Золотой Конвой

— Медлявский! — Раздался на надрыве связок голос унтера Овчинникова! — Штабс-капитан, вы?

— Я! — Завопил Медлявский. — Мы слева от вас! Обошли этих гадов! Щас окучим пулеметом!

— Славен бог! Сейчас мы их прижмем! — Уже теряя голос на сиплоту, орал Овчинников. Ребята! Цепью! Вперед!

'На кой вперед? — мелькнуло в голове у Медлявского. — Он схлопнет нашу систему огня, и подведет солдат нам в сектор...'

— Братва! — Решительно завопил незнакомый командирский бас. — По коням! Отход!

В лесу замелькали тени. Гарткенвич сменил магазин, и давал туда короткими очередями.

— Не потеряй два эскадрона!.. — на излете выдохнул Медлявский, но из-за стука пулемета его вряд-ли кто услышал. Его потряхивало. Руки и ноги от возбуждения тряслись.

Лес гудел удаляющимся топотом копыт.

* * *

Они отогнали красных. Но здесь, в этой лесной войне, где не было фронта, и не было участков, которые нужно захватить, победа или поражение определялась тем, кто потерял больше солдат. И если в первых стычках победа была за отрядом, то на последней, красные все отыграли, может даже с лихвой. Медлявский оглянулся на идущий за ним конвой. Они потеряли почти половину солдат-поводырей. Многим лошадям приходилось идти самим 'по-табунному', и пока спасала только выучка коньков. Даже переправа по замерзшей реке прошла спокойно. Но стоило случиться ситуации, когда нужна рука на поводе — например близкая волчья стая, или иной лошадиный страх, — кони побегут, и некому будет их остановить...

Медлявский машинально хлопнул себя по планшетной сумке Гиммера, которая теперь была у него. Скоро надо опять остановиться на привал. Людям надо согреться и поесть горячего. Обходя идущих по снегу лошадей, к Медлявскому в голову конвоя подъехал Гущин. Пристроил своего коня рядом.

— Как Гиммер? — Спросил Медлявский.

Там, в прошлом бою, Медлявский не ошибся, когда увидел Гиммера лежащим в сугробе. Позже выяснилось, что его выбили в самом начале нападения, он получил две пули в грудь, и не успел отдать ни одного приказа. Теперь Он, и еще несколько раненных ездовых, ехали на привязанных к лошадям самодельных волокушах, в конце колонны.

— Плохо, — дернул плечом Гущин. — В городе, при врачах, может выходился бы. А здесь... не жилец. — Гущин оперся рукой на луку седла. — Хорошо еще, что у нас достаточно лошадей. Кстати, вы заметили, в бою почти не постреляли наших лошадей? Попали только в трех, скорее всего случайным порядком. Как вы себе это объясняете?

— Очень просто, — Медлявский наклонился в седле, уберегаясь от тяжело нагруженной снегом еловой лапы, повисшей у него на пути. — Они знают, что мы везем. И собираются увезти наш груз, куда нужно им. А как это сделаешь без лошадей? Поэтому и стреляют осторожно. С их точки зрения, лишние здесь только мы.

— Именно что знают, — согласился Гущин. — Если бы тот проклятый ящик при погрузке не рассыпался. А так, о нашем грузе наверно и в Петрограде шепчутся. Как все бестолково, прямо нет слов!

Некоторое время ехали молча.

— Послушайте, Андрей Севастьяныч, — с каким-то внутренним трудом заговорил Гущин. — С выходом Гиммера, вы как старший, встали на командование. Хочу спросить, — что вы думаете делать? Положение у нас аховое.

— Сам знаю.

— Нас было слишком мало еще до начала движения. Секретность нарушена. Враг... не уверен что он сбежал, может быть снова идет по нашему следу, и ждет момента. Штабс-капитан Гиммер получил пулю только потому, что у нас даже не было людей, чтоб пустить боковое охранение. Нас послали на убой. Создается впечатление, что этим — Гущев вскинул глаза наверх — не жалко ни нас, ни нашего груза. Какая-то чудовищная, совершенно невероятная нераспорядительность!

