Еще один шанс. Часть 2.

За занавесями его глазам открылась ужасное зрелище: вся палуба находилась в движении и была буквально забрызгана кровью, словно её обильно полило красным дождём. Весь корабль представлял собой единое поле боя янычар с проклятыми собаками гяурами.

— Проклятые рабы! — возмущение комом подкатило к горлу паши. Его небольшие темные глаза пылали злым огнем и в то же время холодно блестели, как у змеи. — Негодные дети шайтана! — Капитан галеры оскалился. Сплюнул собравшуюся слюну. — Да загадят собаки ваши могилы!

Невольники бились с безумной яростью и отчаяньем. Сперва показалось, что опытные, одетые в кольчугу воины аллаха с легкостью, как полевую траву "покосят" беззащитных, ослабших от побоев и издевательств неверных. Но, потом присмотревшись, седой турок понял, что это неверно. Натиск невольников, дравшихся всем, чем возможно усиливался и в какой-то момент стал настолько силен и страшен, что стражи галеры стали в нерешительности пятится в сторону носа корабля. Более того какая-то сила внезапно выбирала и убивала самых опытных бойцов на расстоянии. Словно кто-то стрелял из невидимого лука. В то же время почему-то не было видно лучников галеры. Более того из обеих кают воинов — охранников валил сильный дым. Там, внутри что-то сильно дымило, как будто неверные призвали себе в помощь огненного демона, и он сейчас выжигал внутренности корабля...

Али-паша нервно сглотнул слюну отгоняя наваждение о потусторонних силах. Снова оглядел палубу. Прямо перед ним лежало и ещё шевелилось в агонии множество изрубленных, израненных тел, некоторые из которых всё ещё продолжали громко стонать. Другие корчась от боли, ползли по палубному настилу, оставляя за собой кровавый след, умоляющим жестом протягивая руки. В центре, почти у самой мачты, под грудой мертвых было видно окровавленное тело воина ислама в кольчуге. Лицо солдата было разорвано. Казалось, будто его загрызли зубами. Али-паша взглянув на солдата, вздрогнул. Он ужаснулся от мысли, что тому довелось испытать перед смертью.

Внезапно каторжники, словно по команде остановились и даже немного попятились, освобождая место воину в серебристой кольчуге. Это был охранник гостя, которого он сегодня привел на галеру.

— Подлый предатель, — пронеслось в голове Али-паши. Его ноги задрожали от возмущения. Он чуть было не упал. — Так, вот кто виновник всего этого безобразия! Проклятая собака! Аллах покарает тебя!

Боец выдвинулся вперед. В том, как он себя вёл, как держал клинок, чувствовался искусный поединщик. Зажатая в ладони сабля легко крутанулась в его руке сначала в одну, потом в другую сторону. А затем он с ловкостью акробата начал быстро вращать оружием, рисуя в воздухе сплошные круги и восьмерки словно отыскивая, куда быстрее и вернее ужалить, чтобы располосовать острой сталью живую плоть. При этом, казалось, что у воина противника две пары рук.

Неверные перегруперовавшись за его спиной, подняли с пола мечи убитых охранников. Они сплотились возле него, образовав клин похожий на наконечник копья.

— За волю! — громко произнес воин и медленно двинулся вперед.

— За волю! — яростно подхватила окровавленная толпа и с новой силой бросилась на оставшихся в живых янычар.

— "Алла!" — торжествующим ревом прозвучало в ответ. — Мы сильнее неверных собак! Аллах дарует победу своим сынам!

На корабле вновь завертелась круговерть мелькающих клинков, вертящихся цепей, колющих словно копьями обломков весел.

Молодая луна, совсем выбравшись из-за туч, обливала бледным светом эти полуголые, обмотанные рваными тряпками тела, эти косматые, нечесаные, но теперь высоко поднятые головы, эти худые, загорелые, изможденные, но теперь трепетавшие счастьем и энергией лица.

— Вперед! Круши нехристей, братцы!— не прекращались крики, вымещая в яростных ударах всю злость за каторжную работу на чужой, постылой галере.

