— Не уверен даже, что такому где-то учат, — продолжил он. — Просто резцом по стеклу работать так как кистью нельзя. Скульптор тоже работает резцом, но стекло в отличие от мрамора вещь хрупкая. Я испортил не одну заготовку пытаясь резать стекло по плавной кривой. Потом, в одну ночь мне приснился ангел с ликом, составленным из уголков и квадратов. "Смотри на меня и внимай" — сказал он мне и внезапно я понял, как надо делать.

— Уверен ты, что это ангел был, а не искуситель коварный? — насторожился монах.

— Уверен падре. Не может у диавола быть белых крыльев и сияния над головой.

— Никто не знает на что способен враг рода человеческого, — наставительно поднял палец аббат. — но я думаю, что действительно господь послал тебе своего ангела-вдохновителя, поскольку образ тобой созданный способствует возвышению духа.

Настоятель перекрестил Костю висевшим у него на груди распятием и продолжил: "Думаю я, что архиепископ тоже доволен останется и обещанная индульгенция будет тебе вручена на днях. Тем не менее, хотел бы я знать каковы твои успехи в деле привлечения твоего партнера в лоно церкви. Помнишь ли ты, что награда за то тебе ждет немалая".

— Работаю я над этим, падре, — Константин смущенно почесал в затылке. — Каждый день, почитай, беседую с ним об этом. Барух более не подвергает сомнению существование Иисуса. Согласен он, также что Иисус чудеса творил, но признать его божьим сыном отказывается.

— Свидельства апостолов ему недостаточно, что ли, — нахмурившись прервал Костю настоятель, — евангелие ты его хотя бы убедил прочесть. Зря я что ли тебе свою книгу дал. Хоть и не рекомендуется мирянам самостоятельное чтение святого писания, но здесь случай особый и я этот грех на себя возьму.

— Конечно, падре, — Николаев развел руками, — и я ему читал вслух и сам он три вечера над ним просидел. Но от этого только хуже стало.

— Как так, — монах заинтересованно подался вперед, — как может стать хуже от святого писания?

— Он же из Святой Земли родом. Страну и обычаи ихние лучше меня знает. Кроме того, он человек образованный. В отличие от меня даже Иосифа Флавия читал. Он в евангелие ошибки нашел, а я и не знал, что мне на это ответить.

— Усерднее надо святые тексты читать, — наставительно произнес аббат, поднеся распятие к губам, — в них ответы на все вопросы найти можно. Или ко мне надо было прийти. Чем же он тебя смутил?

— Высмеял он предание об избиении младенцев в евангелии от Матфея. Говорит, что такого не было и быть не могло. Во-первых, у Флавия, который тогда жил и писал об Иудее, ничего об этом не сказано. Во-вторых, он сказал, что с тех времен сохранились кладбища. Если бы избиение было, то на кладбищах в Вифлееме и окрестностях было бы много детских могил с того времени, а их нет. И на конец, он мне сказал, что царь Ирод Великий умер за четыре года до рождения Иисуса, так что приказа такого отдать никак не мог. А если резни не было, то зачем Иосиф с Марией бежали в Египет.

— Хм-м-м, — задумчиво протянул аббат, перебирая четки, — действительно это предание только у Матфея есть. Ни Иоанн, ни Марк об этом не упоминали. Я посмотрю святые книги и разрешу твои сомнения к следующей неделе. Еще чем он тебя смущал?

— Не то, чтобы он меня смутил. Я в вере тверд, — Константин перекрестился, — просто я подумал, что с времен Матфея до канонизации евангелия его переписывали много раз. Может быть переписчики что-то напутали. Барух мне сказал, ссылаясь на Флавия, что Ирод приказал казнить двух своих собственных сыновей по подозрению в заговоре. Оттуда, наверное, эта легенда и пошла.

— Оставь мне эти заботы, — настоятель повелительно хлопнул ладонью по столу. — Как насчет того, чтобы передать секрет цветного стекла церкви?