— Что же вы предлагаете Эдуард Васильевич? — Медлявский повернулся в седле к Гущину.

— Еще одна такая стычка. Любая стычка. И нам всем конец. — Закусил губу Гущин. — У нас нет ни единой возможности для исполнения возложенного на нас приказа. Мы не дойдем.

— Я все это знаю. Так все же, что вы предлагаете?

— Надо... Надо избавляться от груза! — Вскинул на него глаза Гущин. — Спрятать, захоронить! Отметить место, и уходить. В нашем положении нас никто не осудит.

— И куда прикажете спрятать? — Дернул щекой со шрамом Медлявский. — Под елочку положить, с запиской: 'подарок Мороз Иваныча'? Или ямку в земле копануть? Так у нас малые пехотные, и две большие саперные лопаты. Даже лома нет. А земля промерзла в камень. А красные как? Мы положим, а они через полдня возьмут?

— А может, они совсем отстали?

— А если нет? То-то обрадуются.

— А черт бы его побрал, это золото, — Гущин потер лицо. Мы с вами, как пират из старого романа. Корабль разбило, а тот тонет, и пытается плыть с сундуком. Только сундук тяжелее. Иногда надо просто бросить, и отпустить.

— Вы хоть представляете, сколько стоит, что мы везем? Это часть государственной казны. И я не отдам её красным.

— Да ведь погибнем, Андрей Севастьяныч, — с какой-то усталой определенностью сказал Гущин. — Без всякой пользы погибнем. А золото красные так и так возьмут. А не красные, так кто-то еще. Мало что ли шаек по лесам шастает? Разве не глупо? Ну возьмут они это чертово золото! Ну так наши потом отобьют. Мало оно из рук в руки ходило? Золоту все равно. Его никто не бьёт, ему всякий хозяин рад... О наших жизнях речь. Умрем — так без пользы. А выживем, — так, может, еще послужим отечеству. Я вот иногда еду, и думаю: — открыть эти чертовы ящики, по горсти в каждый карман, и... А лошадей постреляем, — пусть красные его на своем горбу из тайги вывозят.

— Больше при мне попрошу таких разговоров не заводить, — холодно отчеканил Медлявский. — При повторении буду вынужден рассматривать по закону военного времени.

— Да я... — Замялся Гущин, — Я же Андрей Севастьяныч, только...

Окончить Гущин не успел. Ветви впереди зашевелились. Медлявский дернул руку к кобуре своего 'Кольта', но узнал черный с серым офицерский полушубок. Это был прапорщик Эфрон, посланный в головной дозор.

— Что случилось, Прапорщик? — Медлявский настороженно поддернул к себе на грудь карабин.

— Вам нужно это увидеть, господин штабс-капитан. — Голос у Эфрона был слегка... необычным. — Признаюсь, такого я не видел.

— Что там?

— Там впереди крепость.

— Что? — Медлявскому показалось, он ослышался.

— Старая крепость. — Повторил Эфрон. — Вам нужно взглянуть самому.

* * *

Все-таки у Эфрона был изумительно острый глаз. Это действительно была крепость. Но крепость настолько поглощенная природой, слившаяся с ней, — что можно было проехать буквально в ста метрах, и принять её за часть ландшафта. Лес здесь стоял свободнее, потому что заросли елей сменили сибирские кедры. Окоем чуть раздвинулся, и в однообразии леса стали видны две доминанты. Первой была скала, которая хоть и невысоко, но поднималась над окружающими деревьями, будто остров в бело-зеленом море. Вторая — крутой холм, метрах примерно в пятиста. Этот залешенный соснами холм, и венчала крепость.

