Рыжий Волчонок. Книга первая

Закончил я с учебой, вдел ремень в штаны Эрве (у того рука покусана), повернулся к пацаненку... Тот весь пунцовый, смотрит зло и... непонимающе. До самого вечера мелкий не промолвил ни слова, ехал с опущенными глазами и только пылающие уши показывали, что с ним что-то не так.

Вечером, когда укладывались спать, я спросил его:

— Как тебя зовут?

— Дири, — с неохотой ответил пацаненок.

Точно, Дири, в деревне его так называли, да я за всеми передрягами подзабыл.

— Дашь слово, что не сбежишь и на нас не набросишься?

— А то что?

— Свяжем, как младенца. Не пошевелишься.

— Вяжите.

— А если я тебя попрошу слово дать, дашь?

Тот замолчал, о чем-то размышляя.

— Дам, — опять с неохотой ответил он.

— Ладно. А руки и ноги все равно свяжу. Но шевелиться можешь, и не затекут они. Значит, даешь слово?

— Даю.

Почему я так поступил? Я и сам не знаю. Мог бы, конечно, его связать так, что тот до утра пошевелиться бы не смог. Только потом долго пришлось бы подвижность рук и ног восстанавливать, время терять. А так он и слово дал, а слово пацаненок, кажется, держит, но, тем не менее, связан, трудно без шума развязаться. Хотя все равно придется вполуха спать.

Дремал я чутко и ночью проснулся от какого-то шума, который доносился с того места, где лежал Дири. Прислушался. Да он плачет! Тихо, чтобы не слышно было. Надо же! Не хотел тревожить, ну, поплачет чуток, успокоится и заснет. Но тот не переставал.

Пришлось подняться и тихо, чтобы не разбудить Эрве (вот кто спал хорошо и крепко!), подойти к пацаненку. Тот чуток затих, хотя носом еще шмыгал.

— Ты чего? — шепотом спросил у него?

Тот глянул в сторону спящего Эрве и промолчал. Я, кажется, понял. Не хочет, чтобы Эрве знал. Так? Или я ошибаюсь? Но все равно подхватил связанного по рукам и ногам пацана и оттащил в сторонку.

— Так чего?

— Я же тебе чуть голову не проломил. И воды не давал. И бежать хотел.

— И что?

— А по ребятам таким заклятьем вдарили, а они только подраться захотели. Ну, схватить тоже собирались. Но ведь тебе они ничего сделать не успели, это ты сам им носы раскровянил.

— Ты хотел, чтобы Эрве по тебя заклятьем ударил? До вечера бы корчился.

— Не хотел, конечно. Я что, дурак? Но ты ему и не дал.

— Я все равно тебя наказал.

— Это разве наказание? Да меня каждую неделю...

— Отец строгий?

Успокоившийся пацан вдруг снова отвернулся и рукой, гляжу, под глазом трет. Снова слезы пошли?

— Ты чего?

— Нет у меня отца.

— А мать?

— И матери. Я илот.

Что такое илот, я уже знал. Раб не раб, но по статусу ниже слуги. Вот это да!

Теперь я замолчал, переваривая информацию.

— А этот ваш, Уструй, кто он?

— Хозяин. Мой.

М-да. А пацан все-таки гаденыш. Это, мягко говоря. Сам илот, так еще и выслуживается перед хозяином. Чуть ли не на задних лапках перед ним ходит. Вон как себя нахваливал, что меня в плен взял. Подло, кстати, взял. С гнилью пацан. С гнилью.

Утром, когда Эрве проснулся, я пошел на охоту. Способности более-менее восстановились. Медведя не завалю (шутка), а на птичку сил хватит. Когда через час вернулся с добычей, гаденыш удивленно вытаращил глаза, а потом на меня все смотрел, думал, что не замечу.

В путь тронулись, когда солнце высоко поднялось. Нога немного подлечилась (Эрве спасибо), поэтому до привала проехали немало верст. Теперь, кажется, от деревни удалились далеко, сигнальной защиты быть не должно. Можно и с пацаненком расставаться. Связать его? Да ведь без толку, веревку только зря тратить. Развяжется быстро, зубами, если что, перегрызет. Тогда усыпить, пережав сонную артерию. Поспит часок-другой, ничего с ним не случится.

