проводе!

— Тимофеев? Да, я! Что? После войны отоспимся! Слушай мою команду! Поднимай отделение по тревоге, оружие, боеприпасы по полной программе. Ну, ты понял. И срочно дуйте сюда. Рысью! Что? Пулемет? Э-э-э... Давай, пожалуй, пулемет и пару запасных дисков, на всякий случай. Все! Жду.

Передал трубку Звереву и приказал:

— Свяжи меня с НП, там комбат должен быть, с начальником штаба. Если не ушли еще. Связист снова принялся крутить ручку, но уже другого аппарата:

— "Заря"! "Заря"! Я "Первый"! Комбат у вас, еще? Дай ему трубку! Да, срочно! — и протянул трубку командиру разведчиков, — товарищ лейтенант, майор Харин у аппарата!

Витька, под шумок, присел на краешек знакомой лавки и, развесив уши слушал телефонные переговоры. Тем временем, Александров доложил комбату про записку, которую доставил боец Хлебников, про шпионов, заколовших своего раненого товарища и о предпринятых мерах по поиску и задержанию подозрительных личностей.

На улице послышался какой-то шум, брезент на входе откинулся и в блиндаж ввалился здоровенный детина, под два метра ростом, как говорится — косая сажень в плечах. Пышный, соломенного цвета чуб, выбивавшийся из под пилотки, такого же оттенка усы, автомат на плече, сразу видно — человек пришел по важному делу. Треугольники на петлицах позволяли сделать вывод, что это, наверное, и есть — командир отделения разведчиков, сержант Тимофеев.

Подтверждая эту Витькину гипотезу, великан, чуть пригнувшись, (голова задевала за потолок блиндажа), тем не менее, лихо козырнул и густым басом доложил:

— Товарищ лейтенант! Сержант Тимофеев, по вашему приказанию прибыл!

— Молодец, оперативно! Отделение где?