Последний брат

Этериот остановился на секунду, примерился с прищуром, — и вломил. А потом еще раз, еще, и еще. Страшной силы удары, ритмичные как барабан на дромоне. Щит Фоки мялся в окантовке и трещал в дереве, даром что секира была тупа. А главное, каждый удар заставлял Фоку, хромая, откатываться. Было видно, что нога его плохо держит, и каждый удар вызывал гримасу боли на его лице.

— Фока, держись! — крикнул Трофим. И тут же с удивлением подумал, что ему ведь тоже наверняка кричали подобное, пока его трамбовал соперник, но он этого не слышал начисто. Видимо разум отсекал лишнее, не имеющее касательства к бою... Но все же он снова крикнул:

— Держись, контубернал!

— Уклонись, Фока! — кричал рядом Юлхуш. — Дай ожить ноге!

Улеб наблюдал молча. А Тит, с напряжением всматриваясь, ворчал:

— Чертов дровосек... Должен же он когда-то устать молотить...

Этериот, однако, не уставал. Пот струился по его лицу, но дыхание было ровным и глубоким. Удары сыпались неослабно, словно у этериота под кожей были не человечьи мышцы, а торсионная пенька осадной машины, которую кто-то мгновенно скручивал и отпускал, чтобы вдарить по Фоке в очередной раз. Со стороны скамеек этериотов слышался победно-одобрительный ор.

Но вот Фока остановился и пошел в отчаянную контратаку! Рыча при каждом ударе, с искаженным от боли лицом, он двинулся на этериота, и этериот начал отступать.

— Фока, давай! Жми! Дави его! — На два голоса взвились Амар и Юлхуш.

Трофим обернулся и посмотрел на Тита, потом на Улеба. Тит скривил физиономию, Улеб отрицательно покачал головой. Значит, они видели то же что и Трофим: этериот не обескуражен отчаянной попыткой Фоки. Он планомерно отступал, вытягивая из противника последние силы. Юлхуш и Амар тоже вскоре это сообразили, потому что вместо 'давай', послышалось 'сбавь' и 'побереги силы'. Но и в этом совете не было благодати, не оставалось сомнений: на вторую попытку сил у Фоки уже не хватит.

Фока тяжело дышал, темп атаки упал, и Меша снова пошел вперед. Удары сыпались жуткие, но теперь он не просто долбил, а методично загонял Фоку в угол залы. Фока огрызался, но сделать ничего не мог. Наконец после одного особо могучего удара, щит на руке Фоки разошелся на доски. Фока отскочил назад, чтобы дать себе время сбросить остатки щита, и оказался зажатым в углу. Фока перехватил секиру двумя руками. Этериот шагнул к нему.

— Довольно! — произнес сверху голос Феофилакта.

— Я еще не побежден!.. — крикнул, тяжело дыша, Фока. — Еще могу!.. Биться!..

— Видим, что можешь, воин, — раздался голос императора. — Да только твой соперник искуснее. Что будет — и так ясно. Нет нужды превращать тебя в калеку. Бой кончен.

Меша повернулся к императору, поклонился, неторопливо подошел к стеллажу, аккуратно положил туда секиру, и двинулся к своим скамьям, где его встретил одобрительный гул. Феофилакт на балконе поскучнел лицом. Лидул довольно проводил рукой по седым усам. Фока приковылял к своей скамейке.

— Не переживай, друже! — Хлопнул его по плечу Улеб. — Не получал лишь тот, кто не дрался.

— Такой бы и меня уделал, как Георгий змия, — сказал Трофим. — Не приведи встретиться.

Фока невнятно кивнул, сел, ни на кого не глядя, и морщась, закатал штанину. На левой ноге краснела длинная ссадина, окаймленная здоровенным синяком. Амар достал новую чистую тряпицу, приложил её к бутылке с пояса и подал Фоке. На этот раз это была уже не вода, а противовоспалительный отвар.

— Третья пара, — сказал император. — Пусть возьмут маленькие кавалерийские щитки и бронебойные мечи.

— Тит! — вызвал Феофилакт.

