Миша-Мишутка Романов

Глава 22

Территория Российской Империи

Земля. Красноярск. Иркутск.

02.1882-03.1882

Знание рождает умение. Об этом я думал в Иркутске в то утро после сражения.

Скажу потом историкам, чтобы назвали без изысков, например, битва на Ангаре.

Хотя какая там битва — на моей стороне было новое оружие плюс неожиданность.

Но повод для расширения эти ребята дали мне хороший. Недели через две откушу ещё кусочек — Енисейскую губернию.

План перевыполнили — с сегодняшнего дня делаем по семь ракет в сутки. На один залп для Красноярска насобирать необходимо.

А пока принял у себя Усача. Заметил повязку на голове. Оказалось, умудрился попасть под, чуть ли не единственные, выстрелы.

Один офицер, когда его брали, пальнул пару раз, перед тем как пасть смертью храбрых.

Нет, ну это надо же, год на него убил, а он под пули лезет — герой усатый.

Хотя...

А почему бы не герой. По-быстрому напряг редакторов моих газет — то бишь Иркутского рабочего и Имперской правды. Написали победную реляцию.

Описание битвы без особых подробностей — тут за нас и слухи поработают.

Отметили беспримерный героизм наших погибших — тех двух мастеровых ракетчиков. Вызвал к себе их жён. Плачут.

Толкнул проникновенную речь — мол, слезами горю не поможешь — не вернуть их так. Но чем смогу помогу.

Погибли они как герои. Поэтому по пятьдесят тысяч золотом будет на ваших счетах в Банке РСС.

Детям — бесплатное образование в любом учебном заведении на подконтрольной мне территории.

Высшее, Иркутский Политехнический или по выбору. Дома, построенные в слободе, и купленные мужьями в рассрочку на пять лет переходят в вашу полную собственность.

Похороны — по высшему разряду тоже за мой счет. В центре города будет установлен их памятник.

Вы, если захотите, можете продолжать работать на меня. Если нет — я могу обратить ваши деньги в надёжную ренту где-то на тысячу рублей в месяц.

а каждого ребёнка до совершеннолетия 250 золотом.

Много говорил как на митинге — патриотизм и.т.д. Загружал их с полчаса — бедняжки уже не плакали — стояли молча.

Наконец мне это надоело, и я их вежливо выпроводил. Вызвал секретаря — Колотилова — тот сидел за перегородкой — записывал.

Перечитал запись и остался доволен, приказал всё без изменений в газеты.

Павильон с памятника решил снимать завтра — его уже почти закончили. Делали его уже месяц — вокруг установили павильон — что-то вроде шатра — чтоб работать в тепле.

Скульптор — небесталанный господин Токмачевский Феликс Александрович.

Мы с ним заранее обговорили скульптурную композицию.

На ней берег Ангары, с одной стороны — конница, хорошо виден Усач. Стрелы Катюш разрушают лёд — пришлось специально вести на полигон — показывать. Паника среди врагов.

Все, как и рассчитано было месяц назад. А посередине в окружении двух фигур стою я — как бы не относящийся к картине ребёнок.

Двое рядом со мной в мундирах РСС — мои телохранители. Я велел изобразить их лица максимально усреднёнными, как у Путина, похожими на многи. Короче ночь я дал скульптору на исправления их лиц по фотографиям погибших — из личных дел.

Конец дня прошёл в хлопотах. В конце отдал приказ Усачу, от которого он плевался.

Велел перебинтовать руку. Поучился отличный портрет отца-командира. Нет, ну вылитый Чапаев.

Вызвал моего певца с дочерью — обговорил завтрашнее его выступление в Мэрии. Отработали пару новых песен, которые я напел по памяти.

После их ухода продиктовал приказ — все кто был с нашей стороны, были сведены в специальный полк — Первый Иркутский Гвардейский.

