Самолёт выруливает на взлёт, вокруг него суетятся люди. Блин, пулёмёт-то я оставил незаряженным. Бася!
Огнемёт — далеко, электромагнитный пулемёт — там такой диаметр пулек! Много мелких дырочек самолёт не остановят. Высокотемпературный заряд? Попадём?
— Легко! — ответил Бася. Кремниевый болванчик стал говорить человеческим голосом. Самообучающийся, кули.
Светящийся заряд сорвался с моего плеча, стремительно перечертил тьму, догнал разгоняющийся самолёт, впился ему в красный капот, прямо за прозрачным диском пропеллера.
Всё? Приплыли? Двигло барахлит? Горит, говоришь? Что, не получается взлететь?
А кто это по мне стреляет? Вскинул руку. Выстрелов ЭМУ — электромагнитного ускорителя я даже не почуял и не увидел. Цель — поражена всеми тремя шариками. А вот человеческому телу хватило трёх маленьких, но — сквозных отверстий, чтобы почувствовать себя настолько неуютно, что жить расхотелось. Ещё бы — два тоннеля в черепе вносят такой сквозняк в головной мозг, что смерть от простуды — неизбежна.
Никого. Самолётик стоит пустой. Куда они могли подеваться? А, вот и мышки. Бегут. Ну-ну. Два тела засучили ногами, поднятые мной за шкирки. Стукнул их друг об друга. И нечаянно уронил. На голову. Перевернув. Ну, нравиться мне этот приём! Надёжно успокаивает нервы оппонентов.
И что теперь с этими летучими мышками делать? Оставить тут? Там вон — барак никак не угомониться. Весь дырявый от попаданий зенитных снарядов. Рукопашная схватка кругом кипит. Пулемёт я выронил где-то. Из ЭМУ стрелять — глупо. Шариков мало. Из плазмобоя — ещё глупее — он жрёт заряд батарейки.
1,78%. Обвоюешься!
А что это я?! Я что, один тут?
— Коль, тут я птичек поймал. Мне они — помеха.
— Видел, жди.
Вот и смена караула. И пулемёт мой принесли.
— Самолёты подходят, — прохрипел запаленный от бега генерал. Бегающий генерал! Пора паниковать?
— Надо ВПП освобождать! — продолжил он.
Понятно. И сопротивление бывших хозяев ВПП пора задавливать.
Бегу на со скоростью спорткара мимо барака, закидываю импульсы огнемётные в разбитые окна, двери, дыры в стенах. Бегу дальше по кругу, на любое неповиновение раскидывая файрболы.
Этакий круг почёта. За моей спиной — ад. Будто демон из преисподней пронёсся.
Всё, можно выдохнуть. Остальных — дотопчут. Допинчат.
Глотнуть бы чего жидкого, перезарядить пулемёт. Пора уже и внешний периметр организовывать.
Ан, нет. Надо обломки с ВПП раскидать. Бульдозеров нет — броня ещё не подошла. Боязно их в бой бросать. Спалят их, с перепугу. А нам они — целые нужны. Со всей их начинкой. Наши кулибины и сами раскурочат. Или себе мозги. А в сгоревшем — что они поймут.
Ну, Бася, посмотрим, что такое — экзоскелет! Сможем мы всё это раскидать по кустам? Смогу я ощутить в себе Халка? Какая у меня сейчас грузоподъёмность? Выясним на практике.
Над головой уже купались в небе краснозвёздные истребители прикрытия.
Я работал, как ломовая лошадь. Конечно, не один. Всем миром готовили посадочную полосу для тяжелогудящих транспортов.
Вот и они — появились над чёрной стеной деревьев и сразу пошли на полосу огней. Да, те ещё мастодонты. Я — в шоке. А шасси у них — не убирающиеся. Старьё.
Небесный лифт.
Старьё. Допотопный бомбовозы тяжело плюхались на землю. Блин, у них даже кабины пилотов не остеклены!
Но, эти древние мамонты, как волжские бурлаки, притащили за собой огромные планеры, что так же тяжело плюхались на землю.
Всё, больше я не мог любоваться посадкой наших спасителей. Надо теперь бежать от ВПП как можно дальше — врага встречать.