— Ну, — говорю, — радуйся, сейчас мы расстанемся, а тебя отпустим, беги к своему Уструю. Доложишь, в какую сторону мы едем.

— Не хочу.

— Что не хочешь?

— С вами хочу.

— Боишься, что накажут за то, что мы сбежали? Ты еще и трус.

Это я, наверное, зря его решил подначить. Но удержаться не мог, уж больно на него зол был. А пацаненок вспыхнул, глазами сверкнул и неожиданно согласился.

— Да, боюсь. Считай, что трус, — и вдруг тон сменил. — Господин, возьмите меня с собой. Если хотите, то пусть этот вдарит по мне всей силой. А мне кляп суньте, чтобы шума не было. Рубашку раздерите. Только возьмите.

— Нет, такие мне друзья и попутчики не нужны. Возвращайся-ка к себе обратно. В ногах поваляйся, прислужничай, хитри, подлиничай, глядишь, еще кого-нибудь поймаешь. Ты выкрутишься.

И нажал рукой на его сонную артерию.

Глава 6. Дири.

Он, насколько себя помнил, всегда жил у господина Уструя. Тот был старостой поселения, жители которого занимались грабежами, благо караванная дорога была в десяти верстах от них. На большие, хорошо охраняемые караваны, нападали крайне редко, да и то силами всех близлежащих селений, которые признавали власть грасса Трастена.

Две трети всего добытого приходилось отдавать грассу. Это очень много, учитывая, что добыча доставалась зачастую кровью нападавших. В их поселении у трети ребят не было отцов — их убили во время таких вот нападений. Тот же Айкен, его старший напарник, тоже рос безотцовщиной. Потому и жил бедно, мало чем отличаясь одеждой от Дири. Но Айкен был свободным человеком и как только ему исполнится шестнадцать, то он получит из рук старосты защитный амулет и сможет со всеми вместе заниматься настоящим мужским делом. Пока, конечно, на подсобных ролях.

Амулеты поставлял в поселения грасс Трастен. Его считали сильным и хорошим магом. Тот даже установил возле селений защитную охрану. И теперь солдаты из соседней Миртерии застать жителей врасплох не могли. Те успеют уйти по тайным ходам. Но все это, да и не только это, конечно, стоило двух третей добытого.

А вот Дири, когда ему исполнится шестнадцать, возможно, придется туго. Он же илот. Если хозяин посчитает его смелым и нужным поселению человеком, то сделает свободным, а если нет, то Дири отправится на юг. По-прежнему в качестве илота. Но здесь ему остаться будет нельзя. Нет в поселении взрослых илотов. Сам грасс Трастен так приказал. Осторожности ради. Мало ли, переметнутся на сторону солдат и проведут тех через сигнальную защиту.

Стать свободным человеком для Дири было целью жизни. Вон как другие живут хорошо! Конечно, в первые несколько лет его доля в добыче будет маленькой и жить придется все так же впроголодь, но вот потом... Но вначале надо стать свободным, чтобы тебя признали за своего. А для этого нужно себя показать, зарекомендовать. Если ты сильный, ловкий, смелый, значит, господин Уструй может тебя освободить. Хозяина Дири побаивался, но и уважал. Сильно уважал. Тот был хоть и строгим, временами даже жестоким, но другого обращения Дири не знал. Он же илот. Пока илот. И только господин Уструй может сделать его свободным человеком.

Дири это давно понял и старался во всем угождать хозяину, показывая свою полезность. Только как силу и характер покажешь? Драться со сверстниками нельзя, ты же илот, а те свободные люди. Да и питаются ребята не в пример лучше. Не все, конечно, но большинство. Силу накачивают.

Зато он ловкий. Рыбу на острогу поймать, стоя босыми ногами в холодной воде? В легкую! Птицу, зазевавшуюся, палкой сбить? И это не всегда, но получалось. На самое высокое дерево забраться, набрав свежих яиц? Тоже он.

