Продолжение 11

Ну, блин, Вы и вопросики задаете, господин академик! Пытаюсь покопаться в памяти, но ничего даже отдаленно похожего не могу вспомнить.

— И кто же этот таинственный незнакомец? — Сдаюсь на милость победителя. — Я его должен знать? Если да, то — почему?

— Знать — нет, а вот слышать о нем вполне могли. Хотя... Ладно, мне как-то встречалась еще тогда... — Павлов интонацией выделяет наше прошлое-будущее. — То ли статья, то ли передача... В-общем, слушайте. Лейтенант Воронов, один из офицеров экипажа царской яхты "Штандарт". Я о нем вспомнил из-за Вашего батальона...

Так, у меня такое впечатление, что переработался академик, заговариваться начал! Где я с батальоном, и где Российский Императорский флот?.. И вообще, я только с кайзеровским пароходом воевал, больше никаких посудин и в глаза не видел.

— ... Денис Анатольевич, дослушайте до конца, а потом делайте такое скорбное выражение лица. Ну, немного оговорился, из-за Шефа Вашего батальона, Великой княжны Ольги Николаевны. Она, как и ее сестры, вела дневник, причем, некоторые фрагменты зашифровывала, и, помимо этого называла кого-то "мое С". Например, Солнце, Счастье, Сокровище, — да мало ли ласковых прозвищ можно придумать. Наши историки докопались до правды. Сопоставив записи в дневнике с кучей других документов, они пришли к выводу, что это может быть только лейтенант Павел Воронов, вахтенный начальник яхты "Штандарт", которую императорская семья считала вторым домом. Причем, по воспоминаниям и мемуарам придворных, он тоже симпатизировал Ольге Николаевне. Возможно, это стало слишком заметно, и Император с супругой разрешили эту ситуацию несколько жестоко по отношению к своей дочери. Воронову было передано, что к его свадьбе с фрейлиной Клейнмихель царская чета отнесется более, чем положительно. Что и было исполнено.

Мда, ситуация, однако!.. Если он действительно любил княжну, променять все на выгодный брак и карьеру?.. А хрен его знает, чужая душа — потемки. Если бы отказался, отправился бы в какой-нибудь медвежий угол дырявым баркасом командовать до дембеля. И, скорее всего, спился бы там от тоски и безысходности.

— Иван Петрович, к чему этот душещипательное повествование? Как я догадываюсь, хотите дать влюбленным сердцам второй шанс? Что для этого нужно сделать? Грохнуть мадам Клейнмихель-Воронову и украсть Ольгу Николаевну, чтобы потом передать с рук на руки новоявленному вдовцу?

— Господин штабс-капитан, хватит валять дурака! Денис Анатольевич, Вы с Келлером на фронте в своем котле варитесь и ни о чем, кроме боевых действий не думаете. — Павлов каким-то усталым движением потирает лоб, будто пытаясь снять невидимую паутинку. — Нас пока очень мало! И любой человек, ставший на нашу сторону, будет на вес золота. Поэтому я и просил адмирала найти этого Воронова. И через свои связи прикомандировать его к Вам. И ведь как удачно все сложилось! С началом войны из состава Гвардейского Экипажа было организовано два батальона. Сначала их определили в Ивангород и Ново-Георгиевск, затем перебросили на Черное море готовиться к десанту на Босфор, а после отмены операции, перекинули под Псков, где они в данный момент и стоят в резерве. Лейтенант Воронов там, служит младшим офицером 1-й роты 2-го батальона. Учитывая то, что они являются прообразом морской пехоты и должны ознакомиться с новыми приемами ведения боя, где-то на следующей неделе он получит предписание отобрать десять нижних чинов и прибыть в Минск в распоряжение капитана Бойко. А дальше уже Вам карты в руки. Присматривайтесь, разговаривайте, прощупывайте на предмет пригодности к нашему делу.

Еще одна проблема на мою голову!.. Хотя, если и вправду остались нежные чувства у княжны и лейтенанта... Она — Шеф нашего батальона, он неровно дышит в ее сторону и будет лично ей предан... А под рукой у него будет пусть и небольшая, но прошедшая у нас обучение, команда...

— Хорошо, с доводами согласен. Будем работать, учить и воспитывать.

— Вот и хорошо. Хотя Петр Всеславович и не очень поддерживает данную идею. — Павлов поворачивается к Воронцову. — И даже имеет некоторые аргументы в свою пользу.

