Вышивальщица и топор Ларны

Малек юркнул за полуприкрытую створку и попал в короткий темный коридор, удивился гладкости его пола и свежести запаха моря, дохнувшей в лицо. Тугое эхо заметалось под низким сводом, вторя цокоту лап выра. Впереди узкой светлой щелью наметился выход. Еще одна дверь — вот он, бассейн. Все о нем слышали — и никто прежде не видел. Никто из людей...

Круглая чаша вместилища воды сияла перламутром, Она располагалась в центре зала и была достаточно мала — Шрому пришлось бы плотно сложить усы, погружаясь. Сам зал бассейна выглядел безупречно чистым и сухим. В стенах на уровне плеч Малька имелся сплошной ряд узких глубоких ниш-арок. Над ним уступ-коридор — и еще ряд, и еще. Пять ярусов. Каждая арка забрана прочной решеткой. Страж остановился возле одной и благоговейно сложил руки. Его длинные панцирные усы ловко проникли в щель решетки и ощупали нечто в недрах ниши.

— Мой род, все будущие Ворты, спят здесь, — прошелестел выр. — Одна сетка — одно гнездо, то есть три личинки... Эти еще сухи и целы. Я много раз помогал знатным арам вести счет. Есть опыт. Но я не понимаю, как личинки могут оставаться здоровыми на воздухе, что их оберегает. Эта тайна принадлежит хранителям.

— Тайны не треплют вслух, — прорычал Шром, возникая за спинами Малька и его провожатого из ниоткуда, ведь не было шумного цокота лап. — Малек, я велел ждать за дощатым бортом, не поднимая головы. Ты плохо расслышал?

— Я хотел помочь, — вскинулся мальчик, показав игломет, висящий на плечевом ремне. — Мало ли, что и как. Вас всего-то трое. А тут целый замок врагов.

— Замок целый. Врагов нет... — Радости в голосе Шрома тоже не наблюдалось. Глаза развернулись к сражу. — Твои личинки целы?

— Эти — да.

— Отныне хранителем является Шрон. Он говорит, ты разбираешься в воздуховодах, умеешь ловчее всех выров их чистить. И неплохо знаешь этот зал. Проверь все вместилища, прощупай каждое гнездо. Требуется полное понимание состояния бассейна. Справишься, да?

— Но я не имею права даже усом коснуться святыни старших родов, знатных, — дрогнул страж.

— Даже как первый помощник хранителя? Шрон к тебе благоволит, сказал — умный малыш этот Ворт, да. Не дрожи усами, он этого не оценит — ни страха, ни гордыни. Я тебе прямо объясню положение дел, без вранья и недосказанности, да, — хмуро буркнул Шром, поводя стеблистыми глазами и быстро осматривая зал. — Борг совершил непотребное. Полагаю, он додумался во всем обвинить меня. Потому что сделанного уже не вернуть, и грех несмываем. Сейчас важно понять число неущербных личинок среди нерожденных. Не для одного рода, но именно для всех. Опасаюсь худшего... Крепко опасаюсь, да. Работай. Ворт и помни: надо узнать правду. Даже самую гнилую.

Шром развернулся, без пояснений забросил себе на спину Малька. Понесся по коридорам, удивляя мальчика скоростью перемещения. Прежде казалось: выры на суше медленнее людей, но и это знание — ложное.

— От вида смерти сильно мутит? — предположил Шром на бегу.

— От запаха сырости и прочего — сильнее, — виновато сознался Малек. — Дядька, как же это? Нет деток, нет совсем. Вы же пропадете.

— Людям полагается радоваться этому, — огрызнулся Шром.

— Как ты можешь так говорить! Разве я чужой? Да я, если хочешь знать, не дурнее иных. Ларне ни полслова не скажу про наши гнезда. Он выродер, хоть и бывший. Мало ли, что удумает...