— Ингельри, — откликнулся Лидул.

— Охохонюшки, ребятки, — вздохнул Тит. — Что-то идти мне туда страшновато. Особливо после того, как на Фоку взгляну.

— Ничего, иди, — сказал Амар. — Шрамы воина украшают.

— Это смотря в каком месте... — пробормотал Тит.

Трофим взял Тита за предплечье.

— Хватит дурковать, Тит. Не время. У нас одна победа. У них одна. Твой бой последний. Перетяни на нашу.

— Ладно, — сощурился Тит. — Сделаю, что смогу. А там как Бог даст.

— Вложишься — и Бог даст. Иди, друг.

Тит взглянул вверх, окрестился, постоял секунду, надел поданный Юлхушем шлем и пошел в центр залы. Навстречу ему пружинистой легкой походкой вышел стройный голубоглазый этериот, из-под шлема которого торчали по сторонам две рыжих косицы.

Соперники поклонились императору. Этериот пошел к своему стеллажу, а Тит уже взял со своего длинный меч — грозу броненосцев — длинный клинок, сужающийся к острию. Оружие, предназначенное специально для укола, которое легко могло пробить кольчугу, а при умелой сильной руке даже и панцирный доспех. Тренировочный вариант был затуплен и снабжен набалдашником, отчего хищный клинок имел несколько нелепый вид. На вторую руку Тит надел малый щиток, каким обычно пользовались те, кому нужно, чтобы щит не сковывал левую руку. Щиток был легок и не стеснял движений. Но из-за малого диаметра, чтобы успешно отражать им удары, нужно было иметь острый глаз и верную руку. Ремни позволяли носить его либо ближе к локтю, либо на кисти, и Тит выбрал второй вариант, ухватив специальный ремешок. Теперь щиток прикрывал кулак и запястье.

Трофим смотрел, как соперники двинулись навстречу друг другу, и на мгновенье замерли. Застучали мечи о щиты, отбивая ритм. Из-за выбранного императором оружия даже стойки Тита и его соперника были иными, чем в предыдущих поединках. До этого противники прятались за щитами. Теперь же поединщики был лишены надежной защиты, и друг от друга их ограждали только острия вытянутых вперед мечей. Поэтому они осторожничали. Описывая друг против друга круги, вычерчивали невидимые узоры остриями, и было видно, как в ответ на малозаметное изменение положения клинка менял свое положение и соперник.

Наконец Тит ударил. Явно пробный удар в неглубоком выпаде, таким можно было поразить незащищенного человека, но не этериота, у которого была добротная кольчуга с зерцалом. Этериот отбил удар щитом. Снова закружились. Пробно ударил этериот. Тит отвел клинком. Снова отступили. Каждый выжидал ошибки противника для проведения решающей атаки.

Этериоты недовольно загудели. После яростной рубки прошлых поединков зрелище становилось затянутым.

— Молчание! — сказал с балкона император. — Не мешайте им.

Кружение продолжалось, и тут Тит, смещавшийся влево, оступился. То ли он неудачно поставил ногу, то ли под ступню что-то попало, но на мгновение он застыл в нелепой позе, а выставленное вперед оружие перестало плести защитные кружева. Этериот ударил мгновенно. Рука с мечом вылетела вперед, и тело устремилось за ней так, что в глубоком выпаде этериот почти встал на колено. Но могучий пробивной удар ушел в пустоту, Тит изогнулся как беспозвоночный червяк, пропуская меч соперника между рукой и боком, и одновременно сам шагнул вперед, сближаясь с этериотом. Правую руку соперника он зажал у себя под левой мышкой, дополнительно охватив её локтевым сгибом, беря на излом; и одновременно с этим от души впечатал носком сапога этериоту по голени выставленной в выпаде ноги. Затем, резко двинувшись назад, он дернул этериота за зажатую правую руку, отчего тот вышел из равновесия и рухнул на колени, потом гардой своего меча ухнул тому по левой руке, как раз там, где она не была защищена щитком, и как завершающий штрих нанес разгромленному сопернику короткий и резкий классический гладиаторский добивающий удар; — колющий, сверху вниз, в область где шея смыкалась с левой ключицей, и где широкий вырез кольчуги не защищал тело броней. В такое место хватило и удара тупым набалдашником тренировочного меча. Тит отпустил соперника и сделал шаг назад. Этериот мешком повалился на пол, почти бесшумно сипя от боли.