— "Алла!", — эхом отвечали противники.

— Смерть поганым! — неиствующие вопли тонули в звуках боя.

С ноющим звоном сталь билась о сталь, тяжко и гулко сыпались удары друг об друга. А когда не хватало стали, в ход шли испачканные кровью безжалостные кулаки, сокрушающие челюсти и зубы. Вот русский меч, мелькнув словно молния, ударил начальника стражи прямо в лицо, прорубив чуть ниже глаз "второй рот". Изуродованная голова мотнулась назад, выпуская веер кровавых брызг. Серебристый воин, как ни в чем не бывало вырвал из раны врага дымящийся от крови клинок и резко махнув им вперед, продолжил кровавую сечу. С дола клинка сорвалась струйка крови и ударила прямо в искаженное злобой лицо очередного противника. Тот не смутившись, и не заметив гибели товарища, хищно оскалил зубы и продолжил бешено наседать на воина. Другой, обливаясь кровью, внезапно согнулся, закрывая руками место, куда вонзился клинок. Он дернулся в последней попытке подняться и рухнул в беспамятстве, из которого ему не суждено было вернуться.

В другой стороне, у борта корабля один из янычар увернулся от летящей цепи, резко крутанулся, присел и сбоку вниз рубанул по ноге невольника. Нога несчастного отлетела в сторону. Каторжник стал кататься по доскам, безумно крича и стискивая руками кровоточащий обрубок. Недалеко от паши, ещё один воин аллаха умело попал мечом в грязную, открытую, с огромным кадыком шею неверного. Голова проклятого гяура не слетела с плеч, а надломилась, как чертополох, подкошенный кнутом пастуха, и свесилась на остатках сухожилий, с удивлением осматривая поле боя.

А вот страшная смерть настигла потурнака. В его лицо ударили концом обломка весла. Надзиратель заорал страшным голосом, задергался, выпучивая глаза, и рухнул на пол, держась руками за голову. Он просто не успел отклониться. Тут же несчастного буквально забили, закидали камнями, а затем растоптали ногами.

От увиденного побоища седому турку внезапно сделалось плохо. Резкий спазм повалил его на палубу и стал опорожнять живот. Придя немного в себя, он выпрямился. Напрягая последние силы, встал, поднял саблю. Ноги вдруг заскользили по красной и липкой от крови палубе. Лицо седого турка сделалось страшным от гнева и ненависти. Глаза его бешено засверкали, бледные губы беззвучно стали шевелиться в проклятиях в адрес неверных собак.

— Смерть урус-шайтанам! — закричал он и грозно двинулся в сторону побоища, переступая через жутко распластанное тело на палубе.

Владелец галеры слишком понадеялся на себя и свою злость. Тяжелый, умело раскрученный конец ржавой цепи уже через минуту догнал его голову сзади, разорвал её как орех. Кровь фонтаном брызнула из образовавшейся раны... Мир померк в сознании Али-паши.

* * *

Спустя шесть часов.

В тридцати морских милях от города Кафа.

Галера "Золотой павлин".

— Я не понял, а где все? — произнес молодой человек, появляясь из временного портала внутри каюты для дорогих гостей. — Я им тут подарок приготовил. Сюрприз хотел сделать. А их нет.

Путешественник во времени вышел на окровавленную палубу и внимательно всё осмотрел. — Что, тут происходит?

— Погоня, Алексей, — Пехота подошел к Рязанцеву неизвестно откуда. — Классика! Нас догоняют — мы убегаем. — Процитировав слова из известного фильма, Пашка весело тряхнул огненной шевелюрой. — Всего-то три военных галеры. — С коротким смешком он мотнул головой в сторону кормы. — Вон, видишь, небольшие лодки позади. Часа два уже как появились. Хорошо идут. Ещё часа через два, догонят. А мы тут с Силантием соображаем, что с ними делать? Карты раскинули, на пальцах решили погадать... Кстати, народу там немного — человек восемьсот. Может быть чуть более. Пушек, стволов шестьдесят-восемьдесят. Все здоровые, чугунные... — Начал коротко докладывать бравый майор. — А что нам делать? Тебя нет. Оружия нормального тоже нет. Нас осталось, человек шестьдесят от силы. Решили убегать, пока силы есть. — Рыжий подросток по старой привычке, приобретенной ещё в прошлой жизни, смачно шмыгнул носом. — А так всё хорошо. Но!!! — Он кивнул в сторону рабов очумело работающих веслами. — Хочется свободы и волюшки для наших гребцов. — Десантник спародировал местное наречие вместе со старорусским произношением. — А злые вороги, жития не дают! Полонили русячей, поганые.