Наступил следующий день. Скорбная процессия ровно в полдень двинулась из рабочей слободы по вмерзшему в лёд понтонному мосту в сторону мэрии.

Мои верные священники шли впереди. Мой духовник из Святоекатеринининской пустыни, которого я сделал митрополитом Иркутским, шёл впереди.

Он знал обо мне многое. Проверял я его по чёрному, но он остался мне верен, поэтому жив.

Звонят колокола всех церквушек и храмов. На санях-катюшах были помещены два гроба.

Перед мэрией — рядом с центральным рынком — павильон возле памятника разобрали — гранитная плита оставалась, накрыта только чехлом.

Когда открыли — я понял, что скульптор справился, многие не сдержали слёз.

Потом были поминки. День выдался морозным ,но безветренный.

Под навесами центрального рынка были накрыты столы. Водка, кутья, хлеб, разносолы, икра.

Все было подготовлено за ночь в слободе. Почти ни кто не спал.

После застолья — часа в два народ повалил в зал для собраний. Зал был человек на триста, но на первом этаже и с хорошей акустикой.

Певец раз в месяц давал тут концерты — каждый раз с аншлагом. Сегодня оставил окна открытыми — большинство в зал не вошло.

Песни лились рекой, плыли и звенели в морозном воздухе — задевая сердца.

Вот замолчал певец перед следующей песней, потом сказал — мол, посвящает присутствующим в зале — и запел.

— Шёл отряд по берегу

— Шёл из далека

— Шёл под царским знаменем

— Командир полка

Э-э-ээй командир полка

— Голова повязана

— Кровь на рукаве

— След кровавый стелется

— Снежной по земле

Э-э-ээй снежной по земле

— Чьи вы хлопцы будете

— Кто вас в бой ведёт

— Кто под царским знаменем

— Раненый идёт

Э-э-ээй раненый идёт

— Мы сыны империи

— Мы за русский мир

— Наш идёт под знаменем

— Ратный командир

Э-э-ээй ратный командир

Когда прозвучали эти слова, я встал, поклонился Усачу, затем певцу и захлопал в ладоши.

Через миг хлопал весь зал, через два вся площадь. Вот так дядька — и из твоей дурости можно извлечь пользу.

Теперь за тобой пойдут — и это мне понадобится и понадобится скоро.

Поздно ночью провёл допросы пленных гвардейцев. Нет, ничего специально не спрашивал, все и так в застенках историй наслушались — готовы были говорить.

Пояснил им — мол, расскажете секретарям все, что сочтёте нужным мне знать. Сейчас меня интересует — знает ли кто вашу полную численность.

Выяснил — 7465 меня атаковало. Ну что же — через две недели 1500 иркутского гвардейского полка полусотня Белоснежки и пять полков монгольского казачьего войска в единой форме РСС числом 5915 — пошло на Красноярск. Командовал Усач.

За ними, с отставанием в день, двинулись телеграфисты. Моей карманной империи необходима была хорошая связь.

Я же обрабатывал двух людей — небезынтересных для моих будущих планов — господ Макарова и Менделеева.

На Макарова я затратил три дня — считая битву, — на которой он присутствовал, затем на пиру — потом три дня бесед — и он был мой.

Беседовал я с ним на тему проливов — где он недавно командовал судном. Затем показал наши паротурбинные электростанции турбинный двигатель для будущего ракетного катера.

Вот рядом с чертежами этого катера с сорока направляющими — он дал согласие.

Вот так у меня появился командующий ВМФ при полном отсутствии флота.

Менделеева пришлось уламывать дольше — он оказался с одной стороны монархистом-державником, с другой стороны хотел от власти сразу слишком больших послаблений.

После раздумий решил побольше ему показать. Сначала цеха, затем электростанции, стрельбы катюш, институт, кафедры, первых студентов.

Показал рабочий городок, дом культуры, дал погоговорить со своими мастерами, пообщаться с Мосиным и Поликарповым.