— Он видел бассейн и он тоже не дурак, да, — мрачно булькнул Шром. — У меня душа ноет, словно её солнце высушило, потом еще и песок отчаяния засыпал... Представить не мог, насколько все плохо... Зал подтапливало весной. Был большой шторм, Малек. Следовало немедленно просушить гнезда. Следовало задействовать шлюзы и отсечь воду, проверить все гнезда и пострадавшие немедленно привести к проклевыванию, спасая хоть так. Это большая работа, наиважнейшая, да. Этот самый тихоня Ворт один сушил и хлопотал. Его никто не желал замечать... Борг ведь отсутствовал дома, золото его отвлекло. Золото, за которое не купить ни единой жизни и не вернуть ни единой... Мы храним гнезда семи больших родов и еще десяти малых. За это нам платят и служат. Борг всех держал за усы, угрожая гибелью гнезд. И вот угроза, возможно, сбылась по его попустительству. Виновным в подгнивании гнезд являюсь я... так сказано в послании брата, отправленном по весне кланду и тем, чьи гнезда подгнили. Он свалил с себя бремя вины, как только все раскрылось. На меня сгрузил тягчайший грех, за который нельзя даже казнить прилюдно. Люди не знают наших тайн. Меня приказали высушить и отдать безумному выродеру.

— Откуда ты все знаешь?

— Ларна занимается братом Боргом, — в голосе Шрома проявилось некоторое мрачное удовольствие. — Тебе не надо смотреть и слушать. Совсем не надо, да.

Шром выбрался на верхнюю галерею замка. Промчался по ней и стряхнул Малька возле массивной двери.

— Здесь храним книги. Золотые. Иди, смотри, как это выглядит. Привыкай. Скоро мы отплываем. Время нас предало, Малек, да. Если не найти выход теперь, позже искать станет некому. Про стекло и способ составления копии листов все помнишь, да?

— Все, дословно.

— Пробуй, для того ты здесь. — Шром сбросил ношу, занимавшую все это время его нижние руки и до сих пор малопонятную Мальку. Яростно щелкнул клешнями, перерубая полированное дерево засова. И, не сдержавшись, правой остро взвизгнул снова, уже по камням стены, высекая искры и разбрызгивая мелкое крошево. — Проклятые гнилые законы и вонючие мудрецы, перехитрившие себя самих! Я, потомок рода, не могу войти и читать книги своего рода! Сплошное стекло... И скалы внизу. От кого мы прячем прошлое? От себя? Беспамятные мы, даже честь наша — она на таком же стекле основывается, никому не близка и не нужна. Оттого и не в почете. Всё забыли и променяли на выгоду, да. Ненавижу. Где мне найти врага, понятного живого врага, которого можно сделать мертвым и так решить все проблемы? Хоть бы оказался прав Ларна! Колдуна мне, ох как хочу завалить здоровенного злодея-колдуна, да-а.

Огромный выр развернулся одним движением, крутнулся на панцире ловко поджатого хвоста — и заспешил прочь, время от времени метя стены глубокими следами своего бешенства. Малек восхищенно погладил выбоину в полированном мраморе. Он знал, как крепки клешни неущербного. Но знать и видеть воочию — это не одно и то же.

Малек уперся в тяжелую створку и стал её оттеснять всем весом своего худенького тела. Грустно усмехнулся: библиотеку не открывали непомерно давно. Бронзовые петли двери глухо жаловались на забвение и сопротивлялись. Но упорство — оно порой важнее силы. Если толкать, не унимаясь и не жалея себя, преграда сдастся первой.

Когда дверь образовала малую щель, годную для проникновения, Малек позволил себе отдых. И рассмотрел зал впереди. Не усомнился, что строили его люди. Видно по всему: красивые боковые коридоры с высокими окнами. Много света, узор на стенах лиственный, такой вырам ничуть не нужен, чужд. Тем более был чужд тогда, в незапамятные времена уважения к глубинам.

— В этом замке прежде жил князь, — вслух предположил Малек, припомнив сохранившееся лишь в сказках название правителя людей. — Или этот... владыка. На юге были владыки, так, кажется. Теперь я знаю точно: они были. Это правда. Вон там нарисованы люди на стенах. Их стирали ударами клешней, но не стерли. Прошлое упрямо, дядька Шром. Оно не захотело умирать. И теперь не пожелает.

Утешив давно покинувшего коридор дядьку и самого себя, Малек замолчал и сосредоточился на исследовании стеклянного пола. Чуда, о каком прежде и слышать не доводилось.

Пол состоял из крупных, не вполне прозрачных, несколько кривоватых пластин-квадратов по сажени каждая. Некоторые пластины крепились к основанию — балкам. Иные висели на цепях. Между пластинами тут и там имелись щели, широкие, опасные. Как и обещал Шром: "там нет ничего устойчивого. Там все колеблется и норовит вывернуться, а то хуже, разбиться. Сбросить вниз, на скалы и верную смерть"...