— Не соглашается он, — Николаев сокрушенно развел руками, — не далее, как сегодня утром я его спрашивал. Он мне сказал, что если на острове Мурано, близ Венеции узнают, что он кому-то передал секрет этого стекла, его убьют, несмотря на то, что он узнал этот секрет не оттуда. А некоторых цветов, которые мы использовали, венецианцы сами не знают. Если уж рисковать жизнью, сказал он, то только за хорошее вознаграждение.

— Типичный иудей, — презрительно усмехнулся аббат. — Из всего пытается выгоду извлечь. За сколько же он согласен рискнуть головой?

— Он просит десять тысяч динаров за каждый цвет, — Константин изобразил руками виноватый жест, мол я тут ни при чем, — но я могу попытаться уговорить его на меньшую сумму.

— Жадность — есть смертельный грех и диавольское искушение, — настоятель перекрестился, — к сожалению твой партнер нехристианин. Я бы ему епитимию наложил. Орден святого Бенедикта — орден нищенствующий. Денег монаси не стяжают. Предложи ему сотню флоринов за каждый цвет. Это больше чем сто пятьдесят динаров.

— Даже предлагать не буду, — замахал руками Костя, — он надо мной просто посмеётся. К тому же секрет достанется всей церкви, а не только одному ордену.

В течение более получаса они ожесточенно торговались, умудряясь удерживать благочестивую мину на лице. Аббат напирал на необходимость бескорыстия в отношении святой церкви и приводил примеры из жития святых. Костя расписывал то, каким великолепием украсятся церкви и как это послужит укреплению веры. В конце концов сошлись на двенадцати тысячах флоринов за все.

Константин пообещал уговорить своего партнера и, по-быстрому проверив как монахи готовят витражи к церемонии освящения, поспешил на берег Тахо, где Борис руководил работой по ремонту конвертора.

Глава 8

(Толедо, 11-12 марта 1489 г.)

Старейшина цеха кузнецов-оружейников Толедо недовольно поднял глаза от массивного фолианта, занимающего половину его рабочего стола, когда дверь в его кабинет резко распахнулась. Огонек свечи затрепетал от воздушной волны и едва не погас, но через секунду вновь утвердился на фитиле. В распахнутую дверь стремительно ворвался коренастый, широкоплечий мужчина, на вид которому можно было дать лет сорок пять.

— Отец, ты только посмотри на это, — с порога вскричал он.

— Ари, нельзя ли потише, — недовольно поморщился старик, — вроде не мальчишка уже, а носишься по-прежнему как угорелый и орешь, словно подмастерье, которому горячая окалина в штаны попала. Ты же аудитор гильдии, должен уважение внушать.

— Ладно тебе меня воспитывать, — Ари плюхнулся на трехногий табурет перед столом и выложил поверх фолианта дагу, — ты лучше сюда глянь.

— Воспитывать непутевого сына никогда не поздно, — наставительно заметил старейшина. Придвинув поближе свечу, он аккуратно взял клинок за роговую рукоять и стал его внимательно рассматривать. Потрогал клеймо в основании трехгранного лезвия, неспеша обвел пальцем серебряные узоры на витой гарде, попробовал лезвие на изгиб, ногтем провел по кромке, проверяя остроту, затем, щелкнув по кончику жала, поднес его к уху.

— Отличная работа, ничего не скажешь, — вынес он заключение, — у Шломо бен Ашера плохих не бывает. Клинок, я уверен, он сам ковал, а гарду скорее всего его подмастерье Даниэль делал. Ну и зачем ты мне его принес? Дефектов тут я не вижу.

— А я и не говорил, что в нем дефекты есть.

— Так в чем же дело? Ты же претензиями занимаешься, а здесь придраться не к чему.