В один из летних дней в их поселок прискакал гонец от грасса Трастена, который сообщил, что из Миртерии со дня на день выходит богатый караван. Теперь со всех поселений собираются крепкие мужчины и ловкие юноши, чтобы напасть и разграбить купцов. С их поселка в поход за хорошей добычей ушло большинство мужчин, способных держать меч в руках и натягивать лук. Не все ушли, кто-то же сильный должен остаться в поселке.

Ребят помладше разогнали по округе, пусть присматриваются, всяко может произойти. Дири велели идти с Айкеном. Тому на два года старше и он из семьи свободных охотников.

Чужаков первым заметил Айкен. Двое при трех конях. Парень лет семнадцати-восемнадцати и мальчишка, ровесник Дири. Разве что повыше ростом, но и худее. Дири хоть и худощав, но жилист. А тот... Тот какой-то хлипкий, белокожий. Слабак, одним словом.

Айкен собрался послать Дири в поселок, чтобы господина Уструя предупредить. Только где еще найдешь такую возможность себя показать? Если он, Дири, сможет справиться с чужаками, пусть и с помощью Айкена, это будет хорошим способом себя зарекомендовать перед хозяином. Через пару лет, когда он приблизится к шестнадцатилетию, этот случай может оказаться решающим в будущей судьбе илота.

Айкен засомневался, ему совсем не хотелось самому связываться с чужаками. Нет, тот не трус, таких здесь не держат, но зря рисковать не будет. А вот он, Дири, рисковый. Поэтому и пошел к чужакам, оставив Айкена дожидаться поодаль.

Рыжий парень, если судить по одежде, городской вилан. А слабак побогаче будет. Оба сумели убежать, когда односельчане напали на караван, да еще и трех коней прихватили. Значит, слабак — это или купеческий сынок, или сын приказчика. А рыжий обычный слуга. Да, крепкий парень, но у них в поселке парни не ему чета. Еще те богатыри! Почти любой из них обоих чужаков запросто скрутил бы.

А Дири с рыжим не справиться. То ли дело слабак. Вот этого повалить и скрутить — плевое дело. Раз не получится взять рыжего силой, значит, нужно применить ловкость и хитрость. А этого ему не занимать. Когда он сумел отвлечь внимание чужаков, то шагнуть назад и схватить с земли давно примеченный булыжничек времени много не заняло.

Рыжий свалился сразу, получим удар камнем по голове. А слабака скрутили они вдвоем с подбежавшим Айкеном. Слабак даже не сопротивлялся, настолько опешил. Связали обоих, но прежде чем погрузить на коней и двинуться в поселок, перекусили. Чужаки как раз только обедать устроились. Половина жареной утки, каравай хлеба — такого не часто удается поесть.

А еще Дири поглядывал на обувку чужаков. Кожаные сапожки слабака ему должны быть как раз впору, да только не для илота они. Хозяин заберет и продаст кому-нибудь из охотников, у кого мальчишки в семье. И рубашку со штанами тоже, взамен слабак получит что-нибудь попроще.

А вот обувку рыжего получить было бы хорошо. Да, велика она, так на вырост сгодится. Но это будет хозяин решать. Может, за удачную поимку и отдаст обувку-то?

По прибытию в поселок первым делом, как появился хозяин, Дири сказал, что сам в одиночку крепыша завалил и еще про свою ловкость ввернул. Не зря перед хозяином вертелся, тот сказал, что учтет сегодняшнее дело. Зачтется в будущем! Если сказать, что Дири обрадовался словам господина Уструя — ничего не сказать! Вот и оплошал. Когда он бежал с веревкой, кто-то из парней подсечку сделал, удержаться на ногах не смог и повалился прямо к ногам хозяина. Вот тебе и ловкий! Все насмарку пошло. И теперь он уже не смелый и пронырливый, а как раз наоборот — неловкий. Снова придется внимание хозяина заслуживать.

Чужаков привязали к дереву, а его оставили их охранять. На всю ночь, конечно. Но Дири и в прошлую ночь спал лишь урывками. Ведь хозяину неважно, есть у тебя время поспать или нет. Дири ведь илот. Совсем бесправный.