И объяснил, что убивать его по любому не буду, но если он не со мной, то запру надёжно и надолго, а всеми этими новшествами будут заниматься другие люди.

Мол, вы профессор многое уже пооткрывали, с вас хватит. И запер его на неделю.

Вкусно его там кормили, но не единого человеческого лица он не видел, и там не было не единого клочка бумаги.

Теперь работает в команде. Правда, я пока за ним присматриваю.

Скоро обещал ему перетащить ему сюда сына и молодую зазнобу.

По окончании третьей недели приехал Усач с подробным отчетом. Оставил город Белоснежке.

А на следующий день заработал телеграф — соединить надо было не много — в основном то, что уничтожили по моему приказу.

В Красноярске действовали без изысков — подошли, дали залп из катюш по спешно стянутым с бору по сосенке войскам.

Оставшихся в живых расстреляли из автоматов и винтовок. Потом аккуратно и неспешно вошли в город.

Всё сделали, как я им и вдалбливал. Если бы монголы пошли лавой — не миновать грабежей. А так с десяток попытавшихся повесили и порядок.

Сразу отправили людей на основные прииски края. Золото — это главное. Золотое правило.

В целом прииски Енисейской губернии дают вдвое больше золота, чем Сухой лог.

Вызвал по телеграфу из Бодайбо Граумана — велел подыскать толкового заместителя, а самому налаживать работу на новом месте.

Золотой запас — это наше все. Послал экспедицию в триста человек через дальний восток в Магадан.

Кстати там во Владике почуяли, куда ветер дует — принялись проситься в РСС — мол, мы всегда были за, но не знали, как об этом лучше сказать.

Как говорил Валера — второе правило в книге джунглей — организация всегда должна отщипывать кусочки — пусть не территории, пусть будут новые маршруты наркотрафика, но, обязательно быть всё время быть в движении, не в застое.

Ну что же — хорошо Менделееву — уснул и приснилась таблица.

Пошёл я спать — может и мне приснится — откуда держать следующий удар и у кого откусить следующий кусок.

Глава 23

Территория Российской Империи

Земля. Красноярск. Иркутск.

02.1882-05.1882

Своего прошлого во дворце я почти не помню. А ведь по рассказам отца тот наш дом в Пекине мало, чем от него отличался.

Отец тогда был в фаворе у Цыси, усиленно ей поддакивал, наживал большие связи и деньги.

Он так никогда и не сказал, в чём был его промах — почему он впал в немилость у своей благодетельницы.

Ведь даже меня он назвал в её честь — орхидея. А вот пожар я помню.

Помню отчаянные крики матери, после того как она успела протолкнуть меня в узкий лаз подземного хода и закрыть его снаружи — отрезая путь пламени.

Там меня и нашёл отец через несколько часов, я уснула, свернувшись комочком.

Его в это время не было дома — он был на тайных переговорах — отчаянно пытался вернуть милость высочайшей. Не успел.

У него осталась его жизнь, горстка от прежних богатств и я кроха.

Император Михаил просил меня начать воспоминания с детства. Но даже с моей тренированной памятью у меня всплывают только эпизоды.

Бегства из Пекина я не помню вовсе. А вот когда нас в Иркутске приютила в снегопад Настасья Семёновна — помню отлично.

Мы еле нашли в пургу её окраинную хату — сейчас на этом месте стоит дом культуры Рабочей Слободы.

Помню метель, холод, лошади из последних сил вывезли нас к свету, льющемуся из оконца. Вот этот свет сквозь метель я очень хорошо помню.

После она стала мне хорошей матерью — как о мачехе, о ней я не думала никогда. Детство было не то чтобы безоблачным, но и не слишком выделяющимся.

Отец хорошо развернулся — для иностранца просто прекрасно.

Неприятности начались, когда мне было лет двенадцать. Тогда к отцу и зачастил этот англичанин — якобы по делам.

