Наемничья банда Рысь

— Пф! Юнец... — проворчал старик, но в голосе его я услышал одобрение.

До самого города далее мы ехали в тишине. Лишь когда прибились к группе телег поселян окружающих деревень, едущих на торги, нас окликали, и мы отзывались. Город окружало большое поле, просматриваемое в каждую сторону чуть ли не на пару километров. Дорога под колесами представляла собой смесь сухой утоптанной земли и следов от прошедших недавно дождей, лежащих то по центру, то по краям темными болотцами. Сам город был под стать дороге. Пыльный и грязный. Сразу за не высокими каменными стенами начинались заваленные и утоптанные сотней ног земляные дороги, в одном лишь месте переходящие в брусчатку — у центрального собора и входа в поместье градоправителя. Едва войдя в него, я тут же вспомнил замусоренные города моего мира. Фраза "все познается в сравнении" предстала в самом красочном исполнении. Москва или Питер, заваленные бутылками, обертками, битым стеклом и арматурой ни в какое сравнение не шли с этим местом. Все очень просто: пластик и стекло не пахнут. Мусором этого города были помои и экскременты, причем последние, как животные, так и людские — никакого даже намека на канализацию здесь не существовало. А теперь представьте как слои этого "гумуса" копятся на улицах города, втаптываемые в землю, гниющие на обочинах и выбрасываемые в окна. А горожане вокруг словно ничего и не замечали, привыкли вроде. Сказать, что это был ужас — не сказать ничего. Потом еще люди удивляются, откуда у них чума, болезни и прочее...

Длился этот ужас до тех пор, пока мы не прошли крайние кварталы города. Когда начались кварталы ремесленников и торговцев, все вокруг стало заметно опрятнее и чище, здесь уже явно была видна работа дворников. Еще спустя несколько кварталов вглубь начиналась торговая площадь. Но нам она была пока не нужна. Мы направились к складам городской стражи. Оттуда, сдав заказ кузнеца и мои трофеи, за определенную, явно не малую сумму денег мы направились за тканями и прочим необходимым, ведь зима близилась. Под самый конец мы посетили лавку не плохого, по уверениям Годо, часовщика, купив карманные часы и оставив ему один интересный заказ к весне. На этом поездка наша закончилась. Мы направились обратно домой.

Шаг за шагом, шаг за шагом. Прыжок на соседний бугор, провалился под снег. С пыхтением выбрался из завала и снова шаг за шагом. Шаг за шагом. Время стоит на месте, деревья вокруг сменяются друг другом, снежные бугры переливаются один в другой и разрываются ледоколами в виде наших ног. Со звуком тихого сипения двух ртов за спиной, укутанных в толстые шарфы, мы пробирались вперед, к никак не желающей приближаться горе. Тело, ноги и руки работали, предвкушая скорое тепло и отдых, а голова улетала в далекую даль мыслей и воспоминаний, лишь бы избавится от назойливо стучащего вокруг "Шаг за шагом! Шаг за шагом!".

