За стеной Кавказа

— А-а-а?! — качнулась толпа.

Лица обернулись к дервишу, который, дико завывая, уже кружился и подпрыгивал на месте:

— Святой человек, да неужели это — правда?!

— Лах! Лах! Ллахи! Истину говорю вам, правоверные: пришел черный священник гяуров! Он отвратит от Аллаха наших детей! Истинный бог отвратит от нас лик свой! Лах! Лах! Ллахи!

Приплясывая и кружась, дервиш пошел вперед, и толпа, качнулась и поплыла за ним, словно волны моря за луной. Над головами идущих взметывались сжатые кулаки, камни, палки, а кое-где уже взблескивали кинжалы и сабли...

...Хлопнула пробка, и в бокалы полился искристый поток шампанского. Константин Иванович принял один из бокалов, поднял его:

— За прекрасную именинницу! Пусть счастье сопутствует ей во всех ея начинаниях!

— Ах, сестра, — патер Браун пригубил вино. — Наш добрый друг уже пожелал тебе столько всего, что я даже не знаю, что и сказать. Разве что из Писания: 'Если ты будешь слушаться гласа Господа, Бога твоего, и делать угодное пред очами Его, и внимать заповедям Его, и соблюдать все уставы Его: то не наведу на тебя ни одной из болезней, которые навёл Я на Египет'.

'А Бог сказал: что жена да прилепится к мужу своему, или что-то в этом роде', — подумал Лагутин, и, обретя еще большую уверенность в помощи брата своей избранницы, подошел к ней поближе. С улицы раздался какой-то шум, но Константин Иванович не обратил на него внимания. Он, не отрываясь, смотрел на мисс Браун. Она была чудо как хороша в своем домашнем голубом платье. 'Она вот так оделась, без церемоний, потому что я ей уже не чужой!' — подумал Константин Иванович, и от этой мысли у него сладко защемило сердце. А от ее ножек, обутых в прелестные вышитые на восточный манер башмачки, он и вовсе не мог отвести взора.

— Не правда ли, они прелестны? — проговорила она, заметив, куда направлен его взгляд. — Это подарок моего милого брата! Будут у меня вместо комнатных туфель...

— Мисс Браун... — начал он, запинаясь от охватившего его волнения. — Мисс Браун... Дело в том, что я... Нет, вы только не подумайте что-то дурного, но... Вот и ваш уважаемый брат... Я, видите ли, холост... И вот, если бы вы... то есть мы... и ваш брат, смею надеяться, не возражает...

Он окончательно смешался и было замолк, но тут именинница поощрительно ему улыбнулась, и, воспрянув духом, господин консул продолжал уже несколько увереннее:

— Я понимаю, что не слишком молод и не слишком хорош собой, но... Вот если бы вы... И потом я занимаю известное положение, не только в этой стране... И потому я прошу вашей...

Договорить он не успел. В окно влетел увесистый булыжник и с грохотом повалил стоявший у дивана изящный столик. За первым камнем последовал еще один, потом еще, и скоро на окна стены дома обрушился настоящий камнепад.

— Что это? Боже мой?! — Лагутин скоро подошел к окну и выглянул.

Улица была заполнена народом. Видны были колья, палки, кетмени, но было и настоящее оружие. 'Мятеж... Неужели меня ждет участь несчастного Грибоедова?! — похолодел консул. — Оружия нет... хотя на что оно здесь? Казаки в консульстве... Они могли бы защитить там, но здесь...'

Толпа ревела, и лишь изредка удавалось разобрать отдельные выкрики.

— Отворяй, собака!

— А к-кому это он? — пролепетал, словно пытаясь очнуться от страшного сна, потрясенный Константин Иванович. — А?

И к своему несказанному удивлению услышал в ответ:

— Должно быть, вам...

— Мне?!

Он обернулся. Патер Браун — да он ли это? — стоял в какой-то странной восточной хламиде, и вид имел совсем не европейский. Ненужная ряса валялась у его ног. Но самым удивительным было не это: в руках вместо креста и Библии он держал два тяжелых двуствольных пистолета со взведенными курками...

— Быстрее, моя дорогая! — проговорил он каким-то неслыханным доселе безжизненным голосом. — Быстрее, если не хотите развлечь этих фанатиков своей смертью...