Коновой оставили внизу у подножья холма. Наверх пошли Медлявский, Эфрон и Краузе. Сперва казалось, что на вершине холм теряет свою природную гладкость, и часть его как-то неестественно выдается вверх. Ближе стало понятно, что там, наверху, находится мощный насыпной вал, высотой больше чем в два человеческих роста. А поверх вала шла деревянная стена-частокол, из огромных бревен. Темные, заточенные на конус верхушки стволов не принимали на себя снег, и потому сразу явно обнаруживали человеческую руку. По углам крепостных стен, находились 'башни' — с натяжкой так можно было назвать эти чуть приподнятые и закрытые навесам площадки за все тем же частоколом, в которых когда-то видно переживала непогоду во время дежурств стража. Ясно было видно, что крепость давно покинута. Прямо на валу, разрушая его, уже выросли деревья, причем не только малые ели и сосенки, но и несколько больших, возрастом во много десятков лет. Не было видно людских следов. Холм был занесен снегом. На ближайшей башне снег лежал внутри крыши, давно провалив сгнивший навес.

— Занятный форт... — пробормотал пробираясь по снегу Краузе. — Смотрите, господа, ров!

Действительно, крепость окружал ров, так же не уберегшийся от деревьев, и потерявший глубину.

— Все по правилам фортификации, — заметил Эфрон. — Возвышенность, вал, ров... Облей зимой стены водой, чтобы вал встал в лед, — и в свое время крепостица выдержала бы любую осаду.

— Да, все сделано по уму. — Согласился Медлявский, вертя головой. — Но по правилам какого века? Крепость не подземная. Явно не рассчитана на защиту от мощной артиллерии. Это даже не 19й век...

— Сколько ж ей лет? — Неизвестно кого спросил Краузе.

— Кто знает... — Покачал головой Медлявский. — Обойдем вокруг. Попробуем найти вход, господа.

Со входом повезло, пошли в нужную сторону, и он обнаружился сразу за поворотом. В центре этой стены были ворота, с небольшим навесом над частоколом над ними. Ворота стояли настежь открытыми, распахнутыми внутрь, во двор. Одна из створок давно просела и перекосилась под собственным весом. Вторая вообще частично развалилась, и лежала на земле.

— Странно, — заметил Эфрон. — Как раз перед входом ров совсем теряет глубину...

— Потому что здесь похоронен подвесной настил, — объяснил Медлявский. — Он вставал через ров, когда надо было проехать, а будучи поднятым, дополнительно прикрывал собой ворота. А теперь вон, лежит внизу... Проберемся внутрь, господа. Может быть, это место будет хорошей стоянкой.

Помогая друг-другу, чтоб не скользить по снегу, спустились в утративший свое значение ров. Поднялись с другой стороны, и вошли в оставленные открытыми ворота. Двор был пуст, занесен снегом, больше у стен, меньше по центру. Деревья смогли одолеть стены, и несколько кедров и елей росло внутри периметра. Оплывшие вырезы в теле вала показывали, где шли лестницы на площадки у стен. Никаких построек во дворе не было. Однако, ближе к центру двора виднелась яма, с остатками накрывавших её некогда бревен. А обвалившийся навес, от которого остались только столбовые бревна и контур крыши, уводил под укрепленную деревом арку, в самом земляном валу. Ход был почти по колено занесен снегом.

— Медлявский подошел, достал запрятанный под полушубком, чтоб не вымораживать батарею, электрический фонарик, и посветил в арку. Желтый луч заметался

— Ход во внутренние помещения, или потерна... Не разобрать...

Он задумчиво похлопал по держащему арку дереву.

— Думаете зайти внутрь? — Скептически поджал губу Эфрон. — Помилуйте, штаб-капитан, здесь все ветхое. Не дай бог эта галерея сядет вам на голову.

Медлявский сильно ударил кулаком по арке. Дерево отозвалось твердо. Он оглядел двор, кое где-дерево человеческих построек сдалось, видны были белые разводы и черная гниль, схваченные до лета морозом. Но основной частокол стоял. И он, и перекладина арки были неестественно серо-желтого цвета. В свое время их чем-то пропитывали, выстаивали на совесть. Он еще раз ударил по арке, в другом месте, — и снова кулак встретил твердую преграду.

— Рискну, пожалуй, — решил Медлявский. — Схожу внутрь, посмотрю, что там.

— На кой вам это надо? — Удивился Эфрон.

— Считайте это... инстинктом кладоискателя. — Улыбнулся Медлявский.

Эфрон глянул на Медлявского, неожиданно, его спокойное лицо будто бы треснуло, и он громко захохотал.