Пользуясь возможностью, он снял с рыжего его странную обувку, надел. Мягко, очень непривычно. Но хорошо-то как! Велика, конечно. Отдаст хозяин ее или нет, но хоть ночь в них пробудет. Лучше бы сапожки слабака получить, но они не для илота.

Настроение, конечно, от оплошности (это когда подножку не заметил и все достигнутое сегодня подпортил) не самое лучшее было. А тут еще рыжий. Нарочно, что ли, такие вопросы задает? Может быть, понял, что Дири илот, вот и мстит своими подковырками за то, что он его повалил? Пить еще принести попросил. Как же, понесет он ему! Перетерпит! Не благородный, чай. Если никто выкуп не заплатит, то рыжему дорога одна — на юг. Илотом.

Как Дири задремал, он не помнил. А очнулся, когда уже солнце всходить начинало. Руки и ноги связаны, а рядом слабак сидит и смотрит на него зло. Это что же, он заснул, а они как-то освободились?

Слабак тем временем зло скалится и говорит:

— Поучу тебя немного, совсем чуток. Чтобы знал наперед.

И начал заклятье нашептывать и руками что-то делать. А потом Дири всего передернуло и вывернуло наизнанку от внезапной боли. Он даже замычал — так больно было. С чем сравнить? Разве что с поркой плетьми. Боль такая же была. Но быстро кончилась. Слабак заклятье снял. Значит, не купеческий сынок, а из благородных будет. Только они умеют волхвовать.

Если то, чем его слабак стукнул, считается чуток, то что же за боль может быть, если тот полное заклятье бросит? Значит, если что, надо ему по рукам бить, чтобы волшбы не получилось.

А тут крепыш проснулся, решил рыбку половить. Да у них в поселении семилетка лучше сделает. Посмотрел Дири на него и предложил помочь. Есть-то самому уже хочется. Только дадут ли еды? Разве что из объедков. У хозяина он так и кормился. Развязал рыжий его, даже нож на время дал, чтобы острожку сделать. Рыба, конечно, рыбой, но и сбежать было бы неплохо. Только берег противоположный высокий и обрывистый, быстро не взберешься, а рыжий несколько камней приличных приготовил. Попадет или нет? Рисковать Дири не стал, будет еще время, чтобы сбежать или сигнал односельчанам подать. То, что выслали по следам людей, он не сомневался.

Когда Дири поймал три рыбешки, крепыш сказал ему выходить из воды. Жалко, ведь он только-только приметил не очень обрывистый участок противоположного бережка. Надо было только десятка полтора шагов сделать против течения, а там уже и рвануть можно. Глядишь, и промажет рыжий.

Но теперь ничего не поделаешь, пришлось выходить. Кресало у чужаков не оказалось, так нож есть. Долго ли огонь добыть? А крепыш и этого не умеет? Все виланы в городе такие беспомощные?

Самую маленькую рыбешку рыжий отдал ему. Странный он какой-то. Ведь самим не хватило наесться. Вчера им пообедать не удалось, значит, сутки не ели. А он вместе с Айкеном всю их еду слопал. Половину утки с целым калачем. Рыжий этого не видел, без сознания с пробитой головой валялся, но слабак-то все видел, слюни пускал. Если бы Дири на месте рыжего был, то ни за что бы рыбой со своими врагами, его же и объевшими, не поделился.

Потом, само собой, ему связали руки, а рыжий собрался и рот заткнуть. Рубашку разодрать и использовать в качестве кляпа. Его рубашку! Ну и что, что она старая, в нескольких местах порванная, но заштопанная же. Да у него раньше и такой никогда не было. Как себя помнил, в рваных тряпках бегал. А рубашку раньше носил Райти, сын одного из свободных охотников. Дири этой зимой помог вытащить Райти из проруби. Вот за это его отец и подарил Дири рубашку и штаны. И теперь его самую большую ценность в жизни крепыш хотел разодрать на полосы.

Дири сам не помнил, как плюхнулся на колени, прося не трогать рубашку. А если они боятся, что он закричит, то пусть вот этот благородный заклятьем по нему шарахнет. А то, что не закричит, не подаст сигнал, он готов слово в этом дать. Если не сдержит, то пусть убивают.