Немцев придурками считать — себе дороже. У них сейчас такой алярм-арбайтен настанет, что мама — не горюй! Всё, что есть — как наскипидаренное будет ломиться сюда. Не дам!
У всех своя задача. И проблем много. И у меня — своя задача.
Да, мой нож сейчас пригодился бы в раскраивании боевых машин из будущего на аэромобильные куски.
А немцы? Кто другой сможет метаться с такой скоростью вокруг аэродрома и кто сможет привнести такой бардак, как я? Я же — олицетворение Хаоса! Буду преумножать энтропию всеми возможными способами. Как Ватутин говорил — немец, столкнувшись с непоняткой, впадает в ступор. Демона Хаоса хотите? Получите, распишитесь. Будет вам не то, что ступор — столбняк! Жаль, огнесмесь заканчивается. Она — прямо в тему пошла. И ещё пошла бы на ура, но — всё хорошее всегда заканчивается слишком быстро.
Бегу, слышу — двигатели, хватаюсь за дерево — резко поворачиваю. Хрустит сдираемая моими пальцами кора. Десятки двигателей. Не вижу ещё, но Бася уже сканирует. Их я и искал. Пеленгом радиочастот их засёк, к ним и бежал. Вот они — тепловые выхлопы сквозь деревья. Колонна бронетехника. Впереди — мотоциклы. Болт на них! Их легко остановить. Надо тормозить танки. Выпили мы фанты и остановили танк. Так и будет. Захожу с боку, как раз на передовой танк. Бася, помнишь, где у них двигатели, баки, боеукладки? Молодец!
Там, в будущем, вышла какая-то белорусская игрулька про танки, дико популярная, наверное, если в ноутах и "грушников" и "хохлов" была установлена. Зачем, если в "поле" нет онлайна? Не важно. Важно, то что Бася сумел расковырять эту игрульку и воспользовался данными по бронетехнике. А сейчас, проверим — насколько белые русы приверженцы историзма в игрульках.
— Бася! Плазмоган — на тебе! — даю я команду, мыслеусилием утапливая проекционную кнопочку перед правой скулой.
Выхватываю нож. Перед лицом — трассер плазмозаряда. Уходит от меня молнией, впивается в броню танка. Горит! Сразу горит!
— Бася, замыкающего! — мысленно кричу я, пробегая прямо сквозь заметавшихся немцев, махая ножом, как казачьей шашкой — широкими взмахами пластаю тела.
Заученными до автоматизма действиями, пехота противника спешивалась, залегала, искала глазами и стволами оружия противника, но тёмный лес — молчал. Только в колонне — крики боли, треск, рёв горящих танков, оглушительный взрыв боеукладки.
Где противник? Сколько их? Видно только одного сумасшедшего, с неестественной скоростью и резвостью с одним только ножом метавшегося меж солдат. Он один, почти не вооружен. Задавят.
Ага! Ща-аз-з! Раздавитесь меня давить!
Ну, вот и последний танк выбросил флаг капитуляции алыми языками пламени.
Чиркнув виброклинком по силуэту ближайшего немца, бросаюсь головой вперёд, кувырок, перекат вбок, чиркнул клинком по бедру ближайшего, ещё кувырок, откат, встаю на ноги в низком старте, и рву когти. Адьё, ребята!
У меня не стоит задача перемножения вас на 0. Мне нужно вас остановить. Эти — встали. Надолго. А другие — идут. А там вот — пушки тащат. Штук 20. Много. Так они мне всех на аэродроме с землёй перемешают. Надо им стволы-то позатыкать.
Опять об дерево меняю траекторию бега, мчусь к этому артполку. Доложился генералу.
— Оставь. Я людей туда вышлю. С этим — сами справимся. Ты — танки останови. Это главное. Нам их пробивать — нечем. И сообщай, что увидишь. Нам тут ещё людей привозят.
Твою мать! Опять, сдирая кору, поворачиваю. Это, получается, на планерах подмогу привезли? Смертников? Дураку ясно, что всех — не увести. Многие — останутся на позиция, когда улетит последний самолёт.
Я заскрипел зубами. Суки! Попаданцы! Из-за вас погибнет столько хороших парней. Замечательных, изумительных! Эти смертники — добровольцы же. А на смерть — падлюка не вызовется. Не сделает два шага вперёд. Ну что вам за Уралом-то не переноситься?!