Когда погода начала ухудшаться, задули ветра и полили дожди, мы перешли на иной график тренировок. Он был ознаменован хорошим слоганом: едва за окном тишина — бегом заниматься. Хотя с погодой нам все-таки можно сказать повезло, лило чаще по ночам, чем днем. Но из-за большого количества слякоти приходилось придумывать разнообразные способы заниматься и при этом не промокнуть и не простыть. Надо сказать, главным нашим подспорьем был горячий источник за стенкой пещеры. Отмокали мы в нем каждый божий вечер, отогреваясь после суровой борьбы с погодой и нашими мышцами. Одной из таких придумок вышла специализация. Не особенно задумываясь, мы смастерили несколько луков и примитивных стрел. Получилось это чуть ли не на спор, ведь весь люд в окружающих странах уже давно перешел на самострелы. Результат этого случая оказался поистине обескураживающим для меня. Я ведь и забыл, кто когда-то, буквально за несколько месяцев до, спас меня даже с вывихнутой рукой. Зато навыки этих двух девушек в меткости доказали, что забывать о них явно не стоило. Они били далеко и точно при любом ветре, чувствуя лук буквально интуитивно и без какой-либо помощи. Да и ведь какая от меня была помощь? Сам я в этом деле был слишком далек от звания профи. (Из серии три из пяти стрел в чучело с тридцати шагов попадали, если конечно не было ветра. О том, куда попадали скромно не распространяюсь, иначе рискую залить все вокруг краской.) Про самострелы мы тоже не забывали — тренировались целые одни сутки. К вечеру того дня девушки поражали мешочек с песком на ста шагах, а я, стыдясь своего отсутствия меткости, перезаряжал сии стрелковые шедевры техники. Собственно из-за перезарядки тогда пришлось нам арбалеты оставить, самостоятельно перезаряжали их девушки слишком долго. Сил хватало, но можно сказать "едва-едва". Видя это, возникали опасения и касающиеся тяжелых луков, смогут ли девушки спускать с них стрелы? В принципе использовать большие луки никто и не собирался, размеры их непозволительно велики. Тогда в наших руках оставались различные композитные луки, среди которых попадались как такие, натянуть которые способны были лишь сильнейшие из мужчин, так и много менее тугие. Весь вопрос был в том, какие нужны, чтобы пробить простой кольчужный или пластинчатый доспех. Над этим мы с Годо потом думали еще долго. Следующей моей идеей стало некоторое изменение структуры тренировок. Теперь, после нескольких месяцев, держать меч и относительно верно им тыкать в сторону врага девушки умели, а значит пришло время сосредоточиться на спарринге. Сражались они в основном со мной, реже друг с другом. Пару раз старый кузнец выползал поразмять косточки и тоже гонял их в шею. И, кстати, иногда уже и на железных мечах, отложив утяжеленные деревянные имитации в сторону. Цель моя была подготовить их к переходу на личное оружие. А значит, им пора было начать вырабатывать свой собственный стиль. К сожалению, ничем помочь им в этом кроме как быть живым манекеном, который больно бил палкой, и которого надо было сурово за это отпинать в ответ, я не мог.

В общем, спустя пару недель, когда понял, что друг дружку они не убьют уже, я оставил их на самоподготовку и стал заниматься в это время собой. Древковое, метательное, цепное оружие — все это я старался охватить в полной степени. Но самым главным стала кузня. Я стал помогать Годо рядом с наковальней. Это было воистину стоящее занятие. А спустя месяц я смог сделать свой первый меч, пускай и плохонький, пускай и полностью под руководством старого кузнеца, но свой собственный. Тогда мы с ним еще хорошо пропустили по кружечке местного вина, настаивающегося у него в подсобке. А еще через два дня я ушел в свой первый долгий поход. Не было меня полторы недели, за которые я успел хорошо осмотреть всю прилегающую к долине с северо-востока часть гор. Пару раз натыкался на занятого уплотнением своего тела к зиме мишку, мило ему улыбался и очень быстро сбегал, пока он не принимал решение, что лучше — попробовать поймать меня в добавку к своей добыче или постараться не потерять ее, погнавшись за мной. Судя по тому, что жив я еще был, выбирал он оба раза второй вариант. Один раз наткнулся на небольшую волчью стаю. Хищников было всего семеро, и при этом занятых охотой на кого-то, но страху они на меня нагнали. В прочем пора стояла еще слишком хорошая, чтобы они попытались напасть на вооруженного человека, вокруг было еще много более простой добычи. Собственно после встречи с ними я решил поворотить домой. Уже в трех днях пути от кузни Годо я наткнулся на пару оленей, одного из которых даже умудрился подстрелить. Погоня за ним, раненым, но не сдающимся, была захватывающая, но крайне утомительная. Однако результат того стоил, вернулся домой я с очень не плохой добычей.

А вернувшись, мы снова углубились в тренировки. Девушки, за неделю без меня, разленились, потому уже на второй день бега взвыли, чтоб я снова ушел в лес. И я их честнейшим образом же и послушал. Взяв с собой. Этот поход на три дня они, наверное, не забудут никогда. Я зверствовал, держа высокий темп с короткими перерывами на еду и с полным вооружением за спиной. Возвращались мы уже под скрип первого выпавшего снега.