— Претензии есть, но не к этому клинку. Дон Фадрике Альварес на дуэли дрался и ему вот этой дагой кольчужный колет двойного плетения пробили. Рана вроде неопасная, но претензию мастеру Мигуэлю выставили, что кольчуга из плохого железа сделана. Я проверял, взял дагу из его же арсенала и пытался пробить этот колет в нескольких местах. Ничего не получается — клинок в кольцах вязнет, только затупил его и в конце концов кончик обломал.

— Так и должно быть, — подтвердил старейшина, — кольчугу двойного плетения работы нашей гильдии разве что двуручником или секирой пробить можно.

— Вот и я так думал, — Ариэль схватился руками за столешницу и наклонился к отцу, — а потом я нашел басконского барона — противника дона Альвареса и выкупил у него эту самую дагу за двойную цену. И сейчас я думаю по-другому.

Глава гильдии еще раз внимательно осмотрел кинжал, одобрительно хмыкнул, затем, покопавшись в кошельке на поясе, достал из него мелкую серебряную монетку, положил ее на стол и, коротко размахнувшись, пробил ее дагой насквозь. Бросив испорченную монету на стол, он еще раз внимательно осмотрел лезвие, потом достал из ящика стола какой-то металлический стержень и довольно легко снял с него клинком стружку.

— Вот-вот, я тоже железный гвоздь строгал, — аудитор кивнул головой. — Это многие наши клинки могут, но их после того точить надо и полировать, а этот почти и не тупится.

— Интересно, — протянул старейшина, поглаживая бороду, — опять Шломо что-то такое придумал, неугомонный.

— Я думаю, — влез со своим мнением его сын, — тут не только он, но еще его гость Барух со своим партнером руки приложили. Они вместе со Шломо на берегу какой-то интересный горн сложили, ни на что не похожий. В прошлом месяце испытывали, но что-то у них не пошло. Сейчас переделывают.

— Ну и что ты предлагаешь?

— Как что, — удивился Ариэль, — согласно уставу, он должен предоставить свою новинку на суд гильдии. Три лучших мастера повторят процесс по его технологии и проведут испытания клинков. Если признают его метод стоящим, мастера гильдии, которые захотят использовать его, будут платить Шломо десять процентов от дополнительного дохода в течении трех лет. А если они скажут "нет", то и он не может это использовать. А если обманет, или скроет детали рецептуры от гильдии то будет платить штраф.

— То, что ты устав знаешь, я не сомневался, — усмехнулся старик, — но, во-первых, по уставу у него есть полгода на подготовку к этому испытанию. Глядя как у тебя глаза горят, я не думаю, что ты захочешь ждать это время, несмотря на то, что ты кожаный фартук одеваешь уже далеко не каждый день. Во-вторых, скажи мне, положа руку на сердце, насколько честно ты сам и другие наши мастера выплачивают эти самые десять процентов, положенные по уставу, тому же Шломо за его предыдущую новинку?

— Ну-у-у, — смущенно протянул аудитор.

— Вот то-то и оно, — старейшина откинулся в кресле и сложил перед собой руки в замок, — марку гильдии блюдем, но с денежками расставаться не любим. Даже своих надрать не гнушаемся.

— На что ты намекаешь, отец? Ты что, предлагаешь ввести контроль за честностью выплат? Это же за каждым мастером не уследишь.

— Перед мной-то ты не крути, я тебя как облупленного знаю, — старик погрозил сыну пальцем. — Ты не столько о гильдии заботишься, сколько о себе самом. Завидно тебе, что Шломо придумал что-то, что тебе недоступно.

— Ну может и завидно, — Ариэль обиженно выпятил челюсть, — но не так, чтобы Шломо какую-то гадость учинить. Просто я хочу тоже такие клинки научиться делать. Меня аудитором совет гильдии назначил не только потому, что я твой сын. Я все-таки кузнец не из последних.

— Ох, учить тебя еще, сынок, не переучить. У самого уже сын в подмастерьях ходит, а в таких простых вещах не соображаешь. Если Шломо что-то такое придумал, то основываясь на опыте, он тянуть будет с испытаниями сколько можно и еще немножко. Если хочешь быстрее к его секретам подобраться, надо для него своим стать.