Но я то давно научилась подслушивать, забираясь на чердак, все разговоры в его комнате.

Отца шантажировали, причем очень удачно. Просили не деньги, а информацию — и консультации по разным вопросам.

Стал он с тех пор очень хмурым. Он был так же доброжелателен со всеми, но я, Прасковья и братья чувствовали в нём натянутость и душивший его гнев.

Царь поступил, правильно позволив мне отнять жизнь у того безногого обрубка, в который превратился после его вопросов англичанин.

Я и раньше уважала его, а после этого стала верной последовательницей и ученицей.

Моя власть в последующие годы сводилась в основном к консультациям, но знающие люди на всём лоскутном пространстве бывшей поднебесной меня не меньше той в честь кого я была названа.

Хотя жила я не так как она — скромнее. Официально я считалась лишь старшей женой Знародая, мои поездки по подведомственной мне территории были якобы только инспекцией его заводов.

Но если я покорнейше просила губернатора где-то в протекторате либо князя из южных княжеств о встрече — никто не смел отказываться. Попытки я гасила своими силами при молчаливом одобрении Москвы.

С моим будущим мужем я встретилась за неделю до озёрной битвы. Его привёз дозор. Мы расположились в лагере старейшин разросшегося на месте поселения рода Знародая.

Старейшины договорились с Михаилом, что окончательно примут его власть, если он покажет мощь своего нового оружия.

Михаил поступил просто — слил информацию местным маньчжурам и о переговорах и о численности охраны.

В общем, когда Знародай прорвался сквозь кордоны, мы, наконец, уяснили, что же произошло в Пекине.

Только вот в версии того, как отец погиб, я не поверила. Когда монгол рассказывал об императрице — я чувствовала, что это правда, когда стал рассказывать об отце — правда стала густо перемешиваться с ложью.

Когда он уснул, я сказала об этом Белоснежке. К этому времени между нами наладилось взаимопонимание — как между сестрами, чьим приёмным отцом и учителем был царь.

Она подтвердила — да скорей всего врет, но он предан — значит, врёт не просто так, а по приказу и это не наше дело.

Но возможно, что твой отец решил поиграть против Михаила, так что спросишь потом у царя всё сама. На этом и порешили.

Мы пошли на поле, где автоматчики, раз за разом отрабатывали свой манёвр.

Командовал ими Шерстюк Сергей Павлович, в недавнем прошлом простой десятник. На вид лет пятидесяти с мощным басом, густыми бровями и большим мясистым носом.

В его новой сотне была в основном молодёжь — не старше двадцати пяти лет — все отличные автоматчики.

Из старшего поколения в управлении с ручным пулемётом он один показал отличные результаты. Да не просто хорошие — чудесные, по словам царя.

Для этого оружия он был рождён. Оно его слушалось лучше, чем моего будущего мужа лук и стрелы. Конь мог гарцевать как угодно — мушка не отходила от цели ни на миллиметр.

В той битве он один положил не меньше двухсот манчьжуров. Просто сидел на своём, ко всему привыкшему, чалом и с радостной мальчишечьей улыбкой посылал без промаха пулю за пулей, мгновенно менял магазины.

Да — это была не битва — но бойня. Оставшимся в живых было не лучше.

Тяжело раненых мы добили, легко раненных изувечили, но тех, кто в игральные кости выкинул две шестёрки, оставили целыми и отпустили. Это был хороший кровавый урок.

Дальше был поход на Красноярск. Туда пошли многие из монголов. Их теперь тоже приняли в казаки. Они стали носить похожую форму.

Хоть и измученный, Знародай пожелал участвовать в том походе и потянул за собой многих родственников.

Часто приходилось одёргивать многих из них считавших, что приказы императора можно толковать не буквально.

Автоматами же в войсках были вооружены только русские. Осведомители Михаила были во всех частях — поэтому о попытке бунта мы узнали сразу.