— Я готова, — ошеломленный Лагутин увидел, что именинница, оказывается, тоже освободилась от европейского платья и сейчас стояла, ничуть не смущаясь, в длинной рубашке и шальварах.

'Приличной девушке невместно обходиться без горничной... — подумалось Константину Ивановичу. И тут же молнией ударило — Так она значит?.. Боже, и этой женщине... эту женщину... кокотка!..'

Тем временем девушка ловко набросила на себя длинное черное покрывало и закуталась в него так искусно, что теперь никто бы и не признал в этой персиянке возлюбленную русского консула.

В горле у оскорбленного во всех благородных чувствах Лагутина что-то пискнуло, и он сипло выдавил:

— А я?..

— А вы, мой славный рыцарь, — ангельским голоском проворковала мисс Браун, кокетливо выглянув из-под своей персиянской накидки, — оставайтесь и защитите мою честь...

Как, его хотят бросить?! Да он... Да он — консул! И вообще, он заботился о них, ссудил патеру денег на найм дома...

Константин Иванович хотел что-то возразить, но тут прекрасная англичанка подобрала подол рубахи, продемонстрировав на мгновение стройность прелестных ножек в так предусмотрительно подаренных башмачках, и...

— У-у-у-ю-ю... — только и смог простонать консул, завалившись на пол.

Руками он зажимал то место, которому довелось соприкоснуться с прелестной ножкой. 'Брат' и 'сестра' мгновенно выбежали из комнаты, оставив Лагутина распростертым на ковре...

Камни продолжали сыпаться, но теперь еще и в двери принялись бить чем-то тяжелым. Превозмогши боль, Константин Иванович с трудом поднялся. Взгляд его лихорадочно шарил вокруг в поисках спасения. Где, где можно укрыться? Фанатики вот-вот ворвутся в дом и...

Решение пришло нежданно. С трудом доковыляв до отхожего места, Лагутин, содрогаясь от ужасной вони и омерзения, пролез под стульчак. Здесь его никто искать не станет. Наверняка...

...Десятого удара тяжелым бревном двери не выдержали и поддались. Теперь в них заколотили кулаками, ножами, палками, топорами и вскоре дорога в дом была открыта. Толпа с ревом устремилась внутрь. Дервиш, руководивший нападением, задержался возле троих курдов в широких капутах, они окружили его, и на мгновение он скрылся из глаз за полами накидок. А когда курды расступились, дервиш куда-то пропал. Рядом с ними стоял невысокий бек в обычной курдской одежде. За широким пэштом у него торчали рукоять пистолета и кривой кинжал. Быстро оглядевшись, бек наклонился к своим товарищам:

— Переройте весь дом. Они не должны уйти. А в первую очередь — предатель.

— Будь спокоен, Пежори-ага, — тихо ответил один из курдов. — Мы принесем тебе на блюде головы этих шакалов...

...Лагутин слышал, как нападавшие рыскали по дому, как грохотала разламываемая мебель, как звенела бьющаяся посуда. Он не сомневался: ищут его, но пока никому не приходило в голову заглянуть в его укрытие.

Постепенно шум начал стихать. Константин Иванович позволил себе перевести дух: кажется, угроза миновала. Он уже совсем было собрался попробовать вылезти, как вдруг...

— Га! Отец мой! Вот он, иуда продажный! Ишь, где угнездился!

Он в ужасе поднял голову, даже не поняв, что отыскавший его говорил по-русски. Над стульчаком склонился кто-то огромный, бородатый...

— Что, Иуда, — тут говоривший подпустил крепкое словцо, — думал, укроешься? Ан шалишь: от Ерошки так просто не уйдешь!

Теперь, наконец, Лагутин понял, что человек говорит на родном ему языке. Он хотел было потребовать помощи, но от ужаса не мог произнести ни слова. Над ним появился еще один человек, холодно посмотрел вниз:

— Asseyez-vous! — жестко произнес он, увидев, что консул пытается вылезти. — Là pour vous au bon endroit!

ПРИГОВОР

Признать бывшего коллежского советника Лагутина Константина, сына Иванова, виновным по статьям .... .... и .... в злоумышлениях противу Державы Российской и Государя Императора Николая Первого Павловича. За что оного бывшего статского советника Лагутина, лишив всех чинов и званий, приговорил бить кнутом и, забив в железа, сослать на вечную каторгу в Нерчинск.