— Нет, Иван Петрович, я не против идеи, но если все так, как Вы сказали, есть ли у них будущее? Она — первая невеста России, он уже женат... Даже если они... У этой пары нет перспектив. Брак будет морганатическим, от Ольги Николаевны отвернется весь Высший Свет, она станет просто частным лицом.

— Ну, ее тетка, Великая княгиня Ольга Александровна, после своего развода с принцем Ольденбургским этим обстоятельством, похоже, ничуть не заморачивается, будучи в счастливом общении с простым гвардейским полковником Куликовским. — Парирует академик. — И императорская семья от нее не отвернулась. Насколько я знаю, с племянницами у княгини очень хорошие отношения.

— А на счет будущего, положения в Свете, и прочей ерунды... — Вставляю свои три копейки в спор. — В одной замечательном произведении за авторством некого господина Ильфа, один из героев, Яшка Анисфельд, говорит римскому легату: "Это мы еще посмотрим, кто кого распнет!". Если кто там,.. кажется, император Александр I издал Манифест о запрете неравнородных браков, то император Михаил II вполне может эту всю устаревшую ерунду отменить. Согласно веянием времени.

— Вы так уверены в успехе, Денис Анатольевич? — Ротмистр с интересом смотрит на меня. — Сомнения не гложут?

— Всего уже изглодали. А насчет уверенности — "Надейся на лучшее, готовься к худшему". Вот я и надеюсь, и готовлюсь. И батальон свой готовлю. А Федор Артурович, скорее всего, то же самое с корпусом делает.

— Хорошо, оставим этот вопрос пока открытым. — Петру Всеславовичу, похоже, надоело впустую препираться, и он меняет тему. — Мне сегодня от коллег интересная телеграмма пришла. Со мной связались наши "дружинники" из Петроградского отделения. Несколько дней назад к ним пришел некий молодой человек, назвавшийся подпоручиком Бобровским. Заявил, что попал в плен к германцам полгода назад. В лагерь, где он содержался, приезжал какой-то важный чин в штатском, но, по его словам, — с военной выправкой. Господин искал кого-нибудь из раненых офицеров, награжденных орденом Святого Георгия. Ну, а так как сам Бобровский попал в плен раненым, да и не скрывал факта своего кавалерства, он был первым в списке. Господин представился герром Шульцем и в разговоре тет-а-тет предложил подпоручику выполнить деликатное поручение.

Ему было предложено отправиться домой, в Россию, дав слово офицера не участвовать в боевых действиях, что, впрочем, было абсолютно лишним, так как хромота все равно не позволила бы ему вернуться в строй. Прибыв, он должен был явиться в жандармское управление и рассказать все без утайки, а также передать, что германское командование в скором будущем отправит энное количество раненых русских солдат и унтер-офицеров, награжденных Георгиевскими крестами, в Швецию, где их и должны будут передать представителям Русского общества Красного Креста. Причем, именно передать, а не обменять на германских военнопленных.

— Ага, этакий жест доброй воли. Что-то мне не верится в такое благородство, особенно после того, как стало известно об условиях содержания наших пленных в Германии. Я — не Лакоон, но "Бойтесь данайцев, дары приносящих". Очень смахивает на инфильтрацию диверсионной, или террористической группы. — Пытаюсь рассуждать вслух, видя заинтересованные взгляды Воронцова и академика. — И то, что все они будут Георгиевскими кавалерами, меня не смущает. В революции эти кавалеры тоже хорошо отметились. А если задачей стоит, к примеру, теракт против Государя, или членов его семьи...

— Да, согласен, предложение странное. — Петр Всеславович задумчиво почесывает кончик носа. — Но ведь, могут быть и другие объяснения. Вспомните, Денис Анатольевич, нечто подобное уже проделывал Наполеон Бонапарт.

— Вы имеете в виду возвращение пленных? С обмундированием за счет французской казны и возвращением оружия? Ну, может быть и так... Только цифры сильно разнятся. Шесть тысяч человек в 1800-м году, и двадцать-тридцать в 1916-м.

— Ну, так и Вильгельм — отнюдь не Наполеон. — Улыбается в ответ Павлов.