— Ну, и что предлагаешь? — удивленно спросил Рязанцев. Он прищурив глаза, рассматривал приближающиеся военные корабли...

* * *

Прекрасный, сияющий день зарождался на востоке. Не более ширины ладони оставалось солнцу, чтобы полностью взойти из-за горизонта и засиять на небосводе Черного моря. Широко, спокойно, равномерно вздымались волны, от гребней которых, словно огненные стрелы, отражались лучи утреннего светила. Издали, беглецам казалось, что три корабля медленно выплывали из гигантского, пылающего червонным золотом шара. Вскоре верхушки корабельных мачт отпустят багряный диск и он поплывёт в свободное плаванье по небу. Неповторимое зрелище! Носовые фигуры галер отливали огнем, весла слаженно двигали корабли. Постепенно размеры кораблей преследователей становились всё больше и больше. Скорость судов, усилиями гребущих, безжалостно подхлестываемых надсмотрщиками, увеличивалась.

На кормовой мечте центральной лодки был отчетливо заметен красный флаг со звездой внутри белого полумесяца.

— Г-гик — р-рык! Г-ги-ик — р-ры-ык! — тяжко выдыхали из себя гребцы с каждым взмахом весел.

— Дун — дун! Дун — дун! — задавали ритм барабаны музыкантов.

— Г-ги-ик — р-ры-ык! Г-гик — р-рык! — корабль словно стонал в такт тяжелым выдохам прикованных к веслам рабов.

— Живей, живей неверные с-собаки! — евнух-потурнак похожий на старого вола безжалостно стегал плёткой несчастных каторжан. — Клянусь Аллахом, я заставлю вас грести, как положено! — Надсмотрщик бегал по палубе, тряс жирной, волосатой грудью, кричал до пены на губах. — Сдохните все, но сделаете как надо!

— Г-гик — р-рык! Г-гик — р-рык! — голые до пояса, изнеможенные, бритоголовые невольники старались грести изо всех сил.

Осман-паша стоял у поручней на корме с ятаганом в руках. На его груди блестела кольчуга, чернобородое ястребиное лицо пылало от ярости под белым тюрбаном, скрывавшим стальной шлем. — Клянусь бородой пророка, я убью всех, кто осмелился поднять руку на его сынов! — Серые, холодные глаза турка все больше наливались кровью. Лицо воина сделалось страшным от гнева и ненависти. — На, что надеются эти неверные твари? Спастись бегством невозможно. У меня трех...если не пятикратное превосходство в людях и пушках! Мои галеры более легкие и быстроходные.

Командир корабля вспомнил погибшего Али-пашу и заскрипел зубами от негодования. — О Аллах! Покарай проклятых гяуров и дай мне возможность совершить возмездие! Пусть их смерть станет мгновенной. Я расстреляю поганых собак из своих пушек!