Собственно после этого я вновь ненадолго забросил свои тренерские обязанности. Девушки занимались сами, а я углубился с Годо в сердце стали и жара — в кузню. Мы делали оружие. Много разного оружия. А после часть из сделанного я ломал. Легко и непринужденно, под крики старого кузнеца и восхищенные или испуганные взгляды девушек нашего дома. Мы пытались создать стоящий меч для меня, но... Проблемы были во всем. В форме, в виде, в балансе, да даже в металле, хотя, казалось бы, мастер, обладающий огромным опытом, был буквально при мне. Но все никак не удавалось. Сперва я попробовал пойти по пути небезызвестного героя будущих сражений — Гатса. Нет пытаться поднять Убийцу Дракона, я не стал. Еще в первые дни здесь, я слегка его отодвинул от каменной стены, на которую он тогда опирался, и едва не оказался придавлен им к полу. Весил он, как мне показалось, больше чем я. И как им вообще кто-то смог управляться? Но в целом, изготовить весьма длинных размеров двуручник показалось мне хорошей идеей. Увы, лишь показалось. Эффективно управляться с ним было слишком тяжко. Да и медлительно, на мой взгляд. Следующей пробой стала легкая сабля. Она, к сожалению, не выдержала и двух спаррингов с девушками (они нападали, а я лишь защищался). Хотя скорее это не орудия вина, а того кто его в руках держал — так и не научился он с ней правильно управляться. Дальше — больше. Уговорив кузнеца не использовать его заготовки, а сделать что-то новое, мы сделали длинный палаш, чем-то мне напомнивший добротную широкую шпагу. Сделав на нем глубокую гарду в форме чаши, и подвинув его центр тяжести поближе к рукояти, им стало возможно орудовать и так, и так. Особенным он стал, благодаря идее использовать не один сплошной слой металла, как делали, по словам Годо, все кузнецы этого мира, а составить из особенно твердого сплава острие и сердцевину, а наружную часть из более мягкого аналога. Старому кузнецу моя идея, честно взятая от крайне разрекламированных в моем мире катан, понравилась, и он тут же принялся экспериментировать. В общем и целом оружие получилось удачное. А главное, буквально сразу же у меня украденное. Шпага, лет на двести опережающие развитие этого мира, при так и не понятых мною восклицаниях вроде "Ух ты!", "Какая прелесть!" и "Красивая!" была захвачена в вечное пользование Марой. Не знаю что больше, то, что именно меч достался сестре, или то, что меч достался именно сестре, не устроило младшую близняшку, но уже через неделю, под наши с Годо усталые мины на лицах, Кора щеголяла практически такой же шпагой, правда слегка изогнутой у, буквально, на пол пальца расширяющегося кончика. Баланс этой шпаги-сабли был еще на палец сдвинут в сторону острия в отличие от сестринской шпаги-палаша, так что рубящие удары на ней имели большую эффективность.

Лишившись очередного оружия, но снабдив девушек, я вновь глубоко задумался. Драться чем-то нужно было. Но вот чем? В прочем ответ на этот вопрос я себе уже представлял, хотя и не верил, что его возможно реализовать. Годо же мою идею поддержал. Посоветовавшись с ним, мы принялись за изготовление нового меча. Такого, что кузнец еще никогда не делал. Зарывшись в глубины мрака, дыма и искр, мы отбраковывали один образец за другим. Один меч был крайне прочен, но слишком хрупок. Другой слишком тяжел. Третий просто не удался. И так продолжалось до тех пор, пока один из клинков мастера не вышел из-под молота в идеальном, по нашему мнению, состоянии. Это была катана. Немного длиннее своих братьев из моего мира и дополнительно на треть длины заточенная с обратной стороны японская катана. Достаточно гибкая, она могла блокировать удары не только острой кромкой, с не стандартным по здешним меркам углом заточки близким к 20 градусам, но и хлесткими ударами плашмя, не рискуя при этом переломиться из-за своей хрупкости. С рукоятью на три руки и цубой, дополненной двумя маленькими мечеломами, остро загнутыми вперед по грани клинка. Красивый и крайне опасный клинок, требующий искусного им владения. И это искусство меча я должен был в себе развить.

Деревья неожиданно расступились, раскрывая нам вид на подножье той самой сопки, к которой мы так стремились вот уже несколько часов. Едва сумрак вечернего леса сменился прозрачными остатками лучей заходящего солнца, мы встали на месте, невольно устраивая себе передышку. Сколько времени прошло со времени последнего отдыха, было не известно, но тело просто кричало, что идем мы уже целую вечность. Я медленно и глубоко задышал, стараясь перебить недостаток кислорода от долгого пути. Сзади раздался шелест плюхнувшейся на колени Мары или Коры.

— Дошли... — тихо, но радостно произнесла Кора.

— Да... — вторила ей сестра, и вот уже обе девушки развалились на такой мягкой перине из снега.