— Не скажите, Иван Петрович. — Воронцов все еще пребывает в задумчивости. — Мне кажется, что инициатива идет не от самого императора Германии. Вильгельм по своей натуре тщеславен и отправил бы гораздо большее количество пленных, да еще и раструбил бы об этом рыцарском поступке на весь мир. Тут, похоже, действует кто-то, из его ближайшего окружения, обладающий достаточно большой властью, но втайне от сюзерена. Или по его негласному указанию.

— Что-то типа разведки боем? Зондируют обстановку? — Павлова заинтересовала эта мысль. — С какой целью?.. Сепаратный мир?

— Или перемирие, замаскированное имитацией боевых действий. — Похоже, начинается мозговой штурм, все трое думаем в одном направлении. — Только наблюдатели от наших союзников молчать не будут. Их этот спектакль не устроит. И что тогда? Будут требовать решительных, но неподготовленных наступлений?

— Скорее всего — да. И шантажировать военными поставками. — Соглашается Петр Всеславович.

— Интересно, а эти союзнички отсиживаются по штабам, или хоть изредка выезжают на передний край? — Мечтательно прикрываю глаза. — Это я к тому, что было бы неплохо им на фугасе подорваться, или под обстрел какой-нибудь попасть.

— Они, если и выезжают, то с сопровождением.

— Ну, это не страшно, помимо одного англичанина погибнет еще несколько штабных хвостозаносителей, уже давно получивших свои тридцать сребреников.

— Ну, что, Иван Петрович, идея насчет этих,.. "эскадронов смерти" была Ваша с генералом? Она уже действует. — Воронцов язвительно улыбается Павлову, затем обращается ко мне. — А с простыми конвойными как быть? Тоже — в могилу?

— Нет, конечно! Бойцы-то тут причем? Да и убивать никого не надо... Было бы где-нибудь место хорошее, чтобы подержать их там, поговорить вдумчиво без спешки и суеты, они бы просто пропадали без вести.

Ротмистр с академиком многозначительно переглядываются, затем Павлов, довольно улыбаясь, выдает очередную маленькую сенсацию:

— Денис Анатольевич, а ведь есть такое место. Даже — два. Первое — у Вас в батальоне, в качестве перевалочного пункта. Вспомните, как Вы над шпионами прикалывались. А второе — здесь, в Институте. Могу даже показать, если не боитесь.

— Заодно поучаствуете в эксперименте, о котором я Вам говорил. — Добавляет Петр Всеславович, улыбка которого мне почему-то совсем не нравится...

Оказывается, Институт за последнее время разросся и превратился в маленький закрытый городок. Нам пришлось даже минут десять ехать на дежурном авто, и за это время миновать аж два КПП, прежде, чем остановиться перед длинным бревенчатым двухэтажным домом, стоявшем, однако, на мощном бетонном фундаменте. Пижоните-с, господин академик, даже подвальный этаж сделали!

Заходим внутрь, минуя очередного вохровца, дежурящего сразу за вторыми дверями, и сразу же спускаемся по лестнице в нижний уровень. Пол, покрытый непривычно пружинящим линолеумом, обшитые сосновыми досками стены, неяркие лампочки в плафонах под потолком... Непонятен только полет мысли того прораба, который отливал этот фундамент. Прям лабиринт какой-то, да еще с поворотами под самыми невероятными углами и в самых неожиданных местах. Наконец-то выходим в короткий, относительно прямой коридорчик с тремя дверями.

— Прошу, Денис Анатольевич. — Павлов открывает оказавшуюся неожиданно толстой дверь и вместе с Воронцовым проходит внутрь, приглашая следовать за ними. — Как Вам интерьер? Ничего не напоминает?

Захожу внутрь и осматриваюсь. Мрачновато-казенное помещение, чем-то напоминающее гауптвахту. Крашенные в синий цвет стены, тускленькая лампочка, забранная мелкой решеткой, заправленная по всем правилам солдатская койка, табуретка рядом с тумбочкой. Слева от входа в углу жестяная раковина с водопроводным краном, под ней — ведро с крышкой. Нет, однозначно — кича. Или камера предварительного заключения... На мгновение проскальзывает подленькая мыслишка, что вот сейчас запрут здесь господина штабс-капитана и... А что "и"? Если уж не верить "Тесле", то не верить никому! Да и на свободе я нужнее, тем более, что разногласий у нас никаких нет. Но червячок сомнения шевелится,.. или это обстановка навевает? И не только обстановка!..