— Бой кончен, — сказал император.

Контуберния взревела с восторгом. Трофим завопил и почувствовал, что кровь снова начала заполнять рот, но было не до того. А Тит, балагур, пустобрех и зануда Тит, который в очередной раз подтвердил свою славу одного из лучших фехтовальщиков школы, держался со спокойным достоинством, никак не выказывая восторга. Он помог подняться поверженному Ингельри и передал его подоспевшим этериотам, потом поклонился императору и пошел к своей скамье, где его тут же чуть не задушили в объятьях.

Феофилакт на балконе улыбался с довольством кота, попавшего в загруженный трюм рыбачьего судна. Император чуть подернул губы в легкой улыбке. Лидул был хмур.

— Ну, Лидул, что теперь скажешь? — громко спросил император (акустика в зале была хороша).

— Что сказать, василевс...— голос Лидула был мрачноват, но спокоен. — Счастье воинов переменчиво. Не мои воины плохи — соперники хороши. А своего прозвища 'секироносцы' этериоты и сегодня не уронили.

— Хорошо ответил, Лидул, — кивнул император. — И все же два проигрыша. Не хочу думать, что мои этериоты разленились. Моя гвардия должна быть лучшей. А иначе, зачем она мне нужна? Понимаешь ли?

— Понимаю, василевс.

— Как звали твоего воина во втором поединке?

— Меша, василевс.

— Я его запомню и еще поговорю с ним. А теперь уведи своих людей, Лидул. Думаю, тебе нужно поговорить с ними. А я хочу поговорить с моими гостями.

Лидул поклонился, спустился с лестницы, и возглавляемые им хмурые этериоты начали покидать тренировочный зал. Довольными среди них выглядели только трое. Секироносец Меша и великан Тугарин, что удостоились похвалы императора, да еще один варанг, довольный уж черт его знает почему; может, среди проигравших этериотов был его недруг, а может еще что... Меша, проходя мимо Фоки, дружески подмигнул ему, Фока скривился. Остальные окидывали контуберналов хмурыми и недружелюбными взглядами.

— Этериоты теперь будут сильно не любить нас, — шепнул Тит.

— Очень полезно для державы, — тихонько ответил Юлхуш. — Чем больше разные части войска недолюбливают друг друга, тем меньше шансов, что они договорятся между собой, например о мятеже.

Тем временем император в сопровождении идущего позади Феофилакта спустился вниз и подошел к ним. Контуберния встала и подтянулась.

— Комес, — обратился император к Феофилакту, — представь мне молодцов.

Император стоял ближе всех к Трофиму, потому Феофилакт с него и начал.

— Трофим, — сказал комес.

— Трофим, сын Андроника, — подхватил император, — ты отлично бился сегодня. Не твой ли предок кентурион Скавр вывел своих солдат вместе с семьями и сигной своего легиона на восток, после падения Гесперии?

Трофим чуть не поперхнулся. То, что император знал его имя и знал историю его семьи, начисто вышибло из колеи. Кроме того император задал вопрос, и нужно было быстро отвечать. Да только разбитый рот еще сочился кровью, и в этот момент набралось её порядочно, поэтому он на мгновение застыл. Сплюнуть на пол при императоре недостойно, глотать — тоже заметят. Наконец выбрав меньшее из зол, он отправил кровь в пищевод, и ответил:

— Мой, василевс...

— Славно иметь такого предка, — сказал император. — Но это и большой долг. Наверное, те, кто знают историю кентуриона, часто напоминают тебе о нем?

— Случается, василевс.

— Ныне вижу и говорю тебе — ты своего предка не посрамил. Верю, так будет и в будущем. И кому как не тебе служить в возрождаемом войске. Думаю, скоро я услышу о новом кентархе Трофиме. Что скажешь, Феофилакт?