Я, в который раз уже, снял с пояса свою маленькую меховую фляжку и отпил пару мелких глотков практически остывшей воды. Несмотря на полные надежды и счастья слова сестер, идти нам предстояло еще далековато.

— Пойдем. Осталось немного, — с улыбкой произнес я и сделал новый первый шаг в этом походе.

Привычных уху стонов и охов по завершению передышки не последовало. Девушки, словно отпив из таинственного источника, оживились и, даже негромко переговариваясь, поднялись, шумно отряхиваясь от налипшего снега. Путь их и далее лежал по проложенным моими ногами следам в снегу куда-то вперед, куда постоянно удалялась от них моя спина.

Вдалеке пронесся одинокий вой. Не добрый знак.

Зимой, когда море снега поглотило поля и леса вокруг нас, а тишина, спускавшаяся по ночам, гремела в ушах нескончаемыми водопадами, тренировки на улице пришлось сократить. Каждое утро теперь у нас начиналось с веселой игры, называющейся "откопай себя!". Вход в пещерку располагался крайне неудачно — земля вокруг образовывала небольшую яму, буквально на треть метра глубиной, прямо перед самым карнизом нависающей над входом глыбины. И каждую ночь, если шел снег, а он по ночам не шел лишь пару-тройку раз, наверное, ее засыпало снегом с горкой, заодно заваливая и нашу дверку. Первый раз, когда ее еще завалило не на всю высоту, открыв дверь, я умудрился крайне неприлично выразиться о погоде вне дома. Ослепительно яркое солнце лило свой свет прямо на меня через маленькую, в четверть прохода, прорубь в снегу, лежавшем на месте только что отворившейся во внутрь деревянной пластины, служившей нам дверью. Буквально доли секунды наблюдать мне довелось эту картину. После на добрую четверть в снегу оказался уже я и наша лесенка. Надо признать более эффективного пробуждения я еще не знал. Сон, до того еще остававшийся в моей голове, можно сказать, вылетел весь вон, спасаясь от снега, вместо него туда влетевшего. После огласившего пещеру яркого иносказательного выражения, на лестницу выскочили девушки, стремящиеся узнать, что же произошло. Узнали они это уже на своих попах, звучно шлепнувшихся на пол — снег от тепла из пещеры крайне быстро таял и стекал по ступенькам вниз, превращая их в опасную и скользкую полосу препятствия. Тогда это утреннее происшествие вывело нас из строя на весь день, заставив сперва, кое-кого отлеживаться, в виду болезненного состояния, в теплой кузнице, наблюдая за работой Годо, а кого работать с ним вместе. К темноте мы вновь перебазировались в нашу уютную пещерку с теплым источником. Но зря день не прошел. Его, как и многие последующие тихие деньки, когда тренировки приходилось сокращать на половину, ведь солнце садилось зимой гораздо раньше, я посвящал теории. Я учил их всему, что только знал сам. Строение тела, биология, математика, геометрия, механика, физика, естествознание, в конце концов. В чем-то я знал много, недаром институт оканчивал, в чем-то разъяснял гораздо меньше и проще — что знал и понимал лишь со школы. Кроме того старался я им дать и основы тактики, стратегии и хозяйственной экономики (хотя здесь скорее они мне рассказывали) как их знал и понимал сам. В общем, натаскивал, как мог. Передавал им общие знания и, что более важно, воспитывал систему мышления, подобно тому, как когда-то во мне ее воспитывал институт. И надо сказать с ученицами мне повезло, то, что я объяснял, они схватывали на лету. К тому же объяснял я то, что преподается лишь богатым детям аристократов, а отнюдь не дочкам странствующего торговца, и при том более полно и подробно. С математикой и прочими точными науками они справлялись довольно не плохо. Основы анатомии в моем пересказе тоже проходили на ура. Самое горькое было с местным языком. Ведь говорил я на нем интуитивно, словно с детства к нему приучивался, а не к русскому. Русский язык, кстати, повезло тоже не забыть, но появился какой-то жуткий акцент. Ну а вся горечь заключалась в том, что никто из нас не знал толком письменности. Девушки и Годо знали лишь непривычный мне алфавит, являющий собой некую смесь рунизма и буквенности, и простейшие слова, но не больше, а потому пришлось очень многое додумывать самостоятельно, и скорее всего не верно. Что забавно, цифры этого мира были простыми арабскими, хотя как они сюда попали или где были изобретены, никто не знал.