— Суть эксперимента такова. Вы должны пробыть в этой комнате в одиночестве пятнадцать минут, после чего выйти и рассказать нам свои ощущения. Если почувствуете себя не очень хорошо, нажмите вот эту кнопку. — Академик показывает на стену и продолжает серьезным тоном излагать правила. — Для Вашей же безопасности прошу отдать оружие Петру Всеславовичу.

За мгновение все сомнения и мысли о подставе снова прокручиваются в голове... Нет, играть, так по-взрослому! Расстегиваю "сбрую" и отдаю шашку и кобуру с люгером вместе с ремнями Воронцову, который, видимо поняв мое состояние, пытается ободряюще улыбнуться.

— Обыскивать будете, Иван Петрович? — Развожу руки и делаю вид, что пытаюсь стать к стене.

— Денис!.. Анатольевич... — Павлов пытается что-нибудь сказать, желая скрыть свою неловкость. — Давайте поговорим через пятнадцать минут.

Дверь закрывается, и я остаюсь в одиночестве и тишине с головой, полной сумбурных мыслей. Наверное, все-таки правильно говорят, что хуже опасности только неизвестность. Заваливаюсь на койку и еще раз обвожу взглядом помещение. Пока все то же самое, ничего не изменилось... А, может, это — просто розыгрыш? Может, академику скучно и он так развлекается? Смотрит сейчас через незаметную дырочку в стене и ждет, когда начну истерить. А вот хренушки вам! Не дождетесь!..

А тишина-то, оказывается, была обманчивой. Сразу внимания не обратил, но краник-то течет. И водичка капает, негромко брякая по жести раковины. И что-то бряканье это стало, вроде, чуть громче... Да и атмосфера в камере неуловимо изменилась, стала какой-то недоброй и опасной...

Вдруг как-то внезапно засосало под ложечкой и по всему телу побежали многочисленные табуны мурашек... Это что еще за х..!.. Пытаюсь подняться с кровати и валюсь обратно. В голове ощущения такие же, как при прошлогодней контузии!.. В глазах все расплывается, потолок со стенами пускается в пляс, к горлу подкатывает тошнота... Да что со мной происходит?!.. Звук падающих капель с каждым ударом становится все громче и громче, я ничего не слышу, кроме этого сводящего с ума тревожно-зловещего ритма!.. Надо встать и закрутить кран до конца... Бл...!... Одно движение, и все тело скручивает жуткая судорога, такая, что даже дышать трудно!.. Снова по коже гуляют мурашки, к горлу подкатывает ужасная тошнота... Пытаюсь повернуться и этого становится достаточно, чтобы содержимое желудка оказалось на полу... Да мать вашу, бл...!!!... Надо что-то делать!!!... Что?!.. Стиснуть зубы и сжать кулаки!!!... А-А-А...!!!... С-с-у-у-к-а!!!... Не получается!!!... Малейшее напряжение мышц вызывает судороги, по лицу текут горячие, как кипяток, слезы, во рту — страшная сухость, дышать очень трудно... Единственная поза, в которой становится легче — свернуться калачиком и обхватить колени руками... Тогда судороги немного утихают... Но появляется нарастающая боль в голове... Как будто кто-то, не торопясь и получая от этого наслаждение, вкручивает в затылок, в виски, в темя гигантские штопоры-коловороты... Капель в рукомойнике уже гремит на всю камеру, многократным эхом отражаясь внутри черепа!.. Это — не вода. Это — набат, звонящий на весь мир о торжестве Зла и Смерти!.. И каждый удар адского колокола бьет по нервам, заставляет втянуть голову в плечи и по-щенячьи скулить от ужаса и невообразимой боли в голове!.. А это что?.. Сквозь слезы вижу на стене огромный красный глаз, с диким торжеством смотрящий на мои муки... Нет!!!.. Никто не увидит, как мне хреново!!!.. Из последних сил бью рукой по кошмарному зрачку, пылающему злобой и наслаждением моей болью... Рука соскальзывает с выпуклого нароста, не причинив ему никакого вреда и бессильно скользит по стене... Сзади раздается грохот, заставляющий от страха сжаться в комок и замереть, застыть, превратиться в маленькую песчинку, чтобы никто не заметил!.. Нет, не получилось!!!.. У-у-й-й-й!!!.. Что-то жестокое и беспощадное подхватывает меня и бросает в бесконечную темноту...