Малек презрительно фыркнул. Не дурнее других. То, что одни построили, другие обязательно переиначат и приспособят. Он внимательно слушал дядек, он учился уму и у самого Ларны. Он выживал довольно долго в городе, уворачиваясь от охраны и стражей. Справится и здесь. Главное — не спешить и не делать глупостей. Ни одной глупости. Первая же сбросит вниз, станет последней...

Оставленный Шромом груз оказался мешком, тяжелым и довольно большим. В нем нашлось все то, что обещал еще на галере дядька. Тонкие стержни для крепления, прочные и удобные. Веревки с крючками и мягкими петлями. Присоски — изобретение выров, подобное устройству их задних вспомогательных лап. Клей, сохнущий почти сразу. Шершавые налокотники и наколенники из кожи хищной рыбы — скалозуба.

Перебор сокровищ занял немало времени. Темнота спустилась на замок и мешала все сильнее. Под стеклянным залом нечто шуршало и шумело, звякало и смутно щелкало. Малек не любопытствовал. Ему поручено большое дело — можно ли его не исполнить?

Свет зародился в недрах ведущего снизу хода. Окреп, наполнил коридор. Ларна без звука прошел и сел рядом. Изучил аккуратно рассортированные вещи.

— Молодец, не полез вперед глупо, не разобравшись. Страшно тебе?

— Вот еще...

— Страшно, само собой. Это хорошо. У кого страха нет, тому камни внизу — итог похода. За книгами пойдем ночью. Света не будет. Это худшее из условий. Шрон сказал: можно обмануть и такое. Дал жидкий свет глубин. Что за штуковина, пока доподлинно не знаю. Но вот она, в лампе. То есть — в чаше. Набираешь сюда и аккуратно забрызгиваешь зал.

— Удобно, — обрадовался Малек.

— Веревку привязал? Я буду страховать отсюда. Не спеши, сейчас время у нас есть. Там, в зале, многие плиты крепятся не так, как кажется сверху и сбоку. Есть балки качающиеся, они могут разбить стекло. Есть поворотные. Но это Шром тебе рассказывал. Готов?

— Знамо дело.

— Не вскидывайся, успокойся. Это не приключение, а важная работа. Твой долг перед семьей, можно сказать... — Ларна криво усмехнулся. — Дожили. Семья выров и людей, а я, выродер с опытом, оказываюсь в роли доброго приятеля. Стоило Шрому прыгнуть — и мир начал переворачиваться. Правда, пока это мало кто замечает. Меня радует то, что упрямец наконец-то поверил в колдуна.

— Он просто зол, — запротестовал Малек. — Ему нужен враг.

— Неужели и ты не веришь в злодея, стоящего за всеми бедами? — расстроился Ларна. — Жаль, он был бы удобен. Может, я потому и придумал его. Один большой злодей легко устраняется силами одного славного героя. Я хотел стать героем, даже если — мертвым... Славы я хотел, памяти на века. Смешно признавать подобное, я же не мальчишка. И больно — тоже. Как менять мир, если злодея нет, но все мы носим яд в себе? Так сказал Шрон. Он, пожалуй что, мудр... Иди, теперь ты привык к полумраку и успокоился.

Малек кивнул. Ларна оттолкнул створку двери, настежь распахнул ход в зал. Первая стеклянная плитка лежала близко и удобно, образуя узкую щель, которую легко перешагнуть. Малек презрительно прищурился на столь явный и убогий обман. Начал крепить плитку к полу коридора парой стержней и клеем. Ровно и аккуратно, за самые углы грани. Выждал, проверил. И осторожно тронул рукой. Прочно, не норовит вывернуться и уронить. Сажень, можно считать, пройдена.

— Вперед лезешь, как полоумный, — насмешливо предположил Ларна. — Не советую. Крепление плиток к потолку самое сомнительное. Могут обрушиваться, качаться и крутиться. Но — дело твое.

— Так вправо плохо, наклонная она. И влево...

— Это твой путь. Я просто рассуждаю вслух.

Малек сердито замолчал. Глянул на заманчивую и удобную плитку, подвешенную на цепях. От неё еще одна, и еще — и вот уже середина зала... А крепить правую, наклонную и явно верткую — трудно, к тому же она не приближает к книгам, расходуя время, клей, стержни и силы. Малек тяжело вздохнул — и повернул вправо. Второй раз крепить было сподручнее, работа удалась гораздо быстрее. Ползти по чуть наклонной поверхности, вопреки опасениям, оказалось легко, рыбья шкура впивалась в гладкое на ощупь стекло с усердием, достойным уважения. Не создавала трещин, что тоже важно.