Бася развернул полупрозрачную интерактивную карту. Ага, ещё 7 передатчиков компактно движутся по одной из дорог. Ну, Бася, план — тот же! Я — танцую, ты — стреляешь.
1,23%.
Усталый, голодный и злой возвращаюсь я домой. Ну, как — домой? На аэродром. За моей спиной — столбы чадящих дымов. Я окружил аэродром кольцом дымов, остановив все танки, все самоходы, запалив автоколонны. Такое вот утро у меня выдалось насыщенным.
Навстречу мне спешили бойцы в пятнистых камуфляжах егерей — понравилась осназу экипировка егерей, салютовали, улыбались, криками приветствовали. Кивал в ответ. На большее — сил не хватало. Как я устал! И батарейка села — 0,32%. Отвоевался. Я уже убрал шлем, деактивировав костюм и почти все службы, приложения и оружие. Проекционные пиксели больше не висели перед лицом. Только миникарта.
Встретил меня сам товарищ генерал. Лично обнял, поблагодарил — расцеловал.
— 0,32% — ответил я ему, — Отвоевался я. Чудес больше не будет.
— Жаль, — вздохнул он, потом махнул рукой, — Справимся! Главное — ты уже сделал. Дал им по сопатке. Пока очухаются, пока пересчитаются, пока сориентируются — мы свои дела успеем сделать. Иди, отдохни. На тебе лица нет.
— Хер на него! Какие потери?
— Нормально, — махнул рукой генерал, — главное — хроников не потеряли.
— Хроников?
— Ну, да. Так стали называть наших подопечных. Первую партию уже отправили. Как ты говоришь — самых токсичных.
— Лучше бы лучших отправили. А этих — тут передушили.
— Иди, поспи, Витя. Ты — не в себе.
Я открыл рот, хотел его разъеб... поругаться. Рот захлопнул и побрёл на источник вкусных запахов. Пусть. Пусть идёт, как идёт. Сам же отказался от главенствующей роли. Вот и сопи в две дырки. Уснул я сидя на ящике, с ложкой и тарелкой в руках. И даже не почувствовал, как меня толпой (тяжелый я) отнесли, положили на ворох матрацев, укрыли несколькими одеялами. Не видел, что около меня расположились дюжина попаданцев и две дюжины осназа. Не видел. Разогнал бы. Не кучковаться!
Медвежьи сны
Мысли мои стали путаться, сплетаясь в клубок, который продолжал расти, пока в чреве клубка не зародился сон и не потёк по потокам мыслей в обратном направлении.
Но, вместо темноты сна, поток этот принёс мне яркий свет. Я осознал себя стоящим под ярким солнцем где-то в бескрайней степи, по колено в высокой, душистой траве. На мне была белая (почти) холщевая рубаха и коричневые штаны из этого же материала. Ноги мои были босы.
— Здрав будь, человече! — услышал я голос. Ясный и сочный, как голос Левитана.
Я посмотрел туда, откуда услышал приветствие. На вросшем на половину в землю камне сидел довольно колоритный персонаж. Был он молод. Лысая голова. Из макушки на плечо свисает заплетённая русая косичка, светлая кожа, русые брови, чёрные ресницы, светлые глаза насмешливы, в усмешке кривиться и рот. Подобно черепу, подбородок тоже гладко выбрит. Такой, знаете ли, казачёк. Сейчас на Украине модно стало так. Самостийно так. Ряженные.
Только этот не ряженный. Он был в доспехе. Настоящем. Кольчуга, панцирь, красный щит у ног, футляр, из которого торчал самый настоящий лук. И другой футляр, тула, со стрелами. Два меча, булава, два копья — длинное и короткое. Пояс ушитый золотом. Золотые украшения. Всё это потёртое, бэушное, битое, чиненое.
А прямо над его головой развевался на слабеньком ветерке прапор. С очень необычным изображением — герб Российский, но орел — трёхголовый. Т.е. в середине, там, под третьей короной — третья, самая крупная голова. Видимо — главная.
— Гой еси ты, добрый молодец, или тьма в душе твоей? — спросил он меня. Блин, сказка мне что ли сниться? А что там в сказках Иванушки-дурачки отвечают?
— Ты, сначала, накорми, напои, спать уложи, а потом и спрашивай, — ответил я. Это довольно дерзко. А ну, как он меня сейчас меня в капусту порубает этими мечами? Но, я же в сказке?