— Думаю, со временем услышим и о стратиге Трофиме, василевс.

— Ого! — поднял брови император. — А впрочем... почему бы и нет.

Он улыбнулся оторопевшему Трофиму и пошел к следующему в строю — Титу. Несмотря на смешение мыслей, Трофим ловил каждое слово из дальнейшего разговора. Феофилакт назвал имя Тита, и император тут же продолжил.

— Тит Ипатий Киракор. Изумительный финальный удар. Еще мой дед возвел твоего предка в достоинство патрикия. Долгие годы твой род верно служил нам от отца к сыну. Отчего ты нарушил волю отца? Отчего убежал от свой невесты в солдаты?

— Ох, василевс, — пробормотал Тит. — Если бы вы увидели невесту, которую выбрал отец, вы бы не спрашивали. У нее длинный нос и скверный характер. Я понял, что не уживусь с ней.

— Может и так, — улыбнулся император. — Но разве не сказано в писании: 'Почитай отца своего и мать свою'. Разве не должен был ты согласиться с их выбором?

— В писании сказано так же, 'не возжелай жены ближнего своего', — извиняющимся тоном, (как-никак возражал императору), ответил Тит. — Когда я поглядел на выбранную отцом невесту, то понял, что если женюсь, мне не останется ничего другого кроме как желать жен ближних. Поэтому я решил ослушаться отца, чтобы не ослушаться Бога, василевс.

Император непонятно хмыкнул и двинулся далее.

Феофилакт продолжал представлять, а император продолжал изумлять осведомленностью.

— Фока, сын Лазара...

— Почему сын лавочника решил пойти в воины?

— Большая война представляет больше шансов, чем мелкая торговля, василевс, — ответил Фока. На отбитую ногу он по возможности старался не наступать.

— Ты стойко бился сегодня. Однако у судьбы в руке мало зерен, они редко падают, и еще реже дают всходы. Верю, в следующий раз ты выиграешь на глазах у своего императора. Таким как ты не нужно повторять дважды, ведь так?

Фока лишь молча кивнул, на щеках его горели два красных пятна, как у чахоточного.

— Улеб, сын Ингвара. Твой отец язычник, а женился на христианке. Не захотел сменить языческую веру на истинную, и уехал с Руси, к нам. Служит у нас в трапезитах-пограничниках, добился начального поста, но прямо скажем, странно он выбрал новый дом, чтобы укрыться от христовой веры... Доволен ли он тем, что его сын стал христианином?

— Мы редко видимся.

— А когда видитесь?

— Этого мы стараемся не касаться, василевс, — пробурчал Улеб. — А в ином у нас разногласий нет.

— Мой вопрос опечалил твой лик, молодец?

— Нет, василевс.

— Что тогда?

— Я думал, что был зван на твой двор драться. А пришлось просидеть штаны на скамье.

— Вот оно что... То политика, воин. Не было бы государству на пользу, если бы этериота побил рус. Нужно было, чтобы его побил именно природный ромей. Разумеешь ли?

— Разумею, василевс. Но когда нужно будет драться без этой твоей политики, ты кликни меня.

Император засмеялся.

— Я запомню тебя и твои слова, воин. Будь уверен.

Император подошел к последним в ряду — двум муголам.

— Ну а этих молодцов представлять мне не надо. Амар-Мэргэн, сын и брат великих хаганов Мугольской Державы, и его друг Юлхуш-Очугуй, тоже родом не последний.

Вся контуберния глазела на Амара. Трофим усилием воли приставил нижнюю челюсть обратно. Амар — сын мугольского хагана! Да правильно ли он понял, нет ли ошибки? Но император сказал, что сказал, и Амар почтительно кивнул императору, и теперь стоит, спокойно улыбаясь своей тонкой улыбкой. Император оглядел Трофима и товарищей.

— А что у твоих друзей такой ошарашенный вид? Неужто они и не знали ничего?

— То было бы лишнее, василевс, — покачал головой Амар. — Нам было бы труднее общаться попросту.