Прищурив глаза, он представил грохот десятков орудий и огромные облака белого дыма, расходящегося от больших, тяжелых орудий. Пушки откатываются, их снова заряжают. Стволы от частоты выстрелов раскаляются чуть ли не докрасна. А потом... свистящие ядра и книппели во вращении начинают рвать на высоте парусину и канаты. Трещит распоротая ткань, с грохотом на доски палубы падают раскаленные чугунные мячи. Всё кругом покрывается черной, смоляной гарью и дымом. На палубе проклятых отступников, в серой, чадящей полумгле раздаётся треск разгорающегося пламени. Горящие снасти, как змеи трепещутся на ветру. Разбитые надстройки, обезумевшие люди, спасающиеся от огненного ада. Они громко кричат, мечутся по кораблю, прыгают за борт. Убитые и искалеченные тела, предсмертный ужас и стоны погибающих... — Да будет так, во имя пророка!!! — От нахлынувшего возбуждения его тело задрожало. — Кровь от убитых и раненых растекается в пазах и по палубе, ею пропитывается скобленые доски, она начинает просачиваться и капать в трюм. И всё это под звуки непрерывного гула канонады от его пушек. И вот кадрига, захваченная рабами, получив широкую пробоину под кормой, круто задирает нос, и заполняется потоками воды, после чего валится на бок и быстро уходит под воду. Последний отчаянный всплеск и водоворот волн, после чего наступает молчание, если не считать голосов ветра и испуганных криков морских птиц, что носятся в воздухе, подобно листьям, сорванным бурей.

— Пусть вечно гниёт помёт на ваших могилах! — Осман-паша мстительно выругался и сплюнул набежавшую в рот слюну. — Именно так всё и будет!

— Пушки к бою! — чернобородый вожак закричал со всей силы. — Ускорить ход!

Глубокий, округлый корпус торговой галеры противника быстро приближался. Его уже можно было разглядеть простым глазом. По сравнению с преследователями казалось, что судно беглецов тащится со скоростью улитки.

— Умут! — Осман-паша резко обернулся в сторону начальника гребцов и нетерпеливо отдал команду. — Подгоняй скот, шевели их. Никто не должен уйти от расплаты.

Средних лет чернобородый турок в кожаном панцире, украшенном медными пластинами, и в легком островерхом шлеме почтительно кивнул командиру.

— Увеличить ритм барабанов, — его резкий крик понесся от судна к судну, и удары кнутов ещё яростнее посыпались на спины задыхающихся гребцов.

Ветер быстро крепчал. Море хмурясь начало окрашиваться в мрачный, свинцово-серый оттенок. Оно потихоньку начинало бурлить, и к небу полетели клочья белой пены. Одиночный выстрел из пушки громко прозвучал в утренней тишине. Катаржникам издалека, заблаговременно приказали лечь в дрейф, сдаться на милость победителя. Ядро прошипев в воздухе, плюхнулось далеко посади кадриги. Они, не обращая внимания на упреждающий знак, продолжали грести изо всех сил. Беглецы явно надеялись на чудо.

— Глупцы! — воскликнул в сердцах паша. Он сардонически усмехнулся — с вызовом, с цинической издевкой. — Чудес не бывает! — Я хорошо вижу старуху с косой, нависшую над вашими темными душами!

Сразу после первого выстрела на турецком флагмане ожили янычары и пушкари. Одни начали суетиться и открывать пушечные порта, другие закричали и заулюлюкали. Казавшиеся ранее вымершие палубы кораблей закипели людьми. В первых лучах солнца засверкало оружие.

— Нет, — паша со злостью сжал кулаки. Внезапно он поменял свое решение. — Расстрел из пушек — это слишком легкая и быстрая смерть для неверных! Они должны мучатся и страдать, ибо мучения и страдания сполна воздадут им за то, что они совершили. Лучше я расстреляю их из луков.

Воин в блестящей кольчуге в ту же секунду представил в своей голове сотни турецких стрел летящих в сторону кадриги с неверными. Сперва они заслоняют солнце, а затем с хлюпающими звуками, вонзаются в живые тела, превращая их в утыканных иголками ежей.

— Даже не так... — Осман-паша вновь решил, что это слишком милосердная кончина. — Я возьму их на абордаж. Я сам, своим клинком буду убивать проклятых неверных. Рубить их по частям. А их останки выброшу акулам, точно объедки псам! — Бесстрашный воитель представил себя с большим ятаганом. Как он верша справедливость вонзает кривой, короткий меч в черную плоть неверных. Как хрустят их кости, словно сухие ветки, и истошные крики выпадают из перекошенного рта. Как его тускло мерцающее, тяжелое лезвие совершив свой краткий полет отрубает голову очередному неверному, как...