Выбор третьей плитки Ларна не обозначил словами. Сам думай, вот смысл его молчания, — вздохнул Малек. Выбрал дорогу к середине зала. Надежно закрепился, пополз... И все шаткое сооружение, собранное на тонких штырях и клее, жалобно задрожало.

— А говорил, "не дурнее иных", — в голосе Ларны прозвучала насмешка. — Почему не крепил боковые плитки? Думаешь проскочить на одной удаче? Непрочно уже теперь, а дальше станет совсем плохо. Возвращайся и исправляй.

Малек не отозвался. Он качался на только что закрепленной плитке, слушал скрип стержней, смотрел, как тянется клей. И ощущал, что сердце превратилось в огромный гулкий барабан, отбивающий ритм страха. Оторвать руки от стекла сделалось невозможно. Шевельнуться — тоже. Кромки двух плиток то расходились, то соприкасались с мерзким визгом и хрустом. Сунься он вперед чуть резвее, плитки уже выискали бы повод разбиться...

Дыхание вернулось в норму постепенно, небыстро. Танец неравновесия затих. Малек осторожно отполз назад. Закрепил первую плитку еще раз, вторую — не только к первой, но и к полу коридора. Третью к соседним.

— Так — хорошо?

— Следующий раз у кого спросишь? Не знаю. Сам думай и сам решай.

— Но, Ларна, ты же видишь... Я решаю.

— Будь у тебя усы, они бы сейчас дрожали, что недопустимо для рода ар-Бахта, — усмехнулся Ларна. — Но ладно. Так пока что недурно. Выбирай снова. Полагаю, ты начинаешь понимать прелесть стеклянного зала. Он разнообразен, не так ли?

Малек не отозвался. Как выбирать? Темно. Пузырчатое неровное стекло не дает оценить тип крепления внизу. Не позволяет понять, есть ли на нем трещины — или это пыль, слежавшаяся за несчетные годы и даже века. Выбор превращается в игру без правил. Прямо, направо или налево? Три шага, из которых неверными могут оказаться все три... Малек тяжело вздохнул и выбрал: "прямо". Закрепился, проверил плиту. Проверил еще раз. И осторожно, стараясь не раскачивать хрупкое сооружение, пополз вперед.

Трещина почти не создала звука. Щелкнула слабо и вроде неопасно, но в следующее мгновение Малек уже рушился вниз, не успев охнуть. Само стекло тоже падало, неровный его обломок достиг скал и распался эхом звонов и хрустов... А Малек повис, удивляясь своему нежданному спасению.

— Больше так не делай, — проворчал Шром. — Не всегда дядька будет висеть на скале и ждать, покуда ты ошибешься, да... Опять же, панцырный ус у меня один. Падал бы ты с той вон плитки, я бы и не достал, пожалуй. Клешней — оно всяко надежнее, да... Испугался?

— Очень, — кое-как Малек выдохнул хоть одно слово. Вцепился в знакомый панцирь и прижался к нему всем телом. — Ох и страшно.

— Вот-вот, верное дело. Бойся. Я тоже боюсь, да. Отсылать да страховать — оно совсем уж невмоготу, проще самому лезть, — пожаловался Шром, взбегая по стене и ныряя в неприметный темный лаз.

Малек еще не успел отдышаться, а дядька уже стряхнул его у двери библиотеки и сгинул. Ларна стоял на прежнем месте и недовольно рассматривал взлохмаченный обрыв страховочной веревки. Разрезало кромкой стекла, — пояснил он. И Малек отчетливо разобрал даже в полумраке: выродер бледен, руки его предательски вздрагивают. Значит, дядька прав. Страховать страшнее, чем ползти по стеклу! Эта мысль странным образом обнадежила и развеселила. Совсем не одно и тоже: красться по осклизлому стеклу, надеясь на себя одного и сомневаясь в каждом движении — или же ползти все там же, зная, что тебя ценят, берегут и страхуют... Что из-за тебя у самого Шрома пару раз ус дернулся! Малек не стал даже пытаться отогнать улыбку. Пусть замок грязен и воняет гнилью, пусть ночь черна. Пусть от выродера подозрительно пахнет терпко-рыбьим духом вырьей крови: не иначе, Борг умирал долго и страшно... Пусть старые стекла утратили прочность и оттого вдвойне опасны. Он все равно справится.