Он довольно заржал, широко открыв рот, полный белых зубов, откинувшись, схватившись за живот. Отсмеявшись, он пристально всмотрелся в меня.
— Да ты же — беспутный! — вынес вердикт он.
— Да ты что?! — всплеснул я руками, — Вот напасть-то! Так и заблудиться недолго!
— Ток, думаю, неспроста ты тут оказался. Урок у тебя?
— Да, нет — школу я давно закончил.
Он нахмурился:
— Ты и урока своего не знаешь, — вздохнул он, — счастливый безумец. А я вот — свой урок усваиваю. И признаю его — невыносимо тяжким.
— И в чём урок твой? — спросил я его. Рубить он меня, похоже, не собирается. И это уже хорошо.
— Обернись, — велел он мне.
Я обернулся. И увидел (почему только сейчас?) дымы от горизонта до горизонта.
— Вот и урок мой идёт. Изменник ведёт орду пёсеголовых. А это горят города и посады людские. И некому их остановить. Не до них людям. Пока пёсеголовые к тыну не подойдут — не почешутся. Так и гибнут в их потоке, как сухостой под паводком.
— Как обычно. А кто это — пёсеголовые?
— Увидишь. Они уже близко.
Он горестно склонил голову. Стал вещать мне ли или себе — непонятно:
— Прав брат — поросли души людей жиром, подобно сухим мозолям. Перестали свет от тьмы отличать. Правду от кривды. И сердца их поросли мхом. Любить не способны стали. И чресла их не дают потомства. И тела их заросшие жиром. Как пороси, на ноги сели. Отвернулся Бог от нас, неблагодарных. Не достучался я до их разумов коростой закрытых. Злом обросли.
Хм-м, а ведь прав витязь, так и есть.
— А много их, пёсеголовых? — спросил я.
— До неба. Они же без Яна, плодятся подобно скоту. В скотстве и грехе живут. Да и мы-то — чем лучше?
Он без Яна. Обезьяна! Твою мать! Обезьяны! Пёсеголовые! Голова обезьяны похожа на собачью! Это что за сказка такая? "Планета обезьян"?
— А ты один собрался с ними биться?
— Придётся.
Дурак? Герой? Ие-ех! Я — тоже дурак.
— Я — с тобой! — заявил я ему, — вон, я вижу — топор у тебя лишний. Уж с топором-то я управлюсь.
— Храбрый безумец, — усмехнулся витязь, покачав головой, — Но, это мой урок, не твой. А ты — смотри. Уразумей.
Я пожал плечами — как знаешь. Моё дело предложить.
Витязь встал, перекрестился, повернулся лицом к стене дымов, стал ждать. Мне тоже ничего другого не осталось, кроме, как ждать.
Ждали мы недолго. Земля начала слегка подрагивать, потом всё ощутимее и ощутимее. И вот уже стал слышен топот тысяч ног, поднимавших тучу пыли. Степь потемнела от людской волны, захлестнувшей просторы подобно приливу. Витязь спокойно смотрел на это нашествие, и я — смотрел с любопытством и полным спокойствием. Просто я не верил в реальность происходящего. Я же был в "сказке". Мне было безумно интересно увидеть легендарных персонажей древнейшего эпоса — пёсеголовых.
По старинным, почти забытым мифам была грандиознейшая война на истребление между людьми и пёсеголовыми, которые по этим самым мифам людьми не считались. Почему не считались? В сказках это упоминалось как само собой разумеющееся, но за давностью летов это "само собой" утерялось. Единственное, что я понял, что пёсеголовые не брезговали есть друг друга, а людей вообще считали деликатесом. Вот и выясним.
— Скажи, эти пёсеголовые — не люди? — спросил я витязя.
— Уже нет. Оскотинились, — ответил он.
— А как они выглядят?
— Увидишь.
— Сильно от нас отличаются? Они не люди?
— По-разному. Какие никак не отличишь, а какие — чисто звери. Нелюди. Даже дар речи утеряли.
— И как их от людей отличить?
— Спеть попроси. Петь они не умеют. Лаются по-пёсьи. А зачем им молвить? Бога они всё одно отринули, слышать не желают, не то, что молву ему вознести.