— Мне что, к нему в подмастерье идти? — удивился Ариэль.

— О Боже, ну до чего же ты временами тупым бываешь, — отец его раздраженно воздел руки. — У тебя сыну семнадцать лет, а у Шломо вторая дочка на выданье. Сосватай ее для сына и как родственник станешь для него своим, а там и узнаешь все его секреты.

— Ну пока сватовство, да свадьба... Те же полгода пройдут.

— А ты шевелись быстрее. Сегодня уже не успеешь, так прямо завтра с утра сваху пошли, а недели через две можно и хупу поставить. Честно говоря, мне и самому любопытно. Да и с таким мастером как Шломо породниться не грех, — старейшина прикрыл глаза и усмехнулся. — С его отцом мы в молодости неплохо покуролесили, даже вместе воевать ходили, а вот в мастерстве я его обскакал, хоть он меня и старше.

* * *

— Готов, — Сложив руки рупором крикнул Константин.

Кричать особенного смысла не было, в помещении — большом дощатом сарае на берегу Тахо, не было особенно шумно. Лишь размеренное кряканье больших мехов, да гудение пламени в горне вагранки нарушало утреннюю тишину.

— Давай, — пихнул Гальперин мастера Шломо.

Тот размахнулся и одним ударом кувалды разбил глиняную пробку закрывающую летку. Борис, орудуя кочергой, расчистил отверстие и огненный поток расплавленного чугуна хлынул по желобу. Как только весь металл скрылся в колбе небольшого, чуть больше чем на полтонны, конвертера, Николаев, вместе с одним из подмастерьев, навалился на рычаг, поворачивая конвертер в рабочее положение. Борис в это время переключил подачу воздуха с вагранки на конвертер. Мастер Шломо внимательно смотрел за их действиями. Отвлекся он лишь на пару секунд.

— Эй, Давид, Йони, — окликнул он подмастерьев, — что стоите бездельники. Горн надо чистить. Займитесь, — кивнул он им на вагранку и повернулся обратно к конвертеру.

Тем временем свечение расплавленного металла в конвертере стало ярче и через несколько минут металл закипел.

— Как же так, — удивленно повернулся к Борису мастер Шломо, — угля же тут нет. Почему железо греется?

— Как это нет, — ответил Гальперин, не отрывая взгляд от самодельного ртутного манометра, мы же тебе объясняли. Уголь растворяется в железе. Когда его слишком много, то и получается чугун. Вот сейчас этот уголь выгорает и вместе с ним другие примеси, которые нам не нужны.

Через пять минут подмастерья, под командованием Константина, начали забрасывать в жерло кузнечный брак и прочий металлолом. Большую кучу железного скрапа, непригодного к перековке, собрали по всем окрестным кузницам, что вызвало массу недоуменных вопросов у членов кузнечной гильдии, на которые подмастерья не могли ответить, поскольку и сами не знали. Кипение металла стихло, но друзья продолжали внимательно следить за состоянием конвертера. Когда скрап расплавился Борис закинул в конвертер легирующие добавки и в самом конце высыпал туда пару ведер мелко измельченного известняка.

— А это зачем? — Снова поинтересовался бен Ашер.

— В этом железе есть фосфор, который делает металл хрупким, — пояснил Костя, — ты от него избавляешься многократной проковкой металла. Здесь известь свяжет фосфор и переведет его в шлак.

— Готово, — сказал Гальперин, останавливая подачу воздуха, — надо разливать. Давайте посуду.

Подмастерья подкатили форму — толстую каменную плиту, установленную на платформе с тележными колесами. В плите с равномерным шагом были вырезаны глубокие желоба прямоугольного сечения. Друзья, вместе с мастером Шломо, повернули конвертер и раскаленный поток, брызгая искрами, полился из горла, заполняя форму.

— Хорош, давай следующую, — крикнул Николаев, приостанавливая разливку.