— Что с вами, Борис Викторыч? — Удивился Медлявский.

— А-ха... Простите, штабс-капитан. — Эфрон старался унять смех. — Но это правда... смешно... Сколько пудов золота мы который день тащим у себя на закорках?.. Инстинкт... Кладоискателя... Ха-ха-хаа!

Эфрон заразил. И теперь засмеялись уже все втроем. Искреннее и душевно. Даже меланхоличный Краузе заходился тоненьким, коротким смешком.

— Инстинкт кладоискателя... — Эфрон вытер с глаз выступившие, и тут начавшие замерзать слезы.

— Ну, тогда считайте это просто любопытством. — Разгладив усики усмехнулся Медлявский.

— Я с вами, — Краузе тоже достал фонарь.

— А я уж, увольте, подожду здесь — развел руки Эфрон. — Никогда не хотел быть засыпанным заживо, бррр. Меня уже как-то прихоронило немецким снарядом, в блиндаже... — Он посмотрел вслед удаляющимся в темный ход двоим, и крикнул вслед. — Хоть пистолеты в руки возьмите! Вдруг там какой зверь логово себе устроил!

Медлявский и Краузе, меж тем, шли по темному коридору, освещая его фонарями. Почти сразу он свернул, сообразно расположению вала. В стенах виднелись остатки световых колодцев, ныне замусоренных и полностью заплывших землей. Обустроенный по стенам и потолку мореным деревом, коридор был пуст, и шел на снижение. Через несколько десятков шагов он вышел в коридоре появилось ответвление вправо. Медлявский глянул туда, и увидел вдалеке свет.

-Выключите на секунду фонарь, Краузе, — попросил он попутчика, сам щелкая пуговкой на своем.

Искусственный свет погас, и в ответвлении впереди более явственно забрезжило.

— Свет? — Удивился Краузе.

— Ну ясно, — Медлявский вновь включил фонарь — это та самая яма, что мы видели во дворе. — Потолок провалился, — вот и светит.

— Однако Эфрон прав. — пробормотал Краузе. Ветховато тут. Как бы не присыпаться...

— Там потолок был накатный. А здесь сделан свод.

— Ну да...

— Идемте дальше по главному ходу.

Они двинулись дальше. Ход расширился, и превратился в комнату. Лучи фонарей выхватывали фрагментами из тьмы старый длинный топчан у стены. Не выморенный как свод, он казался совсем ветхим. С другой стороны, шел некий деревянный стеллаж, с торчавшими из него стержнями. На стене были устроены полочки, на которых стояли какие-то миски.

— Общее спальное место. — Заметил Краузе. — Что-то вроде казармы.

Медлявский тронул рукой миску на полке, посветил внутрь.

— Лампада, — до сих пор фитиль торчит. Окаменело все...

Краузе посветил в другую сторону, на стеллажи. На одном из стержней что-то висело, смотанное кольцами, то ли веревка, то ли еще что. Краузе тронул, и та хрупко развалилась кусками, опав на пол. В углу стеллажа стояло... — Краузе подошел поближе.

— Копье! — Он осторожно тронул бурый наконечник. — это ж сколько тут всему лет? Выходит, еще до появления огнестрельного оружия! Это ведь, может, научная ценность. Сюда бы археологов.

— Вы больше все руками хватайте, чтоб оно совсем развалилось — ехидно посоветовал Медлявский. — То-то археологи вас потом поблагодарят.

Краузе одернул руку от копья.

— Впрочем, — Вздохнул Краузе — какие уж теперь археологи...

— Ничего прапорщик, смута не вечна. — Медлявский осветил фонарём вокруг. — Когда-нибудь война кончится, заживем как прежде... Будут вам археологи. Может даже, наши имена в науку попадут, за открытие.

— Думаете? — Оживился Краузе.

— Ну, на краеведческом уровне, точно. А пока пойдемте, посмотрим дальше.

Они двинулись в ход в дальнем конце подземной 'казармы'. Там он свернул вправо.

— Поворачиваем, сообразно ходу вала наверху, — заметил Краузе.